Все стены в их квартире были заставлены шкафами с книгами, которые родители постоянно читали. Книги то и дело падали с переполненных полок на пол, поэтому вид у них был весьма потрепанный.

— Я вижу, у тебя плохое настроение, — сказал Сэм, когда они спускались в лифте, — но оно наверняка улучшится, когда мы посмотрим игру У нас хорошие билеты в первом ряду — мне их достал Фредерик Флад.

— Прекрасно.

— Он хороший человек, но ему нужно чаще общаться со своими детьми.

— Разве это не конфиденциальная информация? — спросил Дэвид.

— Потому что я его врач?

— Ну, да.

— Она ведь конфиденциальная, не так ли? Ты спросил первым? — сказала Хилари Гробарт.

Дэвид с отцом вздохнули.

Гробарты жили в большой старой квартире в Рембрандт-Билдинг в районе Западной 4-й улицы. Они быстро пошли к Мэдисон-Сквер-Гарден на 34-й улице.

По дороге Дэвид с отцом обсуждали слабую игру «Рейнджеров», которую те, казалось, никак не могут исправить.

— Я не понимаю, почему они настолько плохи? — спросила Хилари.

— Потому что Эрик Линдрос больше интересуется своим автомобилем, чем своими коньками, — сказал Сэм Гробарт и сам рассмеялся собственной шутке.

Его жена лишь покачала головой и неодобрительно посмотрела на нескольких дерущихся пьяных у бара «Дикий Пони» на 28-й улице.

Дэвид все думал об Аманде. Они встречались уже десять месяцев, за исключением летних каникул, когда она уезжала заниматься дайвингом. Там она постоянно курила марихуану и даже послала ему e-mail, предупреждая, что у нее, возможно, произошло необратимое изменение личности и что она больше ему не подходит. Тем не менее Аманда клялась, что ни с кем не гуляла и не звонила ему лишь по той причине, что там не было телефонов. А потом, когда она вернулась в сентябре, у них был секс. Для обоих это было впервые. По крайней мере, она так говорила.

В тот день — это был День труда — Дэвид пришел в дом Аманды в Трибека — большое строение, претендующее на то, чтобы выглядеть как особняк. Он принес цветы, презервативы, конфеты и шампунь. Он где-то читал, что если ты моешь девушке волосы, то это возбуждает. Но когда он вошел в комнату Аманды, обставленную старомодной мебелью (доставшейся ей, когда родители заменили свою обстановку на более современную) и украшенную многочисленными знаками отличия за победы на соревнованиях по верховой езде, Аманда сразу захотела заняться этим. Он так и не достал свой шампунь из сумки.

Так начался бесконечный секс днем по вторникам и четвергам (в эти дни у него не было баскетбольных тренировок).

Он приходил с цветами или сладостями или без всего, и они ныряли под желтое стеганое одеяло, стягивали с себя одежду и доводили друг друга до неистовства.

Потом, в восемь, Дэвид шел домой делать уроки, а Аманда шла встречать родителей, чтобы поужинать о ними в «Да Сильвано».

— Давай называть это любовью, — сказал Дэвид на третий раз. — Я знаю, что чувствую это, я люблю тебя.

Аманда лежала на боку, отвернувшись от него и переключая пультом телеканалы.

— Ты согласна? — спросил Дэвид.

Она повернулась и взглянула на него. На ее лице было безмятежное спокойствие, такое же, с каким она выслушивала официанта в ресторане, когда тот рекомендовал какое-то блюдо. (Семья Аманды всегда ужинала в ресторанах. Это было, наверно, единственное, что их объединяло).

— Конечно, — сказала она. — Я тоже люблю тебя.

И мир Дэвида, который и так был неплох, стал в тысячу раз лучше.

— Хочешь поп-корна? — спросил Сэм и ткнул Дэвида пальцем под ребро. Дэвид охнул и покачал головой. Пальцы у отца были твердыми, словно ствол револьвера.

— Гляди веселей, — сказал Сэм.

Гробарты уже несколько раз брали у Фладов билеты на «Рейнджеров» на удобные места. Сегодня «Рейнджеры» играли против своих старых противников — «Флаерсов».

Они уселись; Дэвид сбоку, потом отец и мама. Хилари что-то спросила мужа про офсайд, и тот принялся ей объяснять.

Дэвид, воспользовавшись этим, сразу же послал сообщение на мобильный Аманде. Это был монолог, частично прозой, частично стихами. Он говорил ей, что готов сделать для нее все, лишь бы она позвонила, или прислала ему сообщение, или встретилась с ним позднее, или просто как-нибудь сообщила ему, что она его любит.

— Джонатан, что это за фигня? — спросил Микки, ввалившись в «Мен Рэй».

В голове у него все еще стоял туман из-за принятых болеутоляющих лекарств. Он посмотрел на Джонатана, который сидел, развалившись, на кожаном диване у стенки бара, положив ноги на стул. Микки приподнял его ногу, чтобы разглядеть в тусклом свете бара, что за ботинки на нем надеты.

— Это новая модель от Saint Laurent — то, что пробует Том Форд, имитация крокодиловой кожи.

— Они же оранжевые.

— Точнее, жженая охра, — сказал Джонатан. — Я вижу, ты один.

— Да, и я не чувствую боли, — сказал Микки, садясь рядом с ним и показывая ему пузырек с таблетками. — Хочешь одну?

— Нет, — отказался Джонатан. — Помнишь, что со мной случилось в прошлый раз?

Микки кивнул. В тот раз он уговорил Джонатана принять таблетку, они тогда гуляли на старой яхте Фладов в Гринвиче.

Джонатан принял то же, что и все остальные, однако потом, вместо того чтобы расслабиться и слушать музыку, он последующие шесть часов пересчитывал спасательные жилеты. А потом пересчитывал людей на лодке, а потом звонил в береговую охрану, чтобы узнать, не надвигается ли шторм, хотя небо было ясным.

Так что Микки не стал настаивать.

— Где все? — спросил он, оглядывая бар, словно Арно, Дэвид и Пэтч могли где-то спрятаться, чтобы потом внезапно выскочить и удивить его.

— Все обещали прийти, — сказал Джонатан.

Микки взял у него стакан и отхлебнул.

— Черт, что это ты пьешь?

— Соду с клюквенным сиропом.

— О Господи! — воскликнул Микки. — Пойду возьму себе пива.

Он направился к стойке. Хотя был субботний вечер, в баре было тихо, даже безлюдно. За стойкой стояла очень высокая молодая женщина в черной футболке и джинсах.

— Пиво, пожалуйста, — сказал Микки.

Хотя он не знал в лицо всех служащих заведения, его здесь наверняка знали. С детских лет он часто завтракал здесь с родителями, а стойка, на которую он сейчас опирался, была спроектирована его отцом еще до того, как тот стал знаменитым.

Барменша посмотрела ему в глаза, покрасневшие и. такие же затуманенные, как и его мысли. Она покачала головой:

— Нет.

— Что значит «нет»?

— У тебя странный вид. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Поэтому нет.

— Ты говоришь «нет», потому что мне шестнадцать или потому что меня накачали таким количеством болеутоляющего, что свалило бы и слона?

— Да.

Она налила в стакан кока-колы и протянула ему.

Пока она это делала, Микки рассматривал посетителей, которые входили в бар, искали своих знакомых, рассаживались за свободные столики. Он взглянул на Джонатана, тот разговаривал по телефону.

Микки вдруг понял, что не видит пола у себя под ногами. Вместо него, там клубился какой-то туман. Он про себя поблагодарил барменшу за то, что она не дала ему спиртного.

Телевизор над стойкой был включен, по первому нью-йоркскому каналу шло интервью с женщиной, которая спроектировала сумки в форме собак.

— Мы можем посмотреть игру с «Рейнджерами»? — спросил Микки.

— Если я скажу «да», ты останешься здесь, чтобы я могла приглядывать за тобой?

— Да, — сказал Микки. — Я тоже хочу приглядывать за тобой.

Он улыбнулся, потом нахмурился. Став похожим на грустного, беспомощного клоуна. На несколько секунд лицо барменши расплылось перед ним.

— Поцелуй меня в щеку, а потом иди, сядь рядом со своим приятелем в смешных ботинках, — сказала она.

Микки перегнулся и поцеловал ее, ощутив запах виски и духов. Она протянула руку и взъерошила ему волосы.

— Как ты думаешь, моя девушка рассердится, если увидит меня в таком состоянии? — спросил он.