Зибелдон достал фляжку с магобоем и галантно попросил Нинодию оказать кавалерам честь. Промурлыкав что-то кокетливое, та разлила вино по хрустальным рюмкам – и все четверо выпили.
– Недурно, – заметил Тейзург.
«Ты еще не знаешь, насколько это недурно», – ухмыльнулся про себя Зибелдон.
Внемли же, юный друг, стихам,
Которые из сердца льются!
Пускай же мудрые слова
Тебя заставят оглянуться
На те мятежные мосты,
На те ошибки и вопросы,
Что позади оставил ты,
Как оставляют брег матросы.
Теперь же отправляйся в путь,
Плыви по морю возмужанья,
Но, заклинаю, не забудь
Мои благие назиданья.
Плыви же к цели по прямой
По бурным волнам океана,
И мысли не позволь младой
Сбежать в обманчивы туманы.
Тогда заслужишь похвалу,
Коль станешь честен и прилежен,
Коль лени ты закроешь путь,
Ни в чем не будешь ты небрежен…
Правда же, надо быть придурком, чтобы вот уже полтора часа сидеть и слушать всю эту ерундищу? А то первому амулетчику Светлейшей Ложи заняться больше нечем! Между прочим, его сюда послали за тыквой, которую надо взять у почтенного Сухрелдона и отнести достопочтенному Зибелдону, а тут такая засада.
Пресловутая тыква, которая чудесным образом выросла на «жареной грядке» вместо сиянских пряностей, лежала на столе. Оранжевая в розоватых пятнышках, круглая, сплюснутая, по окружности размером со столовое блюдо. Ошалевший от сухрелдоновских стихов Дирвен поглядывал на нее с тоской, и моментами ему казалось, что тыква печально подмигивает, словно ей тоже хотелось поскорее отсюда убраться.
За год полевой работы он кое-чему научился, в том числе – выбирать нужный момент для удара или для того, чтобы броситься наутек. Сухредлон, вбивший себе в голову, что поэма подскажет Дирвену ответы на свойственные юношам вопросы и подтолкнет его в сторону блага, прервался, чтобы промочить горло, взял с полки чашку с остывшим чаем, а когда повернулся – увидел затворяющуюся дверь и услышал затихающий в коридоре быстрый топот. Неблагодарный слушатель схватил тыкву в охапку и был таков.
Поэт послал вдогонку мыслевесть: «Дирвен, вернись немедля!»
«Я должен срочно доставить ее, куда надо, а то достопочтенный учитель Зибелдон будет ругаться», – донесся ответ.
Как всегда, с грустью подумал Сухрелдон, возвышенное их не интересует, до поэзии им нет никакого дела.
Несмотря на то что оранжерею заливало солнце, которое наполняло пыльным сиянием стекла, путалось в листве и рассыпалось сотнями подрагивающих зайчиков, на душе у него сделалось смутно. В голову лезло всякое о роковых случайностях, о внезапных переменах, которые вдребезги рушат устоявшийся порядок вещей, о сорвавшихся камешках, влачащих за собой шлейфы грохочущих лавин… Он выпил еще чашку чаю – послаще, с тремя ложками сахара, – но это не помогло, душу как будто пронизывал холодный сквозняк.
Сбежавший Дирвен между тем добрался до пивной, где бездельничала его охрана. Когда он появился, один из парней жаловался на свою подружку, модистку Нелинсу: те изменила ему с хозяином парфюмерной лавки и объясняла это тем, что ее-де опоили приворотным зельем.
– Да все они так оправдываются, – презрительно и многоопытно процедил первый амулетчик. – Тра-ля-ля, во всем виноват приворот… Известная песенка. А если б она не была из таких, она бы в постель к нему не прыгнула. Подумаешь, приворот – это просто отговорка. Если у человека есть выбор, он все равно отвечает за свои поступки. Так что брось ты ее к демонам и отстриги ей волосы на прощанье за то, что она обманщица и шлюха. Я-то их знаю, уже нарывался. Главное, не слушай, что она будет плести в свое оправдание, это они умеют, они все одинаковые.
С нынешними охранниками у него сложились более-менее приятельские отношения. Не то чтобы подружились, но после своих приключений в Овдабе Дирвен стал держаться с людьми проще: знал о своем превосходстве над ними, однако не выставлял его напоказ на каждом шагу. Правда, эти парни и не досаждали ему так, как прежние: на территории резиденции Ложи по пятам за ним не ходили, здесь и без них все под контролем, а когда он отправлялся на очередное задание или прошвырнуться по Аленде, вели себя, как вышколенные телохранители – бдили, но не наглели. Сразу бы так, а то раньше ему все каких-то придурков в охрану подсовывали.
По Аленде он в последнее время почти не гулял, а то за воротами резиденции его всякий раз подстерегали две демоницы – Глодия и Салинса. И откуда только узнавали, что он собирается в город… Можно подумать, кого-то подкупили. Такие цепкие, липучие, и ничем их не проймешь. Он доложил, что его преследуют – вдруг чего замышляют, как та же Хенгеда, но куратор-безопасник ответил с добродушной усмешкой, что девицы эти проверенные и лояльные, дочери кузины коллеги Орвехта, поэтому беспокоиться не о чем.
Ага, не о чем… В последний раз он застал их в гостях у мамы, когда приехал ее навестить, – вот это был номер! И не выгонишь, им все нипочем. Вдобавок мама сказала, что девушки они бойкие, но обходительные и славные, а куратор после начал объяснять, что госпоже Кориц нужен круг приятельниц, чтобы она не чувствовала себя одинокой и поскорее выучилась говорить по-ларвезийски. Вроде все правильно, ему ведь хочется, чтобы маме было хорошо, и все равно чудилась в этом какая-то непонятная засада.
Их даже грубостью не отпугнешь. Когда он сказал, что все девчонки – ветреные обманщицы, и доверять им нельзя, Глодия, вместо того чтобы обидеться, охотно с ним согласилась: «Истинная правда, все они обманщицы, бесстыжие вертихвостки и пустые балаболки, и на свете есть только одна женщина, на которую ты сможешь положиться, – угадай, кто?» «Мама», – буркнул Дирвен. «Матушка – это само собой, а кто еще? – и после паузы Глодия с торжеством объявила, зубасто и многозначительно улыбаясь накрашенным ртом: – Твоя будущая жена!» У Дирвена пробежала по спине стайка мурашек.
Зато по части девок ему больше не отказывали, раз в два-три дня привозили какую-нибудь из тех, что подороже, чтобы не гонялся больше ни за какими засланными Хенгедами.
– Я к достопочтенному Зибелдону, – сообщил он охране. – Выпью кружку пива… Эй, мне холодного пива!.. А потом отнесу этот овощ по назначению и вернусь сюда.
Он чуть не поперхнулся пивной пеной, когда от Сухрелдона пришла мыслевесть, подобная паническому воплю: «Дирвен, вернись с тыквой обратно! Сейчас же вернись, ее никто не должен увидеть!»
Ага, конечно. Ее уже увидели – и телохранители, и содержатель чистенькой пивнушки, приютившейся в цоколе административного здания, под барельефом, прославляющим деяния экзорцистов Ложи. И вообще это уловка, чтобы Дирвен дослушал поэму. Как бы не так.
«Учитель, я никому ее не покажу!» – заверил он приставучего стихотворца.
«Дирвен, я чую великое бедствие, которое свершится, если некто увидит твою ношу. Вот, послушай:
Он видит тыкву. Волоса
Восстали дыбом, взор неясен —
То замешательства стезя…
Наносит он удар ужасен!
У меня предчувствие, пять из десяти, так что отнесись к этому серьезно».
«Удар по тыкве?» – уточнил Дирвен с профессиональной деловитостью.
«Это мне пока не открылось, но поскорее неси ее назад, и чтобы она никому не попалась на глаза!»
