Лицо Холмса ещё больше вытянулось при таком известии. Фрау Штольц покинула нас, и мы подошли к окну, грустно глядя на окружающий мир. Неожиданно Холмс бросился к столу, на котором в качестве экспоната лежал полевой бинокль. Вооружившись биноклем, он устремил взгляд на ближайший тротуар.

— Я именно так и думал. Перед нами человек, в распоряжении которого есть ещё одна машина времени. Возможно, даже наша, если учесть, что она может перемещаться в пространстве. Как я вижу, он прибыл из будущего.

— Холмс, как вы могли сделать такой вывод?

Перед входом в музей стоял высокий мужчина в темно-синем костюме, ещё выше Холмса, с чёрными волосами, смуглым лицом и без головного убора. На руке были часы, и он держал блокнот и письменную принадлежность наподобие вечного пера чёрного цвета. Услышав наши голоса, он перестал смотреть по сторонам и поднял голову, пристально всматриваясь в нас. Мы отпрянули от окна. Со стороны входа раздался стук в дверь. Фрау Штольц спрашивала, кто пришёл в музей.

— Впустите, я всё объясню.

Мы осторожно спустились на первый этаж. Перед нами стоял высокий брюнет со смуглым лицом, и теперь мы разглядели голубые глаза, шрам на правой щеке, мускулистые руки и чёрную шёлковую рубашку под костюмом.

— Я пришёл сюда, чтобы узнать, как Холмс и Ватсон оказались в 1941 году.

— Вы действительно из будущего? Иначе откуда вы знаете? — спросил я его.

— Откуда вы знаете, что я из будущего?

— На вас костюм, который на Бейкер-стрит никто из нас не видел, — начал объяснять Холмс. — Его крой несколько отличается от нынешнего. Вы не из прошлого. Во-первых, на вас нет шляпы, а, заметьте, здесь все в шляпах. Во-вторых, мы не хотели видеть современных женщин, а у вас они вызывали явный интерес. А теперь покажите вашу письменную принадлежность. Она не соответствует ничему из того, что, по словам фрау Штольц, используется для письма в это время.

Незваный гость показал нам пластмассовую трубочку с бархатистым остриём на конце.

— Фломастер. Итак, вы поняли, что я из будущего. Я прибыл сюда для того, чтобы разгадать главную загадку 1941 года по приказу Её Величества Елизаветы Второй. Позвольте представиться: Бонд, Джеймс Бонд.

— Холмс, Шерлок Холмс, — представился мой друг в такой же манере.

— Ватсон, доктор Джон Ватсон.

— А я Штирлиц, Макс Штрилиц, Макс Отто фон Штирлиц… — начал Максим Исаев. — Что такое! Это мой немецкий псевдоним, который я уже не использую. Я Максим Исаев.

— Простите, сэр, но я где-то уже видела вас, — сказала фрау Штольц.

— Это невозможно. Я только что прибыл в 1941 год.

— Я уверена, что видела вас. Но где именно, я вспомнить не могу.

— Простите, мистер Холмс назвал вас фрау Штольц. Я знаю, что вы и есть та самая фрау Агнесс Штольц.

Холмс подошёл к Бонду.

— Вы говорите, вас зовут Джеймс Бонд. Кто вы такой, и о какой главной загадке 1941 года вы говорите?

— Я агент 007. Мне выдана лицензия на убийство.

— Это очень плохо, — заметил Холмс со строгим выражением лица. — Я считаю, что ради победы над преступником могу нарушать некоторые законы, но что касается лишения жизни, на моей совести лишь то, что я погубил профессора Мориарти и помог змее покарать доктора Ройлотта.

— Правильно, но ведь я тайный агент и получил лицензию на убийство не по своему личному решению. Знаете ли вы о том, что собираются совершить Черчилль и его последователи?

— Он собирается завоевать Советский союз и Германию.

— Вы правы. Но завоевать не только их, и не только завоевать, но и превратить в колонию, о чём вам, жителям Империи, нетрудно догадаться. Потому я должен рассказать вам о том, как всё это произойдёт.

— Мы будем любезны выслушать ваш рассказ.

Джеймс Бонд сел в кресло и достал сигарету из бронзового портсигара. Вскоре гостиная наполнилась кольцами дыма.

— В 1931 году согласно Вестминстерскому статуту Британская империя стала Британским содружеством наций. Доминионам были предоставлены так называемые права. Но для Черчилля, как для главного империалиста и главного консерватора, это не имело никакого значения. Вдобавок, Вестминстерский статут на практике мало что изменил. Теперь перейдём к тому, что произойдёт в ближайшее время. Вы не знаете о том, что недавно было названо словом tank. Боевые машины с двигателем внутреннего сгорания. Название произошло от того, что их скрывали, выдавая за цистерны. Заслуга в изобретении танков принадлежит Черчиллю. Английские танки называются «Матильда» и получили прозвище «королева поля боя». Самолёт Лилиенталя относился к типу бипланов. Были созданы бипланы-бомбардировщики «Викерс Вими» и монопланы-истребители «Харрикейн» и «Спитфайр». По приказу Черчилля был создан линкор «Дредноут». Появились корабли, предназначенные исключительно для взлёта и посадки самолётов. Ещё раньше оружейники изобрели автомат. Мистер Холмс, вы ведь слышали о попытках создания тоннеля под Ла-Маншем?

— Приходилось слышать.

— Прокладка тоннеля была прекращена в 1883 году из опасений, что врагам будет легче достигнуть нашей страны, — вспомнил я.

— Теперь же тоннель под Ла-Маншем был достроен лишь затем, чтобы английским войскам было легче добраться до врагов.

— И они добрались до врагов, мистер Бонд?

— Именно об этом я и рассказываю! 22 июня 1941 года британские войска, вооружённые танками, бомбардировщиками, истребителями, подводными лодками, дредноутами, баллистическими ракетами, автоматами и оставшимися после Англо-бурской войны пулемётами, произвели нападение на Советский союз и Германию. Этот грандиозный план получил название «план Кромвель».

— Всё ясно, — заметил Исаев. — Ведь нападение Германии на Россию в той истории получило название «план Барбаросса».

— Мне не всё ясно, — спросил я. — Причём здесь Кромвель?

— Расскажу позже. Особое усердие проявили фельдмаршал Монтгомери и генерал Уингейт, — продолжил Бонд свой рассказ. — Танки произвели настоящую панику, особенно в России. Да разве конармия может противостоять танкам? Дредноуты тоже были сюрпризом для побеждённых.

— Но как же советские и немецкие полководцы? — спросил Максим Исаев.

— Эрвин Роммель не смог спасти Германию от завоевания. В России дело обстояло куда интереснее. Сыворотка гениальности помогла Черчиллю придумать, как обезвредить самого выдающегося генерала России. Конечно, вы догадываетесь, кто он.

— Георгий Жуков, — предположил Исаев.

— Неверно. Я говорю о Генерале Морозе. Может быть, он спас Россию от Наполеона, но теперь эта возможность была предотвращена. Над Россией распылили какой-то порошок, изобретённый профессором Джойсом.

— Порошок?

— Не знаю, что было на самом деле. Это военная тайна. Благодаря этому действию в России не наступила зима и Генерала Мороза не стало. Результат очевиден.

В бывших Германии и Советском союзе была установлена власть вице-королей. Заметьте, вице-королей как у колоний, а не генерал-губернаторов как у доминионов. Вице-королём Германии стал сэр Дуглас Дэймри, а вице-королём России стал сэр Джереми Баскервиль. «Британская Германия» и «Британская Россия» были заселены дворянами и помещиками. Крестьяне думали забыть о коллективизации, но пришлось вспомнить о личной зависимости. Вдобавок, Британское Содружество наций снова стало Британской империей. Все доминионы стали колониями с вице-королями, за исключением первого доминиона — Канады. В России был проведён процесс внедрения английского языка, английской системы мер, империалистического мировоззрения, теории «бремени белого человека» и англиканской веры. Последнее встретило возражение Космо Гордона Ланга, архиепископа Кентерберийского, ещё раньше выдвигавшего идею единства Церквей. Но разве упрямого Черчилля переубедишь? Если точнее, то в англиканство были обращены только православные, а атеисты, католики, мусульмане и представители прочих конфессий остались при своём мнении. Впоследствии население было жёстко поделено на англиканцев и атеистов, так как остальные эмигрировали. Такая сегрегация привела к тому, что Черчилль и архиепископ Кентерберийский приняли сторону англиканцев, а вице-король Джереми Баскервиль принял сторону атеистов. Каждая сторона настаивала на своей правоте. Результатом стали постоянная вражда, аналогичная вражде мусульман и индусов в Индии. Но для Черчилля что Индия, что Россия — разницы никакой. В общем, ещё две страны стали английскими колониями. Надо заметить, что здесь получается двусмысленная ситуация. Черчилль считал, что коммунизм и даже просто социализм несовместимы со свободой личности. В противном случае эти завоевания потеряли бы смысл. В действительности в этих колониях существует свобода личности, но только для европейцев. Славяне, национальные и расовые меньшинства её не получили. Как вам это нравится, Исаев?