Итак, рабочее совещание у Сталина завершилось под утро, и все же отъезд посетителей выглядит не «как обычно». С момента завершения встречи начинается цепь странных и необычных для сложившегося уклада жизни Сталина поступков охраны и поведения его окружения.

Почти библейским слогом П. Лозгачев продолжает: «А когда Хозяин гостей провожал, то прикрепленный (полковник охраны. — К.Р.) тоже провожал — двери закрывал за ними. И прикрепленный Хрусталев Иван Васильевич закрывал двери и видел (?! — К. Р.) Хозяина, а тот сказал ему: «Ложитесь-ка вы спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь» (?!). И Хрусталев пришел и радостно говорит: «Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было…» И передал нам слова Хозяина…

Здесь Лозгачев прибавил: «И правда, за все время, что я работал, это был единственный раз, когда Хозяин сказал: ложитесь спать…» Обычно спросит: «Спать хочешь?» — и просверлит тебя глазами с ног до головы. Ну, какой тут сон!… Мы были, конечно, очень довольны, получив такое указание, и смело легли спать».

В рассказе помощника коменданта дачи несомненная странность, и обратим внимание на то, что, кроме полковника Хрусталева, никто из охраны Вождя в момент отъезда посетителей Сталина не видел.

Но умудренный опытом Ю. Мухин вообще отвергает возможность такого оборота дела: «Сталин действительно очень хорошо относился к охране и обслуживающему персоналу. Довольно часто приглашал их к столу, а увидев однажды, что часовой на посту мокнет под дождем, распорядился немедленно построить на этом посту грибок. Сон на посту — это воинское преступление. «Спать…» — такую команду Сталин дать не мог…»

Телохранитель Сталина генерал А.Т. Рыбин тоже подчеркивает, что «подобного распоряжения он никогда не отдавал. Оно удивило Хрусталева необычностью. Хотя настроение у Сталина было бодрым». Однако ни Рыбин, ни сам Лозгачев не свидетельствуют, что это разрешение последовало из уст Сталина. Оно преподносится со слов Хрусталева.

Тогда чье распоряжение о разрешении охране «спать» исходило от начальника смены? «Мы действительно легли спать, чем были очень довольны. Проспали до 10 часов утра», — рассказывает П. Лозгачев.

Неуклюже обойдя щепетильную тему, офицер предусмотрительно подчеркивает: «Что делал Хрусталев с 5 часов до 10 часов утра, мы не знаем. В 10 часов утра (1 марта. — К.Р.) его сменил другой прикрепленный — М. Старостин».

Герой Советского Союза, историк и публицист М.С. Докучаев пишет: «В ночь с 28 февраля на 1 марта Сергей Васильевич Гусаров стоял на посту у входа в главный дом дачи, видел, как выходили примерно в 4.00 часа утра Маленков, Берия и Хрущев. Ему вспомнилось, что Маленков тогда облегченно вздохнул, и все разъехались по домам.

Когда Молотову был задан вопрос: «Могло быть, что они… отравили Сталина, когда выпивали с ним в последний день перед болезнью?» — он прямо ответил: «Могло быть. Берия, Маленков были тесно связаны, Хрущев примкнул к ним и имел свои цели. Он всех перехитрил».

Поражающая скудость официальной информации о последних днях жизни Вождя не могла не вызвать лавину предположений и догадок. По версии А. Авторханова, со ссылкой на неких «старых большевиков», Маленков, Хрущев и Булганин уехали с дачи Сталина довольно рано, но не домой, а в Кремль.

Действительно, если «гости» уехали от Сталина в пятом часу, то почему 1 марта в воскресенье Хрущев приехал домой только почти через два часа? Чем он занимался это время? Сын Хрущева пишет: «В то утро он вернулся домой на дачу часов в семь… Обедать отец не стал, пошел пройтись, наказав: если позвонят оттуда, его надо немедленно позвать».

Конечно, отравить Сталина не составляло особого труда. Яд можно было высыпать в бутылку с минеральной водой или с помощью иглы шприца ввести в фрукты, стоящие «в вазе на столе», о которых, видимо, не случайно, упоминает Лозгачев.

Но постановка вопроса: был ли у Сталина инсульт? — закономерна. Более того, она естественна. Разрешение «спать» не может не рассматриваться иначе как приказание охране не заходить в помещения дачи, чтобы предотвратить обнаружение беспомощного состояния Вождя, а совпадение необычного указания с трагическим исходом последовавших событий даже не выглядит поразительно.

Но время шло, и когда 1 марта, в 10 часов утра, полковника Хрусталева сменил «прикрепленный охранник — Старостин», кроме помощника коменданта дачи Лозгачева, из персонала смены на дежурстве присутствовали — помощник Старостина Туков и подавальщица Матрена Бутусова.

«На следующий день (1 марта. — К.Р.), — продолжает Лозгачев, — было воскресенье. В десять часов мы, как обычно, уже все были на кухне, начинали дела на сегодняшний день планировать. В 10 часов в его комнатах — нет движения (так у нас говорили, когда он спал). Но вот пробило 11 часов — нет, и в 12 — тоже нет. Это уже было странно.

Обычно он вставал в 11-12 часов, иногда даже в 10 часов он уже не спит. Но уже час дня — и нет движения. И в два — нет движения в комнатах. Ну, начинаем волноваться. В три, в четыре часа — нет движения. Телефоны, может, и звонили к нему, но, когда он спит, обычно их переключают на другие комнаты. Мы сидим со Старостиным, и Старостин говорит: «Что-то недоброе, что делать будем?» Действительно, что делать — идти к нему? Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строго накажет».

То, что, ссылаясь на боязнь наказания, Лозгачев лжет, ясно из других свидетельств, о которых речь пойдет позже. Охрана даже могла «подсматривать» за Сталиным. Версия Лозгачева — лишь попытка скрыть действительную ситуацию и объяснить бездействие офицеров охраны. Он не хочет называть лицо, которое отдало приказ: не заходить в помещения главного дома.

«И вот, — продолжает Лозгачев, — мы сидим в своем служебном доме, дом соединен коридором метров 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная, уже шесть часов, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит часовой с улицы: «Вижу, зажегся свет в малой столовой».

Ну, думаем, слава Богу, все в порядке. Мы уже на своих местах, все начеку, бегаем, и… опять ничего! В восемь — ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять — нету движения, в десять — нету. Я говорю Старостину: «Иди ты, ты — начальник охраны, ты должен забеспокоиться». Он: «Я боюсь». Я: «Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?» В это время почту привозят — пакет из ЦК. А почту обычно передаем мы. Точнее, я, почта — моя обязанность».

Конечно, Лозгачев лжет, говоря о зажегшемся свете «в малой комнате», о чем якобы сообщил часовой наружной охраны. Свет горел с утра, и «так было заведено». Правда, с приближением вечера его наличие просто могло стать совершенно очевидным, но если поверить рассказчику, то реакция на необычную обстановку профессионалов, офицеров высокого ранга напоминает поведение инфантильных подростков.

И для читателя, не знакомого с воинской службой, следует дать некоторые пояснения. Говоря военным языком, на даче Сталина располагался миниатюрный воинский гарнизон, комендантом которого являлся комендант дачи. В отсутствие Орлова эти обязанности исполнял Лозгачев. Непосредственная группа телохранителей Сталина, называвшаяся на жаргоне охраны «девяткой», состояла из офицеров трех «троек», являвшихся фактически «караулом». Он сменялся раз в сутки, а так называемый прикрепленный являлся начальником караула.

Советский дипломат О.А. Трояновский пишет: «Сотрудников охраны в непосредственной близости от основного дома было немного — три полковника КГБ (МГБ. — К. Р.) и несколько майоров, которые дежурили по очереди. Они занимали отдельный дом, который непосредственно прилегал к даче Сталина. Причем проезд, который вел к даче, как бы прорезал здание для охраны. Обычно я питался в этом здании вместе с полковниками… Пока Сталин был на даче, их задача состояла в том, чтобы поменьше мозолить ему глаза. Можно не сомневаться, однако, что по периметру территории располагалась многочисленная охрана».