Собравшийся было отойти Тимонин только присвистнул. Вернее, сделал такой вид, вытянув губы: хороша!..

—

Прелестная фигурка, — мельком глянул эксперт и поволокся со своим «кофром» к выходу. Теперь у него своих забот по горло. — Не забудьте прислать снимок.

—

Не забудем.

—

А глаза, Юрий Васильевич, глаза… — восхитился Андрей Гульнов, присланный в помощь Климову: нужно было срочно опросить жильцов подъезда и, самое главное, еще раз побеседовать с владелицей матраца.

—

Когда женщина знает, что она хороша, — это плохо, — со скорбной миной глубоко обиженного человека произнес Тимонин и приобщил фотокарточку к тем вещам, которые пойдут на экспертизу.

Приземисто-гулко ударил гром, внезапный вихрь крутнулся на одной ноге, подхватывал пыль и мелкий сор с проезжей части улицы, и по горбатому «уазику» бойко застучал своими водяными кулаками летний ливень.

«Вовремя», — недовольно покосился Климов на запенившийся под колесами встречных машин мокрый асфальт. Теперь поиск вещей, принадлежавших убитой, осложнится: дождь имеет подлое обыкновение смывать следы.

Водитель включил «дворники», и Климов, откинувшись на сиденье, смежил веки. Монотонное мелькание перед глазами резиновых скребков, как бы впервые притиравшихся к стеклу, мешали сосредоточиться. Хорошо, что сразу отпал «вокзальный вариант», когда преступник приезжий — ищи ветра в поле. А вот с таксистами и «леваками», этими лихими рыцарями частного извоза, встретиться придется. У них особое внимание к полночным парочкам и одиноким пешеходам. Что-то да расскажут. Не вышла только беседа с владелицей матраца. Сначала она беспрестанно извинялась за беспорядок у себя в квартире — ей было плохо, вызывали «неотложку», — потом, как заведенная, твердила, что соседей она просто не успела изучить, поскольку до тех пор, пока вы не знаете своих соседей близко, вас окружают замечательные люди, а в том, что Костыгины — люди хорошие, она не сомневается: не было повода для ссор, вот разве что те редко, не по графику, мыли лестницу.

Словом, с ней говорить, все равно, что приглашать кого- то в дом, где заперты все двери.

Зато не обошлось без бабушки-старушки, одной из тех, кто вечно заседает в «дворовых судах». Ее претензии на роль всезнающего человека могли умилить кого угодно, и Климов провел с ней полчаса на лавочке у дома.

Потряхивая жалкими кудельками химической завивки, Федулова Неонила Порфирьевна, неожиданная помощница Климова, постаралась доказать своему внимательному слушателю, что голова ее забита не токмо медицинскими советами, и описала Костыгина: угрюмый, замкнутый, немного не в себе: то может по семь раз на дню здороваться, а то пройдет, чего-то про себя нашептывая, и не поприветствует. Конечно, девушка у него была. Не лучше всех, но про других забудешь.

Молчавший на заднем сиденье Гульнов деликатно покхекал и тронул Климова:

—

Юрий Васильевич…

Пришлось повернуться.

—

Вы думаете, ревность?

Открыв глаза, Климов пожал плечами: все может быть. Задача не из легких.

—

Попробуем решить.

Делами городского уголовного розыска ведал подполковник Шрамко, державший даже в зимнюю промозглую погоду оконную фрамугу приоткрытой и незаметно выветривший царившую здесь до его прихода атмосферу нервозности и фаворитства. Работать с ним хотелось. Заслуг чужих он не присваивал, старой дружбы не забывал и практически не обманывался в людях.

Блондинистый, широкоплечий Шрамко что-то пометил в настольном календаре и обратился к Климову:

— Выкладывайте, что там у нас?

Форменная его рубаха влажно прилипла к груди, и Климов невольно глянул в окно. Небо уже прояснилось, но по карнизу все еще позвякивали капли. Гроза явно прихватила Шрамко недалеко от управления — обедать он всегда ходил пешком.

Гульнов оторвал взгляд от стола, ерзнул на стуле, и Климову пришлось раскрыть свою тощую пока кожемитовую папку. Выкладывать особо было нечего.

—

Похоже, что убийца и Костыгин — одно лицо. Доводы такие: собака взяла след и привела в квартиру, это раз. Второе: способ убийства бытовой, непрофессиональный, если так можно выразиться, и… — тут оп помедлил, и Шрамко поторопил его:

—

Допустим. Но зачем бросать оружие на месте преступления? Вот ты бы бросил? — он ткнул пальцем впереди себя, и небольшая родинка на его щеке побагровела. — Думаю, что нет, не бросил бы. На крыше дома, в котором живешь, возле пожарного люка своего подъезда…

—

Чушь, конечно, — недоуменно развел руками Климов, — но если кто-то напугал преступника, и он спешит, хватает быстренько одежду своей жертвы и бежит? Тем более, когда убийство неожиданно для самого убийцы.

—

Считаешь, что на почве ссоры?

—

Думаю, что да.

—

Ну, хорошо. Поедем дальше.

—

Свидетели, верней, одна старуха…

—

Из тех, кто сюсюкает с кошками и вечно шпыняет детей, — подал голос Гульнов, и Шрамко поднял палец: не перебивай.

—

Старуха видела в субботу вечером, где-то около двадцати одного часа, нашего подозреваемого в обществе светловолосой девушки, на которой были потертые джинсы цвета беж и белая спортивная майка. Они вошли в лифт и, как показалось свидетельнице, тут же о чем-то заспорили. Какая обувь была на подруге Костыгина, ответить трудно. Скорее всего, кроссовки.

Климов помолчал и подытожил:

—

Больше ничего существенного.

—

М-да… — протянул Шрамко, — приметы весьма отличительные, редкие по оригинальности.

Возникла пауза.

—

Какие варианты? — поискал в пачке сигарету Шрамко и, убедившись, что там пусто, выбросил ее в корзину. Климов с Гульновым не курили, и ему пришлось доставать из стола новую.

«Собственно, вариантов всегда много», — подумал Климов и еще больше придвинулся к столу, накрывая руками

свое отражение на его гладкой полированной поверхности:

—

Первое: погибшая недавно познакомилась с Костыгиным, дала себя увлечь, взглянуть на ночной город с крыши дома, затем он ее насилует и, боясь разоблачения, бьет молотком.

—

Ты звонил в медэкспертизу?

—

Да.

—

И что они растребушили?

Шрамко понюхал сигарету и потянулся к зажигалке, поблескивавшей чистым никелем возле настольного календаря.

—

Заключение должны передать завтра, а на словах, следующее: при обследовании трупа на запястьях и внутренних поверхностях бедер обнаружены ссадины и синяки, характерные для следов насилия. При вскрытии установлена беременность. Срок небольшой: восемнадцать дней.

—

Выходит, она знала его минимум недели три, — сдул со стола табачные крошки Шрамко и щелкнул зажигалкой. — Хотя она могла и от другого забеременеть.

Он прикурил, и слоисто растекающийся дым потянулся к открытой фрамуге.

Климов продолжил:

—

Отмечаются ушибы пяточных костей, локтевых суставов и позвоночника. Смерть наступила от паралича дыхательного и сердечно-сосудистого центров, как результат перелома основания черепа.

—

Понятно, — стряхнул пепел и снова затянулся сигаретой Шрамко. — Он что же, крупный малый, этот Костыгин?

— Судя по вещам, по описанию свидетелей, как раз наоборот: худой и длинный.

—

Щуплый, нервный, замкнутый, — счел необходимым уточнить Гульнов, опросивший многих жильцов дома.

—

Откуда же тогда ушибы пяточных костей и позвоночника? — потер подбородок Шрамко и перевел взгляд с Климова на заговорившего Андрея. — Это какой же надо обладать звериной силой, чтобы приподнять живого человека и бросить его оземь?