Алексей слушал ужасающий рассказ об избиении мучеников, сострадал, содрогался от боли. Но в этой боли присутствовал необъяснимый восторг, ликующий порыв, словно душа его, исполненная любви, неслась ввысь, вслед за душами праведником, и ей открывался бесконечный свет.
Он увидел, как в дверях появились телеоператор с камерой, ассистент и сопровождавшая их женщина, та, что присутствовали на вчерашней встрече с монархистами. Она что-то неслышно поянсняла оператору, поводила рукой по стенам, где висели иконы и картины с религиозными сюжетами. Ее появление взволновало Алексея. Все это время он ни разу о ней не подумал. Но теперь с испугом и изумлением вспомнил их вчерашнюю встречу, звон соприкоснувшихся бокалов, трепетание пространства, но которому пробежала таинственная волна, поразила его бесплотным ударом. Сегодня на женщине было синее платье с серебристым отливом, какой бывает у тропических бабочек. При каждом ее движении по платью пробегал льющийся блеск, словно синий шелк пропускал свечение тела. Ее лицо, как и вчера, казалось бледным, печально-болезненным и очень красивым, словно кто-то мучил и обижал ее за ее красоту. Приподнятые золотистые брови, высокий открытый лоб, расчесанные на прямой пробор светлые волосы делали ее обворожительной, трогательной и беззащитной, и эта беззащитность и тайная горечь ее чудесного лица, как и вчера, взволновали Алексея.
Отец Елеазарий, не замечая оператора, нацелившего на него телекамеру, продолжал:
— Но, конечно, главным свидетельством святости Государя являются многочисленные чудеса, явленные им уже после смерти. Церковь тщательно собирает все свидетельства подобных чудес. Множество случаев, когда иконы с ликом Государя начинали мироточить, буквально источая потоки мирра. Бессчетны исцеления, когда больные, прикладываясь к иконе Царя, получали выздоровления, обретали зрение, спасались от неизлечимых болезней, а бесплодные женщины обретали чадо. Бесноватые не могли подойти к иконе, их отбрасывало, как от удара электрического тока, и бес в них начинал страшно рычать и выть.
— Очень важно понять, — вступил в разговор богослов, и его одутловатое, нездоровое лицо слегка порозовело, исполнилось воодушевления. Стало видно, что в молодости он был очень красив. — Искупительная жертва, которую принес Государь, была не только за давние и недавние грехи народа. Но и за будущие чудовищные злодеяния, падение в бездну, неисчислимые грехи. За них русский народ уже вычеркивался из числа народов, испепелялся, а Россия стиралась с лица земли. Есть свидетельства заступничества Царя за родной народ в самые страшные периоды нашей новейшей истории.
— Какие свидетельства? — спросил Алексей, глядя на женщину, которая поднимала руку, указывая оператору очередной ракурс, теперь на ее хрупком, бледном запястье переливалась золотая цепочка.
— Есть свидетельства начальника кремлевской охраны, который видел, как Государь явился Сталину. Это было в самые первые месяцы войны, немцы рвались к Москве, в городе паника, все чиновники жгут бумаги, бегут из столицы. Говорили, что литерный состав уже стоял на путях, ждал, когда в него сядет Сталин. Начальник охраны ночью обходил Кремль, проверял посты, огневые точки зениток, и вдруг заметил, что двери в Успенский собор, обычно запертые, открыты. Заглянул, и видит: в темном храме горят лампады, и в их свете — Сталин, а перед ним — царь в форме полковника. Царь что-то говорит вождю, а тот, потупив голову, слушает. Потом в руке Государя появились две горящих свечи, одну передал Сталину, оба они повернулись к иконостасу и молились. Начальник охраны испугался и ушел. Наутро снова явился в собор и увидел на полу перед иконостасом капельки застывшего воска. Через месяц Сталин на Красной площади обратился к народу со словами: «Братья и сестры». Вспомнил великих предков — Дмитрия Донского и Александра Невского, Суворова и Кутузова. Вернул в армию царскую форму, стал открывать приходы, и начался перелом в войне.
Алексей слушал чудесное повествование с наивной верой, не подвергая сомнению свидетельство, сбереженное в катакомбной глубине церкви, как сберегается в толще выцветшей древней книги драгоценная яркая буквица. Смотрел на женщину, странным образом связывая ее появление с этим сокровенным рассказом. Ее женственность, усталая красота, переливы синего платья были созвучны тихой музыке, звучавшей в его душе, и это неизъяснимое звучание было вызвано рассказами бородатых мудрецов, алыми розами, сладкими благовониями.
— Еще одно свидетельство участника боев под Москвой. Сей солдат преклонных лет воевал еще в Германскую войну, а теперь под Волоколамском пригорюнился в замерзшем окопе среди зимних опушек. Ждал, когда начнется наступление немцев, последних русских солдат перебьют, и немец займет Москву. Потому что нашего войска совсем не осталось, и путь на столицу был открыт. Уже гудят за лесом моторы немецких танков, уже бьет по окопам немецкая артиллерия, и близок конец. Тогда сей человек встал в окопе на колени и стал молиться. «Господи, пошли избавление!» Вдруг видит, как перед окопом встал на снегу дивный видом офицер, в блестящем мундире царского кавалергарда с эполетами, георгиевскими крестами, при сабле. Боже, да этой царь Николай, смотрит на него и говорит: «Ничего не бойся. Москву не сдадим. Бог послал меня, чтобы вас вдохновить и спасти». Вынул саблю из ножен и пошел по снегу вперед. Сей человек схватил винтовку и с криком «ура» кинулся за царем. И все, кто оставался в окопе, побежали в атаку. Поднялась метель. Наших солдат не видно, а немцы все на ладони. И наши их бьют, стреляют. Так и шли в атаку, цепочка пехотинцев, царь впереди. А их уже сибирские полки догоняют, в валенках, полушубках, с автоматами, и погнали немцев. Учинили разгром под Москвой.
Алексей чувствовал кружение головы, будто вращалась вся комната с длиннобородыми монахами, окладами икон, женщиной в лазурном платье. Это кружение уносило в параллельное время, и параллельную историю, где совершались неявленные миру события, меняя ход истории явной. Его жизнь раздваивалась, выбирала другое русло, начинала течь в таинственном параллельном мире, который прежде обнаруживался во снах, в необъяснимых видениях, в предчувствии грядущего чуда. Этим чудом стали рассказы монахов, женщина в синем платье, его появление в Москве, куда он был насильственно водворен, чтобы с ним учинилась либо неотвратимая беда, либо несказанное счастье.
— А еще был случай с летчиком в Афганистане. Летал бомбить укрепленные кишлаки, и его сбили в ущелье. Самолет загорелся, он успел выпрыгнуть с парашютом, упал в самой гуще врагов. А пленных русских летчиков, как известно, мучили ужасно, предавали страшной казни. Лежит он у камня. Вдали горит самолет. И видит, что бежит множество мусульман, все с оружием, прямо к нему. Настало время прощаться с жизнь, и он воззвал предсмертной молитвой к Богу: «Господи, прости меня за все прегрешения и, если можешь, спаси!» Смотрит, перед ним явился человек в царском военном мундире, в офицерской фуражке с орлом, а на плечи наброшена мантия из горностая. Господи, да это же царь. Говорит летчику: «Встань сюда!» Приподнял мантию и накрыл ею пилота. Мусульмане рядом пробегают, по-своему говорят, стучат башмаками по камням, дыхание их слышно, а летчика не видят. Он под покровом царя стал невидим. Когда убежали, царь опустил мантию, взял его за руку:« Пойдем, я тебя поведу». Летчик за царскую руку держится, идет по земле, а это не земля, а минное поле. То одна мина под ногами, то другая. Провел его царь сквозь мины, указал путь и исчез. Летчик начал в свой гарнизон пробираться. Шел по пустыне двое суток, без воды, стал умирать от жажды. «Государь, спаси, не дойду!» И тут же из-под камушка — ручеек. Летчик напился, флягу набрал, миновал пустыню. Не ел три дня, сил не осталось. «Государь, накорми, иначе погибну». Еще немного прошел, видит на камне лежит лепешка, на ней изюм, будто пастух позабыл.
Летчик поел, и ему сил еще на сутки хватило. Шел, шел и упал бездыханный. Очнулся у своих в лазарете. «Как вы меня нашли?» — «А к нам какой-то афганец пришел, на голове чалма, одет в хламиду, а лицо будто русское, глаза голубые, золотая бородка. «Там, говорит, ваш человек лежит». Летчик ничего не ответил. Знал, что это царь ему жизнь спас.
