— Верю… Наследник… Ваше Высочество… — И опять забормотал и забредил. И уже вбегали с носилками врачи, клали на них старика, уносили.

Алексей поспешно покидал собрание, отмахиваясь от говорливого, не желавшего отставать Басманова:

— Как вы могли!.. Это злой вымысел!.. Чья-то бездарная шутка!..

— Ничего, мой дорогой, не надо стесняться. Все тайное становится явным. Вы — среди друзей, среди верноподданных. Басмановы всегда служили царям. Располагайте мной, моей честью, моей репутацией и, если угодно, — моим состоянием.

Они мчались по Москве в роскошном автомобиле Басмано ва. Постовые, завидев именитого режиссера, отдавали честь.

Виктор Викторович Долголетов, он же Ромул, покинул общество российских футболистов, получивших бронзовые медали на престижном европейском чемпионате. Их встречали, как кумиров нации, так, словно медали были золотые. Ромул посчитал нужным для Духовного Лидера России присутствовать на чествовании. Был в центре внимания, обнимал футболистов, перед телекамерами произносил здравицы в честь российского спорта, славил русскую волю побеждать. Сравнивал спортсменов с воинами Александра Невского, разгромивших тевтонов на Чудском озере. С «преображенцами» Петра, опрокинувшими шведов под Полтавой. С пехотинцами Жукова, взявшими штурмом Берлин. Снискавшие победу спортсмены получали пухлые пакеты наградных денег, тут же подписывали контракты с испанскими, английскими, немецкими клубами.

Ромул остался доволен мероприятием, поместившим его в центр народного ликования, в сияние национальной победы и национальной мечты. После упоительной встречи ему не хотелось возвращаться домой, в загородный дом, где поджидала его жена. Мысль о ней вызывала в нем скуку, чувство вины, глухое против нее раздражение. Перестав быть «первой леди», она совсем опростилась. Не следила за собой, отказалась от парикмахера и стилиста, забросила фитнес-центр и бассейн. Много ела, особенно сладкие торты и сливочные пирожные, спала или смотрела остекленелыми глазами «мыльные оперы». Располневшая, неряшливо одетая, с копной плохо уложенных волос, она стала не интересна ему и почти враждебна. Ибо в ее деградации он усматривал знак того, что она больше не готовится вернуть себе статyc «первой леди», а значит, не верит в возможность мужа вновь стать президентом. Он чурался ее, редко бывал в загородной резиденции. И, как обычно, направил машину не в загородную усадьбу, а к «Дому Виардо».

Там он продолжал упиваться спортивными достижениями молодой России, возрождению которой посвятил свою президентскую деятельность. Эту молодую Россию представляла олимпийская чемпионка по художественной гимнастике Алина Кара-Караева, прелестная, женственная, излучавшая сребристое свечение, когда вылетала на ковер пустой гостиной, освободившейся от всех покровов, танцуя для своего покровителя и обожателя танцы, не входившие в олимпийскую программу. Она утверждала, что в ней течет древняя ассирийская кровь, и ее танцевальные фигуры и пируэты символизируют древние культы, жреческие приемы, иероглифы тайных учений, с помощью которых волхвы и волшебники древности управляли ходом звезд, разливами рек, победами царских войск. Продлевали долголетие царям и вызывали внезапную смерть недругов. Ромул возлежал на шелковых подушках, пил из пиалы приготовленный Алиной дурманящий напиток из африканских плодов, слушал завораживающую музыку поющих раковин, свистящих тростников, знойных бубнов. Смотрел и не мог насмотреться на колдовской танец.

Вот возникала танцевальная фигура, в которой тело танцовщицы превращалось в мерцающее колесо. Катилось по ковру. Очаровательная голова с распущенными волосами оказывалась то на ковре, то взлетала ввысь. Маленькие плотные груди то касались ковровых узоров, то страстно трепетали в свете люстры. Этот танцевальный символ означал круговращение жизни и смерти, радости и уныния, успехов и поражений, дня и ночи, прозрения и безумия. Танцовщица, упав на колени, выгибалась назад, касаясь затылком земли, и этот живой трепещущий лук с натянутой тетивой означал порыв страстей, стремление к победе, непобедимость царя, соединение воли властителя с волей бога. Казалось, на маленькие жаркие груди плясуньи наложена отточенная стрела, готовая поразить враждебного воина на стремительной колеснице. Танцовщица замирала, изогнувшись гибкой спиной, образуя дугу, чуть раздвинув ноги, упираясь в ковер серебристыми ладонями. Эта фигура означала соитие земли и неба, оплодотворение звездным небом готовой к деторождению земли. Ромулу казалось, что прелестная женщина вся светится в таинственных, летящих из неба лучах. Среди ее серебристых колен раскрывает розовые лепестки, расцветает волшебный лотос — цветок любви и бессмертия.

— Ну, как я была сегодня? — Алина обняла лежащего на подушках Ромула, прильнув к нему влажным, обольстительно благоухающим телом.

— Так царица Савская танцевала перед царем Соломоном, — ответил Ромул.— Мы отправимся на Сардинию к моему другу Берлускони, и ты станешь танцевать перед истинными властителями мира.

С этими словами Ромул отломил от виноградной кисти сочную ягоду с розовой искрой солнца. Взял в рот и, целуя обожаемую женщину, вложил ей в губы светящийся, животворящий плод.

После ухода олимпийской чемпионки он дремотно смотрел телевизор — серию программ под названием «Русские сенсации».

Сначала показали русскую киноактрису. Когда-то любимица публики, лауреат множества премий, теперь она прозябала в доме престарелых, опустившаяся и заброшенная, полубезумно, со слюнявой улыбкой, лепетала о том, что и в старости нуждается в мужской любви. Затем последовал сюжет о сожительстве матери и сына, в результате которого появился ребенок без глаз. Показывали лобастое, губастое лицо олигофрена, на котором вместо глаз была плоская кожа.

Ромул смотрел сюжеты и рассеянно думал, что эта инфернальная реальность заставляет людей искать спасения у Духовного Лидера. Способствует его, Долголетова, влиянию.

На экране кривлялся карлик с большой головой, недоразвитыми ногами и руками. Он лез под юбки молоденьким актрисам, позволял пышной телеведущей поднимать себя, качать у груди, при этом проказливо лез женщине за вырез платья, шалил, допуская непристойные жесты. Ромул одобрительно разглядывал карлика. Думал: чем больше в жизни мерзости и низменности, тем рельефнее, совершеннее выглядит он сам в глазах публики. Изящный, сдержанный, обходительный с дамами, с глубоким духовным взором.

Затем он увидел странный сюжет, показавшийся ему весьма любопытным. Показывали собрание монархистов, известного художника Нащокина, кинорежиссера Басманова. Тот представил наследника царственного престола, потомка цесаревича Алексея, который будто бы избежал мученической смерти и продолжил род прямых наследников царства. Была показана картина Нащокина, изображавшего молодого царя. Так называемый наследник — его лицо с бородкой и усами — и впрямь напоминало лицо Николая Второго. Какой-то чудовищный лохматый старик, похожий на лешего, бился на полу. Блестели позументы мундиров, краснели казачьи лампасы, фигурировали экзальтированные физиономии. Все было забавно и слегка кощунственно, в духе «Русских сенсаций». Но у Ромула осталось странное ощущение. Ему показалось, что он уже где-то видел это молодое, с золотистой бородкой лицо. Что-то тревожило его в этом сюжете, размещенном среди скабрезностей и дурацких шуток.

Выключил телевизор и прислушивался к тишине, не раздастся ли волшебный голос невидимой певицы, не позовет ли его ta собой божественная Эвридика. Но была тишина, в которой он слышал собственное тревожное сердцебиение.

Президент Лампадников, он же Рем, ужинал в «Лесной сказке» с министром финансов США. Только что они заключили соглашение, по которому значительная часть российского «стабилизационного фонда» переводилась в облигации ипотечных фирм Америки, терпящих банкротство.

— Америка никогда не забудет вашего поступка, господин президент. Вы поступили, как настоящий друг, подав нам руку помощи, — американец с аппетитом поедал свежую форель, ловко отделяя розоватую тушку от хрупкого позвоночника.