Алексей, едва услышал сладостные звуки, испытал такое волнение и нежность, такое слезное погружение в музыку, что она стала понятна без слов, служила тому, чтобы соединить их всех, собравшихся в этой скромной харчевне. И были они все братья, все смертные, обречены на исчезновение, знали о неодолимости разлуки, о невозможности удержаться среди этой красоты и любви и о скором неизбежном прощании. И вот один из них уже превратился в черную ласточку. Удаляется, покидает их навсегда, переливаясь прощальным блеском под белой тучей, и оставшиеся провожают друга. А потом настанет и их черед. Один за другим, унесутся с этой чудной благословенной земли крохотными вихрями, под всхлипы канифольных струн, всплеск перламутровых клавиш, перезвоны хрустальных палочек.
Эта песня была о нем, Алексее. О его одинокой юности, о чудесном предчувствии, о грозном предзнаменовании и о предначертанном великом пути. Эта песня была о прощении, об искуплении слез и несчастий. Эта песня была о его любимой, чье платье соткано из неземных материй, чья прелестная рука шелестит в его волосах, чье волшебное лоно испускает незримые радуги. Эта песня была о походе, о горящих городах и селеньях, а также о студеной воде с тенями пятнистых рыб, с крохотной птичкой, повернувшей к нему свой чуткий тревожный глазок.
Певцы поднялись на цыпочки, будто старались догнать последний улетающий звук. Не смогли. Поникли, ссутулили плечи, опустили бессильно инструменты, словно в каждом погас светильник. Все молчали. По щекам Сталина катились слезы. Глаза Алексея были в слезах.
— Спасибо, — произнес Сталин, не отирая слез. — Вы великие артисты. Лучше вас нет.
Певцы поклонились и, качая папахами, исчезли в сумрачных переходах харчевни.
— Что-нибудь хотите еще, Иосиф Виссарионович? — Каха поклонился, украдкой вытирая слезы.
— Пока все есть, дорогой друг. Мы позовем тебя, когда возникнет нужда.
Алексей заметил, как изменилась внешность Сталина. Его лицо осунулось и постарело, на щеках и лбу пролегли едкие морщины. Волосы были зачесаны назад, и в них появилась желтоватая седина. Усы стали реже, без щеголеватых завитков на концах, с никотиновой желтизной. По всему лицу стали заметны оспины, словно следы от ударов крохотных градин. Этими градинами, оставлявшими на лице металлическую рябь, были годы пятилеток, возведение заводов и домен, создание новых самолетов и танков, собирание колхозов и строительство городов. Это были годы судебных процессов, где прежние соратники отправлялись в расстрельные рвы, тюремные эшелоны расползались в пустыни и тундры. И он один, в кремлевском кинозале, в который раз смотрел черно-белый, колдовской фильм «Триумф воли» — творение гениальной и безжалостной немки, магическое искусство которой была направлено против его «красной империи».
— Вы сказали: «Сталин — не бронза, а скорость света», — произнес Алексей. — Видимо, этим вы хотели объяснить, почему до сих пор ваше имя не меркнет среди других великих русских имен, но, напротив, становится все ослепительней. Это тайна, разгадав которую можно разгадать вековечную тайну России, загадочность «русской души», не так ли?
Сталин извлек из френча вишневую трубку с черным мундштуком. Положил на стол коробку папирос. Открыл и стал ломать папиросы, набивая табаком трубку, крепко придавливая его большим пальцем, на котором ноготь пожелтел от никотина. Услужливый Зураб неслышно возник, держа в щипчиках крохотный золотой огонек. Положил в лунку трубки, и Сталин, благодарно кивнув, стал всасывать дым. Было видно, как разгорается уголек, все обильнее сочится из сталинских усов синеватый дым, горячий огонь погружается в вишневую трубку.
— Вы правы,— произнес он, когда изо рта у него пахнула полноценная струя сизого дыма, — Товарища Сталина выскребают бульдозером из русской истории. Вытравливают кислотой, как постыдную татуировку. Выбивают зубилом, как угонщики перебивают номера на моторах. Закрашивают ядовитой масляной краской, как маляры замалевывают церковную фреску. На него льют нечистоты, кидают на могилу трупы генералов, писателей, кулаков, обкладывают телами расстрелянных инженеров и партийных работников. Пятьдесят лет непрерывно работает завод, вырабатывающий антисталинизм — радиоактивный раствор, которым промывают мозги младенцев в яслях и детских садах, заливают каждую семью, каждый дом…
Алексей слушал мерную, с грузинским акцентом, речь собеседника, который говорил о себе отстраненно, в третьем лице, как о состоявшемся, не подверженном пересмотру явлении. Так говорят о законах физики, о математических теоремах, о нанесенных на карту названиях хребтов и океанов. Они сидели в харчевне под связками красного перца, сухими золотистыми тыквами, гроздьями луковиц. Но у Алексея было ощущение, что он находится в безбрежном Космосе, где каждое произнесенное слово уносится со скоростью света, рождая лучистые вспышки. Эти вспышки излетали из разных концов мироздания, мчались навстречу друг другу, сталкивались, и место их встречи превращалось в гигантский взрыв, из которого рождались молодые планеты, расцветали миры, и черная бездна расцветала садами.
— Вы правильно заметили, происходит необъяснимое чудо. Товарищ Сталин по-прежнему является героем русской истории, непревзойденным вождем, величайшим радетелем всех веков и народов. И добро бы, так славили его сталинисты, бравшие Берлин, кидавшие к мавзолею штандарты фашистских дивизий. Те давно уже спят под крестами и под столбиками с красной звездой. Их дети, их внуки и правнуки поют хвалу товарищу Сталину. Сочиняют о нем стихи, пишут книги, выставляют его иконы в церквях, к ужасу чернокнижников и фарисеев, испепеляющих образ товарища Сталина. Пускай себе берут очередное ведро с известкой, наматывают мочало на палку и закрашивают звездное небо. Все тем же волшебным светом переливается Полярная Звезда, как бриллиант на сталинском ордене Победы…
Алексею казалось, что он наблюдает игру космических сил. Разноцветные лучи вылетали из необъятной Вселенной, сворачивались в свитки, расплескивали протуберанцы, полыхали сияниями. Преображали бесформенную, бесцветную тьму в спирали галактик, развешивали над бездной люстры плодоносящих миров.
— В чем же, спросим мы, объяснение? В чем бессмертие товарища Сталина? В чем его пасхальное возрождение после очередного убийства? Товарищ Сталин возник из бездонных глубин русского сознания. Запечатлел неискоренимые русские архетипы. Воплотил глубинные коды русского человека, неистребимые, покуда существует Россия. Вытрави этот код из отдельной души, вырежи мерцающую частицу из отдельной памяти, и она тут же восстановится во всей полноте в другой душе, в другом поколении, в другом русском сознании, размышляющем о судьбах Родины…
Алексею казалось, он видит, как мечутся во Вселенной огненные частицы. Ищут себе подобные. Частицы сталкиваются, и в месте их столкновения загорается солнце, начинают вращаться планеты, и на одной из них, в неприметной харчевне он, Алексей, слушает великого человека.
— Товарищ Сталин создал великое государство, выхватив «русскую цивилизацию» из кромешной бездны, из гражданской войны, из кровавой бесконечности, в которую ухнула русская история после краха Романовых. Для русских людей государство — это вторая религия. Вся история русских — это летопись обретения государства и его потери, неоглядные беды и траты, связанные с этой потерей, и новые траты — для восстановления павшего государства. Русские готовы платить, не считаясь, за создание государства, ибо знают страшную цену, которую платит народ, теряя свою суверенность. Товарищ Сталин в русском сознании — великий государственник, потребовавший от народа огромную плату за воссоздание территорий от Курил до Минска и от Крыма до Шпицбергена. За возведение заводов, сумевших перевесить индустриальную мощь Европы. За сотворение культуры и армии, способных, каждая по своему, сберечь целостность огромной страны…
Алексей видел мертвую, из серой пемзы, из безжизненной пыли планету, на которую по дуге падала золотистая искра, горячее живое зерно, и там, где оно упало, расцвело чудесное дерево, потекли ручьи, засверкали цветы. Вся Вселенная восторженно пела русский псалом: «Это Млечный Путь расцвел нежданно садом ослепительных планет».
