Идея свободы, ненасилия и справедливости не гаснет в веках. Она неистребима. Ведь ей противостоять может только та самая «мыслебоязнь», о которой писал Кропоткин еще в 1874 году. Она родственна позже появившейся формуле чеховского Беликова, «человека в футляре»: «Как бы чего не вышло!» А что же может выйти? Только ослабление власти, некоторая ее утрата. Опасение властей вызывает то, что вдруг верх возьмут вольнодумцы, которые вдруг захотят «творить, что хочешь» и «говорить, что хочешь», а то и вообще решат, что можно жить без царя. Вот этого и боятся власть имущие, более всего на свете озабоченные неизменностью, стабильностью политической системы.

В самом начале наступившего 1921 года к постоянно мучившей Петра Алексеевича болезни сердца добавилось воспаление легких. Возможно, он простудился, играя в нетопленой комнате на рояле этюды Скрябина, ноты которых ему привезли из Москвы. В. Д. Бонч-Бруевич сообщил о болезни Кропоткина Ленину, который распорядился отправить в Дмитров специальный поезд с продовольствием, не подлежащий осмотру и конфискации, а также лучших врачей во главе с наркомом здравоохранения Н. Я. Семашко и профессором Д. Плетневым. Состоялся консилиум, после чего врачи уехали и с больным остался его друг, врач по специальности, Александр Атабекян. «Известия ВЦИК» стали каждый день публиковать бюллетени о состоянии здоровья больного. 23 января наступило некоторое улучшение, и появилась надежда на выздоровление. Петр Алексеевич смог заняться корреспонденцией, и в прессу попали его слова: «Меня огорчает, что людям, столь занятым и заваленным работой, пришлось пожертвовать драгоценным для них временем и, быть может, отдыхом… Я не понимаю, от чего меня лечат…»

Но улучшение было недолгим. Через неделю внезапно снова поднялась температура — начался второй этап воспаления легких. Теперь с каждым днем ему становилось хуже. Он надолго терял сознание, периоды просветления становились все короче и короче. В один из таких моментов больной принялся рассказывать о своей самой большой сибирской экспедиции и на конверте Общества сближения с Англией начертил свой олёкминско-витимский маршрут: от Лены на Витим, потом на юг, через долину Муи, к Чите. По-видимому, ему вспомнилось наиболее яркое впечатление жизни…

Петр Алексеевич Кропоткин скончался в ночь на 8 февраля в 3 часа 10 минут. Через день прибыл специальный поезд, на котором гроб с телом был доставлен в Москву и установлен в Колонном зале Дома труда (потом он стал называться Домом союзов), в том самом зале Дворянского собрания, где 70 лет назад мальчик Петя в восточном костюмчике заснул на коленях российской императрицы и был пожалован монаршей милостью — определен учиться в Пажеский Его Величества корпус…

Три дня шло прощание с покойным в Колонном зале. 13 февраля состоялись похороны. Похоронная процессия растянулась во всю длину Волхонки, Пречистенки, Большой Царицынской (ныне Большая Пироговская), в ней участвовали и представители правящей партии. По просьбе вдовы и дочери Кропоткина, во исполнение его последней воли, на время похорон под честное слово были отпущены из внутренней тюрьмы ВЧК заключенные-анархисты. Но, когда гражданская панихида закончилась и настал момент выноса гроба, узников еще не было. Тогда анархисты, приехавшие из Дмитрова, изготовили специальное «знамя протеста» и отказались выносить гроб, пока не придут их товарищи.

Только через полчаса, по указанию председателя Моссовета Льва Каменева, семеро заключенных во главе с организатором анархистской конфедерации «Набат» Ароном Бароном и Ольгой Таратутой были доставлены к месту прощания. Они шли с черным знаменем протеста впереди колонны из десятков тысяч людей, пришедших на похороны. Когда траурный кортеж приблизился к дому Льва Николаевича Толстого на Пречистенке, работники музея вынесли бюст великого писателя, а хор Большого театра исполнил фрагмент православного канона «Вечная память», что было совсем не в новых, советских обычаях.

Более двух часов двигалась траурная процессия к Новодевичьему кладбищу. Был ясный, морозный день, и зимнее солнце освещало заполненные народом улицы, множество красных и черных знамен. Венков было не менее восьмидесяти. Государство, с действиями которого этот человек не соглашался, решило использовать в своих интересах популярное во всем мире имя. Поэтому на первом месте были венки от ЦК РКП(б), Исполкома Коминтерна, Совнаркома и ВЦИКа, а потом уже от политкаторжан, партии левых эсеров, Академии наук, двух факультетов Московского университета, студентов, работников просвещения Дмитровского уезда, от толстовских и множества анархических организаций.

На гражданской панихиде выступил бывший секретарь Толстого В. Ф. Булгаков: «В лице Кропоткина мы хороним одного из благороднейших защитников человеческой личности, одного из вдохновеннейших певцов свободы, — той свободы, самое понятие, самое имя которой уже стыдимся теперь произносить!.. Надо действительно углублять революцию, а не считать (смешно сказать!) революцией то насилие, которым кучка правящих людей защищает себя…» Еще более резко прозвучала речь анархиста Арона Барона. Он говорил о новом деспотизме, о палачах в подвалах ЧК, о том, что революция оказалась предана и растоптана. Он, как и остальные отпущенные, вечером вернулся в свою камеру. В 1937 году его расстреляли.

Многое произошло в 1921 году. Это был год Кронштадтского мятежа, первого массового выступления против лицемерной, по сути, антинародной политики власти, называвшей себя народной. Это был год крупнейшего крестьянского восстания в Тамбовской губернии и сильнейшего голода в Поволжье (и не только в Поволжье), охватившего десятки миллионов людей. В Советскую Россию приехал лауреат Нобелевской премии мира Фритьоф Нансен, организовавший в Европе сбор помощи голодающим. То был акт солидарности и взаимопомощи, вполне по Кропоткину. Но Нансен смог убедиться, что новому русскому государству, возомнившему себя лидером мировой революции, эти гуманитарные идеи чужды. Общественный комитет помощи голодающим (Помгол), почетным председателем которого был избран Короленко, был ликвидирован по указанию Ленина (7 августа 1921 года он написал Сталину: «Необходимо закрыть Помгол и всех его членов расстрелять…»). Вождь пролетариата опасался буржуазного влияния из-за границы. А Короленко умер как раз в день закрытия Помгола.

В этом же году был расстрелян поэт Николай Гумилёв, ушел из жизни Александр Блок. Двумя годами ранее, в ноябре 1919 года, Блок выступил с докладом «Крушение гуманизма» на открытии Вольной философской ассоциации (Вольфила). Это общество свободной мысли было создано группой деятелей культуры в период становления в России жестокой большевистской диктатуры. Среди основателей, кроме Блока, были Андрей Белый, философ и публицист Иванов-Разумник, поэт Владимир Пяст, романистка Ольга Форш, художник Кузьма Петров-Водкин. В комнате на третьем этаже дома на правом берегу Фонтанки, почти напротив Аничкова дворца происходил пока еще не запрещенный свободный обмен мыслями. На одном из последних заседаний этого общества прошел вечер памяти Кропоткина. Завершая его, Иванов-Разумник сказал: «Анархизм есть дальняя веха, к которой мы все идем, и имя Кропоткина всегда будет развеваться знаменем на этом далеком маяке для всего человечества». В 1922 году деятельность Вольфилы была, как и следовало ожидать, запрещена властями.