Нет, о том, чтобы отдохнуть и отложить новый спектакль, не может быть и речи. Валяться на диване и подсчитывать заработанные денежки — не в характере Доминика.

Значит, работа. Все, что ему осталось. Работа.

Если Синара не возьмет себя в руки, ее придется заменить, и очень скоро. А этого ему очень не хотелось. Имя Синары на афише — гарантия успеха. У нее настоящий талант — достаточно взглянуть на длинный список ее хитов. Так почему же сейчас у нее ничего не получается?

Он знал про них с Дереком. Любой, у кого были глаза, знал. Пять лет они были любовниками. Были. Прошедшее время. Но ведь актеры всегда так: то влюбились, то расстались, то спят вместе, то не спят и все равно остаются друзьями. Ни драм, ни интриг.

Раньше он думал, что Дерек с Синарой отнеслись к своему разрыву так же. Но теперь его уверенность поколебалась. Ладно, он может быть нянькой, судьей, наставником. Но специалистом по любовным отношениям? Нет уж.

Доминик задумчиво потер живот. Внутри все жгло огнем, как будто черти развели костер.

А ведь есть еще Билли Уайт. Шило в заднице. Бетани Уайт — девочка талантливая, но в мире и без нее полно талантливых девочек. Может, Билли об этом и не знает — хотя после того, как он затащил ее в свой кабинет и целый час орал на нее, надо быть дебилом, чтобы этого не понять. Им обеим легко найти замену.

Заменить Бетани. Заменить Синару. А потом объясняться с Тони, который уверен, что целых три недели его брат бил баклуши, пил пиво и резался с племянниками в компьютерные игры. Как ему из всего этого выбраться?

А еще Молли Эпплгейт. Самое важное. Откуда-то он знал, что это — самое важное.

Надо все как следует обдумать. Или она — самая коварная интриганка из всех, какие ему встречались, или просто не знает, какой обладает над ним властью. Не знает, что его влечет к ней. Что у него слюнки текут при одном взгляде на нее.

То поманит, то оттолкнет. Она вывела его из равновесия — он до сих пор не мог понять, как ей это удалось.

Казалось, так легко будет ее заполучить, только помани. И вдруг — бац! — он остался ни с чем.

— Нет, она не это имела в виду. — Доминик оттолкнулся от колонны. — Она не отталкивала, а предупреждала. Похоже, я совсем потерял форму. Черт.

— Чего? — раздался со стороны одного из кресел голос Эла. — Дядя Ник, ты что-то сказал?

— А? — Доминик оглянулся на племянника. Эл расчесывал Руфуса. Сенбернар лежал на спине, раскинув лапы и демонстрируя все свои причиндалы. Золовка Доминика пообещала немедленно кастрировать пса, если еще раз их увидит. В тот день Доминик первый и единственный раз видел, как Тони не только сидел, положив ногу на ногу, но и ходил почти так же.

— Я думал, ты что-то сказал, — повторил Эл и скосил глаза к носу, пытаясь снять с языка шерстинку Руфуса. Язык у него был ярко-синий. — Вон Молли и Лиззи.

Мягкие клочья шерсти, которые Эл вычесал у Руфуса, разлетелись по всей террасе, как семена перекати-поля. Доминик поднял голову и увидел, что через лужайку к дому идет Молли с его племянницей.

Они смеялись, держались за руки и шутливо подталкивали друг друга, как дети, у которых есть одна восхитительная тайна на двоих. Вдруг они остановились и, прежде чем пойти дальше, проделали несколько танцевальных па. Лиззи отошла в сторону, сделала полный оборот, поклонилась, помахав воображаемой шляпой, и бросила «шляпу» Молли. Та сделала вид, что ее поймала, тоже покружилась и отвесила поклон.

Доминик слышал, как они звонко и беззаботно хохочут. Снова потер ноющий живот и решил, что он — самый одинокий человек в мире… И как это, черт подери, получилось?

— Привет, дядя Ник! — прокричала Лиззи, когда они подошли к террасе. — У тебя живот болит?

Доминик посмотрел вниз, на плотно прижатую к животу ладонь, и быстро сунул руку в карман.

— Ничего подобного. Я просто изображаю Наполеона.

— Чего?

— Все в порядке, Эл. Вычеши как следует эту дворнягу.

— С чего вы взяли, что Руфус дворняга, дядя Ник? Мама говорит, что это очень по… по-ро-до-ви-та-я собака.

— Породистая, — поправила Молли, поднявшись по ступенькам. Она наклонилась и потрепала Эла по волосам. — В этом никто не сомневается. А у вас, молодой человек, весь язык синий. И губы тоже.

— Ну, если только ты не оставил мне синее мороженое… — Не договорив, Лиззи рывком открыла дверь и бросилась на кухню.

— Эл, — позвала Молли, взяв мальчика за подбородок, чтобы смотреть ему прямо в глаза. — Скажи честно: ты оставил ей синее мороженое?

Эл кивнул, но взгляд отвел.

— Там есть одно синее, последнее.

— Вот что значит настоящий брат, — подмигнула Молли Доминику. — А теперь самый важный вопрос, Эл. Она сможет его найти?

Мальчик густо покраснел и поднялся.

— Может, ей показать? Оно за лотком для мороженого… застряло, понимаете? — Он с надеждой посмотрел на Молли. — Я думаю, оно само туда упало, правильно?

— А как же иначе? — согласилась Молли. — Но с тебя на сегодня мороженого хватит. Миссис Джонни говорила, что ужин будет рано, а сейчас почти пять.

Доминик проводил племянника взглядом, и практически в тот же самый момент из глубины дома донесся вопль Лиззи: «Малыш Тони, ты свинья! »

— Как ты догадалась, что он припрятал последнюю порцию? — спросил он у Молли. Она присела на верхнюю ступеньку и принялась собирать клочья шерсти Руфуса.

— Я уже объясняла, что сама когда-то была ребенком. А ты разве не был? Ты снова это делаешь.

— Что делаю?

— Трешь рукой живот. Больно?

Доминик опять отдернул руку.

— Да нет, горит немного, и все. Нужно принять еще таблетку.

— Лучше засунь маму Билли в мешок и отправь в Тимбукту. — Молли поднялась, держа в руках огромный ком собачьей шерсти. — И всех остальных в придачу. Лиззи рассказала, что ты должен три недели отдыхать, а не работать.

— Нечего Лиззи выбалтывать семейные тайны, — возразил Доминик. Он снял с волос Молли клок собачьей шерсти. — Кстати, если уж Тони с Элизабет так хотели, чтобы я отдохнул, могли бы забрать с собой чертовых детишек.

— Это точно. Если ты и дальше будешь так обращаться с племянниками, лучше им держаться от тебя подальше, — ответила Молли, делая шаг в сторону, чтобы обойти его.

Но Доминик придержал ее за руку.

— Эй, между прочим, я нанял им тебя.

Молли выразительно закатила глаза.

— Вот-вот. Самое простое решение. Кого-нибудь нанять.

— Всю эту нервотрепку с детским центром и тобой ты называешь «простое решение»? — покачал головой Доминик. — Да вы у меня десять лет жизни отняли.

— Если ты этим надеялся меня оскорбить, то ничего не вышло. Я не собираюсь бросать детей, Доминик, по крайней мере, пока не вернутся их родители и не спасут их от тебя.

— Что-то я не совсем понимаю. Может, я держу их взаперти в чулане? Или не подпускаю к телевизору? В чем дело?

— Ты все время даешь им понять, что они путаются под ногами.

Доминику показалось, будто каждый нерв в его теле натянулся и даже вибрирует от напряжения. Что с ним такое? Злость? Вина?

— Они в самом деле путаются у меня под ногами, черт вас всех возьми. Ты не слышала, что творится с Синарой? У меня и так проблем по горло.

— А кто их создал, эти проблемы? Если бы ты не стал устраивать здесь подпольных репетиций, пока твой брат не видит, не привез всех сюда, ничего бы не случилось. Общался бы с племянниками.

— Общался? Это еще что значит? Каждый день поливать друг друга из водяных ружей?

— Почему нет? Для начала. — Вдруг Молли как-то съежилась, опустила плечи. — Не бери в голову, Доминик. Это все должно происходить естественно. Дети сами разберутся, поверь. Или ты хочешь быть с ними, или нет.

Доминик выпустил ее руку и отошел в дальний угол террасы. Какого черта она за ним увязалась? Он хочет побыть один. У него болит голова. Не просто болит — раскалывается.

— Прости. — Молли положила руку ему на плечо. — Просто мне совсем некстати вспомнились кое-какие эпизоды из собственного детства, вот я на тебя и набросилась. Ты не отец. Ты просто ДЯДЯ.