Но через несколько минут он уже не казался ей слишком медленным. Незаметно тропа становилась все круче и круче, и по мере того, как они шли вперед, ноги у нее начали болеть, их стало трудно поднимать, воздуха не хватало и слегка кружилась голова. Она попробовала заглянуть за спину Джоша, чтобы посмотреть, не видно ли конца тропы, но потом решила не делать этого. Если бы она знала, далеко ли им еще идти, то не смогла бы поддерживать заданный ритм, сделать шаг, еще один и еще. Джош упорно взбирался по крутой тропе – она совсем не слышала, тяжело ли он дышит – и она ни за что не сдастся. Она доберется до озера вместе с ним.

– Отведи плечи назад и дыши глубже, – сказал Джош через плечо. – Наполни легкие и дыши в одном темпе с шагами.

Анна расправила грудную клетку, расправила плечи и стала глубоко дышать. Головокружение прошло. Она начала соразмерять дыхание со своими шагами и перестала задыхаться.

– Спасибо, – сказала женщина и вспомнила, что он уже обратился к ней проще, по-дружески, и это было приятно. «Если бы он еще заставил мои ноги работать», – подумала она, но сил еще на какие-то слова у нее не хватило: она только старалась не отставать от него и шла вперед шаг за шагом.

Джош протянул назад руку, передавая ей пластмассовую бутылку с водой. Она отпила на ходу, проглотила бархатистую прохладу и оставила во рту кубик льда, возвращая бутылку. Тропа выровнялась и теперь они шли по сосновому лесу, а потом оказались на высокогорных лугах, где солнце оставалось обжигающим, как в чаше, где оно как будто хранилось. Потом они вошли в другой сосновый лес, темный после золотого сияния осиновых рощ и лугов; сюда солнце не проникало. Воздух был мягким и прохладным, терпким от запаха смолы; тропу покрывал настил из сосновых иголок, от этого она была упругой и шаги стали беззвучными. Джош и Анна шагали в молчаливом согласии. Серые сойки перелетали с ветки на ветку, сопровождая их, по сторонам от тропы изредка мелькали бурундуки. Анна двигалась, как будто была частью природы. Это был момент чистого счастья А потом она взглянула вверх и увидела вершины деревьев, слегка колышущиеся под ветерком, их тонкие стволы сужаясь уходили ввысь и становились маленькими точечками на фоне яркого неба. Они слегка поскрипывали. «Прислушайся, Эми. Деревья скрипят как в фильме ужасов. Закрой глаза и ты поверишь, что сейчас должно случиться что-то ужасное».

Она плакала. Шагая вслед за Джошем, упрямо заставляя себя делать шаг за шагом, чтобы идти в ногу с ним, выпрямив спину, чтобы поддержать рюкзак. Она чувствовала, что по ее лицу текут слезы. Деревья качались, дорога расплывалась перед глазами, на губах оставался вкус слез. Она не могла остановить их, что-то внутри нее рыдало, а слезы текли сами по себе, не подчиняясь ее воле. Казалось, эта дорога была бесконечной по скалистому склону, где встречались валуны, и через еще один сосновый лес, пока Джош не замедлил шаги, показывая налево.

– Озеро Вызова. Названо так в честь группы горняков, которые бросили вызов ужасной зиме и выжили. – Он обернулся. – Анна, в чем дело? Что случилось?

Она покачала головой.

– Сейчас все будет в порядке.

Внезапная остановка выбила ее из ритма, и от слабости Анна едва держалась на ногах. Она встала на колено, притворяясь, будто завязывает шнурки на ботинках, и сделала несколько глубоких вдохов. Слезы перестали течь. Встав и поправив рюкзак, сказала уже твердым голосом:

– Ты был прав: это очень красивое место. Спасибо, что взял меня с собой.

– Тебе плохо?

– Нет. Со мной все в порядке.

– Это было воспоминание?

Она бросила на него быстрый взгляд.

– А у тебя есть воспоминания, которые могут вызвать слезы?

Он слегка улыбнулся.

– Я не знаю никого, у кого бы их не было. Я знаю, ты думаешь, я неспособен чувствовать достаточно глубоко, чтобы плакать над чем-нибудь, но у меня есть воспоминания, вызывающие слезы. Будем искать место, чтобы пообедать?

– Да.

Снова он пошел вперед. Небольшое озеро лежало на дне чащи, образованной соснами, как кусочек индейской бирюзы. От берега деревья карабкались по уступам на пятьсот футов вверх, потом уступали место серым скалам, так что над озером высилось кольцо горных вершин. Джош пошел по узкой песчаной полоске у края воды, лотом повернул в лес. Анна шла за ним. Боль прошла. Столько лет она приучала себя блокировать воспоминания, чтобы всем сердцем поверить, что ничего этого больше нет, и вести себя так, словно все было отлично. Она следовала за Джошем, который вернулся к озеру и через минуту они вышли к плоским валунам, нависающим над водой.

– Иногда я прихожу сюда завтракать, – сказал он.

– Один? – спросила Анна.

– Иногда, – он снял рюкзак. – Ты проголодалась?

– Нет. Сил у меня хватало только, чтобы думать о своих ногах.

Он хмыкнул.

– Очень симпатичные ноги.

Анна освободилась от лямок своего рюкзака и подложила его за спину. Она разогнула плечи.

– Я бы еще выпила воды.

Джош уже снимал пластмассовую бутылку со своего ремня, протянул ей.

– Пей, сколько хочешь. У меня есть еще одна в рюкзаке.

Она напилась, потом села на самый большой камень, вытянув ноги, поддерживая себя руками, и закрыла глаза, подставив лицо солнцу.

Джош сел рядом с ней.

– Если хочешь поговорить об этом, я хороший слушатель.

Она покачала головой с закрытыми глазами.

– Спасибо. Здесь не о чем говорить. Расскажи мне о своей работе. Я хотела бы услышать о Египте, если ты не против.

Джош смотрел на нее. Нос и подбородок у нее были розовыми. Следовало предупредить ее о горном солнце, подумал он. Он должен был остановиться на тропе, посмотреть, не устала ли она, вместо того, чтобы ломиться вперед, как пещерный человек. Надо было пустить ее впереди себя и дать ей возможность идти подходящим для нее шагом. Нужно было постараться помочь ей, когда увидел, как по лицу у нее текут слезы, как дрожат губ от сдерживаемых рыданий. Он вспомнил отшлифованный образ Анны Гарнетт, юриста, в солидной обстановке кабинета и то, как гладко стекали аргументы с ее чувственных и холодных губ. «Теперь она выглядела человечной и даже более красивой, – подумал он ? обожженная солнцем, с волосами, растрепанными ветром; с длинными ногами, поцарапанными ветками кустов протянувшимися через тропу; в рубашке, мокрой от пота». Но он вспомнил, как подумал в ее кабинете, что хотел бы увидеть ее радостную улыбку, и хотя сейчас она выглядела расслабленной, но все еще не улыбалась. А теперь он хотел больше: хотел увидеть, как она смеется от радости и проявляет какие-то теплые чувства к другому человеческому существу.

– Я пойму, если ты не хочешь говорить об этом, – сказала Анна, не открывая глаз. – Я не очень много знаю о суевериях, но знаю, что такое работать конфиденциально.

– Шесть лет я проработал над теорией о фараоне по имени Тенкаур, жившем при Восемнадцатой династии, – сказал Джош, сам себе удивляясь, с какой легкостью он говорил. Об этом проекте он не говорил ни с кем, кроме сотрудников в Университете и в Египте. – Я нашел упоминания о нем, но четких свидетельств нет; фактически, я подозреваю, что какой-то политический противник сделал все от него зависящее, чтобы после своей смерти этот фараон стал незначительной персоной.

– А когда была Восемнадцатая династия? – спросила Анна.

– В период между 1570 и 1320 годами до нашей эры. Интересующее меня время относится к 1300 году, в царствование Эхнатона.

– Того, кто верно любил свою жену?

– Да. – Было неприятно вспоминать эту записку, которую он написал Доре, но его больше заинтересовало то, что Анна запомнила такую мелкую подробность. – Ты запомнила это.

– Ты запомнил, за каким столиком сидел в ресторане три с половиной года тому назад. – Она открыла глаза и они обменялись улыбкой. – А что же такого сделал твой фараон, что ты так интересуешься им?

– Еще не знаю точно. И не узнаю, пока не найду его гробницу. Кажется, он был вовлечен в какие-то семейные интриги; он поссорился со своим сыном и, возможно, со священниками. Гармонию в семье и в то время было найти не легче, чем теперь. Анна, не знаю, как ты, а я созрел для обеда.