Но с прессой было туго; нужно было потрудиться, чтобы обеспечить себе то прикрытие, которое могла дать ему пресса.

Он встал на небольшое возвышение в конце комнаты, сияя, как благожелательный проповедник, пока вокруг него сверкали вспышки фотоаппаратов, взрывавшиеся фейерверком.

– Что я могу рассказать вам, чего вы еще не знаете?

– На что вы теперь будете жить? – выкрикнул кто-то.

Раздались смешки, но Винс ответил серьезно.

– У меня еще осталось немного моих собственных денег.

– Сколько?

– Какая у вас зарплата? – парировал Винс. Комната снова наполнилась смехом; он видел, что все они улыбаются, восхищаясь им, и, как он знал, завидуя ему. Это была ложь, у него еще были миллионы, помещенные в недвижимость и земельные участки, но знать об этом никому не нужно было.

– Немного, – твердо повторил он, и моя зарплата сенатора. И если моя семья захочет позаботиться обо мне в старости – он хмыкнул – я не стану отказываться. Но мы – семья. Мы всегда будем помогать друг другу, мы всегда будем родственниками. Об этом и речь.

В задних рядах Винс увидел восхищенное лицо в форме сердечка, обрамленное короткими светлыми волосами. Сара, подумал он. Ее зеленые глаза с восторгом наблюдали за ним. Маленькая Сара – как же ее фамилия? – из «Роки Маунтин Ньюс». Все время приезжает из Денвера, чтобы увидеть его.

– Сенатор, – обратился к нему репортер, – в этом случае возникают проблемы с налогами, а никто еще не говорил об этом. В вашем офисе сказали, что вы даете вашей семье эти шестьдесят миллионов долларов. Ведь на самом деле это не так?

– Не совсем так, – с улыбкой ответил Винс. – Вы абсолютно правы; если бы я вручил эти деньги моему брату, президенту «Четем Девелопмент», то он должен был бы заплатить налог на дарение; если бы я отдал их компании, она платила бы корпоративный налог. В любом случае он составил бы пятьдесят процентов. Вы знаете, что сейчас я не занимаюсь бизнесом, получая доход от правительства, но если я очищу свой банковский счет, чтобы помочь семье, я хочу, чтобы они могли использовать каждый цент. Так что это не будет прямой дар. Мой брат и юристы компании разработали положение о специальных льготных акциях «Четем Девелопмент Корпорейшн», которые мне и продают на мои шестьдесят миллионов долларов. Эти акции не дают права голосования, по ним не платят дивидендов, у них нет объявленной стоимости, я не могу продавать их или передавать без согласия Правления «Четем Девелопмент». Я называю это подарком.

– Неплохо, – одобрительно сказал репортер. – Хотя, вероятно, трудно было отдать все это. И никаких прав на шестьдесят миллионов долларов в акциях?

– Мы не требуем каких-либо прав, когда дарим подарки, если только нет особых условий, – мягко ответил Винс. – Я не выдвигаю условий, когда речь идет о семье.

– Сердечки и цветочки, – прошептал репортер своему соседу. – Ты всему этому веришь?

– Сенатор, что случилось с «Четем Девелопмент»? – спросил кто-то. – Основал компанию ваш отец, верно? И она была одной из самых преуспевающих...

– Да, и будет ею снова. У всех компаний есть свои взлеты и падения; «Четем Девелопмент» снова будет в первых рядах, где ей и надлежит быть.

– Хорошо, то же самое вы говорите о «Тамарак Компани», но что случилось?

– Ну, боюсь разочаровать вас, я не вникаю в подробности. Когда у компаний возникают проблемы, значение имеют многие факторы: менеджмент, клиенты, поставки, экономия, даже правительство Соединенных Штатов со своими постановлениями. Не имеет смысла выделять одну из причин; все в прошлом, а теперь у них есть деньги, они исправят положение и компания снова станет сильной. Они мне это обещали, и я им верю.

– Что-то слишком приторно, – тихо сказал один из репортеров сидевшему рядом фотографу. – Могу поспорить, мы слышим лишь десятую часть подлинной истории.

– Что вы думаете о руководстве? – спросил кто-то. – Ведь когда компания сталкивается с проблемами, в первую очередь ищут ошибки в управлении компанией. Не могли бы вы рассказать об этом немного больше?

– Совершенно не могу, – твердо сказал Винс.

– Хорошо, не могли бы вы рассказать нам что-нибудь о покупателе? Кто это был? В вашей статье, опубликованной вчера в «Нью-Йорк Таймз» вы даете оценку всему, что случилось бы с городом, если бы компания была продана, но вы не сказали, кто собирался купить ее. Кто это был?

– Были заинтересованы разные инвесторы, даже из такой далекой страны, как Египет, – ответил Винс, – но так как из этих предложений ничего не вышло, не думаю, что стоит называть их. Кроме того, – хихикнул он, – я резковато их критиковал.

– Это кто-то из тех, с кем вы знакомы?

Винс заколебался.

– Некоторых знаю, – он улыбнулся. – Больше я не буду тратить на них время.

– Сенатор, можете вы назвать нам какие-то имена?

– В этом нет необходимости, – он все еще улыбался. – Несчастье политика в том, что он должен держать рот на замке. Особенно, когда кругом люди.

Винс смотрел, как они снова рассмеялись.

– Как насчет Белого Дома? – спросил кто-то. – Расскажите нам что-нибудь об этом, сенатор.

– Хорошо, да.

Винс увидел, как все наклонились вперед, на одном дыхании. Он одарил их мальчишеской улыбкой, но в душе его клокотала ярость, с которой он каждый день просыпался и засыпал, так что она стала неотъемлемой частью его натуры. Но единственным человеком в зале, кто уловил это, была Сара, которая озадаченно смотрела на него.

– Множество людей – превосходных людей, патриотов – оказало мне честь, убедив принять участие в президентских выборах, выставить свою кандидатуру. И так как это люди, которыми я восхищаюсь и которых уважаю, то всерьез задумался над предложенной идеей. Как вы знаете, мы даже провели несколько регистрации избирателей, результаты оказались очень благоприятными. Однако, я решил не участвовать в выборах.

Аудитория оживилась. Снова засверкали вспышки фотоаппаратов, репортеры выпрямились на своих стульях.

– Как же так, сенатор? Что случилось? Вы собираетесь?.. Всего неделю назад вы... Имел ли когда-нибудь президент дело с...

– Если вы мне позволите объяснить, – сказал Винс, подняв руку. Его голос перекрыл шум в комнате и все вопросы стихли. – Народ Колорадо, лучший народ в мире, в чем убеждаешься, узнав его поближе, послал меня сюда, чтобы я работал на благо этих людей, которым обещал приложить все силы. Мне нравится эта деятельность, и думаю, им нравится, как я справляюсь с работой. Поэтому я остаюсь здесь, в Сенате. То есть, если в ноябре они скажут мне, что я могу остаться. Если же нет, то вернусь к строительству. В этом нет ничего зазорного, напротив, ничто не приносит большего удовлетворения, чем работа на благо своего штата и своей страны. Так что если избиратели этого большого штата проголосуют за меня, то вы еще долго будете видеть меня здесь. Вот и все, что я собирался сказать по этому поводу. Есть еще вопросы о моем даре семье?

– Сенатор, вы говорили с президентом? Сделал ли он что-нибудь...

– Я повторяю, что не буду говорить об этом.

– Но сенатор, этот последний сбор голосов избирателей, кандидаты отдали бы все на свете за такой список...

Винс покачал головой. Ярость клокотала в нем.

– Сенатор, не могли бы вы сказать, почему вы передумали? И до последнего времени вы знали, что представляете народ Колорадо, но было еще много разговоров о Белом доме среди ваших сотрудников.

– Они не согласовали это со мной, – ответил Винс. – Сара, – сказал он, увидев, что она подняла руку.

Ее голос прозвучал негромко, но отчетливо.

– Просила ли ваша семья, чтобы вы отказались от этой идеи?

– Что? Сара, повторяю еще раз: я не буду говорить о своем решении. Скажу только, что никто из моих родственников не стал бы просить меня об этом; они доверяют мне так же, как доверяют жители Колорадо. – Тихая волна смеха была ответом на его смешок. – И я доверяю им, поэтому и дарю шестьдесят миллионов долларов, чтобы они снова встали на ноги.