Харламов подготовил группу захвата, зону перед штанкетом освободили: подходи и руби трос. Старший машинист сцены Хохряков Иван Петрович, сорока лет, ранее не судимый, образование среднее, по фотороботам предполагаемого преступника не идентифицируется, прошлый послужной список чист, в сценарии минувших преступлений сейчас лихорадочно вводится, и ситуации на возможные действия просчитываются аналитиками опергруппы в кабинете директора дворца и в нескольких кабинетах на Литейном. Сейчас он, пообедав и поотсутствовав, спокойно занимается своим делом. Что-то перетаскивает, что-то переставляет, инструктирует рабочих.

Харламов не видел раньше работу Иоаннова. Теперь он имел возможность «насладиться» представлением. Пухлые, почти женские ноги, пикантные трусики, сверху бюстгальтер, плащ красный, раздуваемый вентилятором. Фонтан садов Семирамиды, черные женские сапоги и открытая рубашка, где грудь, то ли от жира, то ли от стеарина вспухшая и болтающаяся. Но представление было классным. Харламов был умнейшим и культурнейшим человеком и понимал, что значит талант. И если в нем, старом мужике, чекисте, видавшем кремлевские виды, шевельнулось то ли любопытство, то ли желание, то что же говорить о тех, кто сидел сейчас в зале. Глаза горели, похоть сгущалась и материализовывалась, и вот-вот астральный двойник Иоаннова должен был появиться, повиснуть в воздухе, сесть на облачке и свесить ножки.

— Нашли! Нашли!

Это крыска Соня отыскалась и ее уже несли сюда, за правую кулису, показывали хозяину, и тот, увидев ее, поднял руки, развел в стороны, улыбнулся широко и отчетливо. Зашевелился эрдель, вначале хрюкнул, потом повел носом, встал. Видимо, и он был рад находке. И вдруг Соня рванулась, сорвалась с рук милиционера, завертелась волчком и бросилась на сцену, а эрдель залаял отчетливо и неистово. В зале развеселились и захлопали в ладоши. Соня бежала неуклюже, касаясь сцены отвисшим животом, видно обожралась чего-то во время отлучки, и только тут Харламов вспомнил, что утром собака не реагировала на эту тварь, позволяла обнюхивать себя, застенчиво отворачивалась, и еще Харламов вспомнил, зачем здесь эта собака, что она должна искать и на что реагировать. Крыса была уже в метре от Иоаннова, когда Харламов бросился вслед за ней, пролетел три метра, оттолкнувшись ногами в броске, силясь достать, но артист встал на колено, недовольный происходящим и счастливый от возвращения блудной подруги, и она вскочила ему на плечо.

— Брось! Брось ее! Отбрось! — заорал он, но уже остановилось время, и Харламов видел, как распухала крыса, как разрывал ее тринитротолуол, а иначе что ей было всунуто внутрь, в капсуле с блошкой радиоуправляемого устройства и стерженьком детонатора? Таких капсул он держал за свою жизнь в руках десятки, и много ли нужно, чтобы снести голову, и вот красный шар, карающая десница Божья, раскрывается упоительным цветком, а голова артиста то ли закинута назад по прихоти, то ли из озорства, но это неумолимая сила взрыва сносит ее, выжигает глаза, палит аккуратную щегольскую щетину и разрывает хрящи и артерии…

Харламов, сжавшись, вдавив в пол лицо и прикрыв уши руками, перетерпел взрывную волну, ожог горячего воздуха и вместе с истерическим выдохом зала вскочил уже на ноги. Он глянул автоматически туда, где ждал Хохрякова.

— Взять его! Хохрякова взять! Всем! — и закашлялся, остановился.

Только Хохрякова уже в «Праздничном» не было. Нашли сброшенные доски пола в костюмерной, лесенку и, поискав вокруг, тайный лаз в вентиляционный колодец. Там еще одна дверка, лючок, лаз вниз, в подземный коллектор, и метрах в трехстах, в соседнем дворике, сброшенный кругляш люка. А над ним будка дворницкая с лопатами и метлами. На полминуты выпустили Хохрякова из виду, когда отрывалась от постыдного тельца голова артиста, и потеряли. А потом полетели погоны и должности…

— Присядем, — сказала Гражина.

Двор старого дома, основательной пятиэтажки, «сталинской», пуст. Продлись, продлись, предзимнее молчанье. Листья сметены и вывезены. Кое-какие еще необъяснимо держатся на ветвях. Три часа дня. Зверев с Гражиной просто как пара немолодых в принципе людей беседуют мирно и незамысловато о том о сем. Он в плаще, белом и тонком, но под ним свитер, настоящий, в котором можно и без плаща зимой идти по улице и не замерзать. Вот только если не ветер, ветер долгий и сокровенный. На женщине куртка-ветровка с капюшоном и шапочка вязаная. Зверев же в кепке, серой, ношеной.

— Сюда придет кто-нибудь?

— Нет, зачем же… Лишний человек, лишние для тебя хлопоты.

— Со мной никого нет.

— А за тобой?

— А кому я нужен?

— А генералам? Тем, что сейчас охраняют Иоаннова?

— Они его охраняют. Это их работа. Моя — найти убийц.

— А ты почему не в очаге культуры?

— Не считаю нужным. Там мои люди есть.

— И уверен, что за тобой не следят?

— Какой от этого толк?

— Ты со своими нетрадиционно-эффективными расследованиями вызываешь и уважение, и зависть, и злобу.

— Тогда нас сейчас слушают с дистанции.

— Не слушают.

— Почему ты уверена?

— У меня в сумке генератор помех.

— Ты шутишь?

— Отнюдь.

Зверев глубоко вздохнул, втянул голову в плечи. Рядом действительно стояла машина «скорой помощи». Водитель на месте, никакого движения не наблюдается ни вокруг, ни около.

— Что будет потом?

— Место выбрано, естественно, не случайно. Что видишь вокруг?

— Ничего не вижу.

— Смотри внимательно. Ты с системой канализации знаком?

— Постольку поскольку. По одному делу копался.

— Тогда ищи люки. Естественно, глазами. Один под аркой при входе.

— Так, другой по оси, в тридцати, скажем, метрах.

— Правильно. Двор чисто выметен. Совсем недавно, а лючки чуть возвышаются. Продолжай двигаться по оси.

— Вот еще один. Следующий должен быть вот там у стены. Возле шкафа электроразводки. У «ШР».

— Он не у шкафа, а под шкафом. Теперь подумай немного.

— Шкаф этот не на месте.

— Мудро.

— И он гораздо мощней, чем нужно. Скорей всего, это просто корпус. Поставили перед производством работ и не убрали.

— Причем поставили на люк.

— И под ним канализация.

— Вся канализация проверена специалистами по безопасности. Сам Харламов здесь.

— Они схему смотрели и люки. Опускались в колодцы. Стены же не ковыряли.

— Наверняка ковыряли.

— Обилие вооруженных людей и приборов создает иллюзию безопасности, Юрий Иванович. Через этот люк можно попасть в «Праздничный».

— И через него уходили в прошлый раз убийцы? Специалисты по походным электрическим стульям?

— Может быть, через него, а может быть, и нет. Но через него войдут сейчас. И выйдут.

— Это безумие.

— Не хочешь — не верь. Но тебе, чтобы оказаться при деле, нужен успех. Тогда генералы утрутся, а тебя от дела не отстранят.

— Кому это нужно?

— Тому, кого ты ищешь.

— Это они тебя послали?

— Не они. Есть еще кое-кто, желающий достичь Дна. И не причинить там никому вреда.

— А почему кто-то решает за меня? Я должен найти преступника.

— И ты его найдешь.

— Когда он войдет в будку?

— Естественно, перед покушением.

— А каким оно будет?

— Этого мы не знаем. Он импровизатор. Но он добьется своего.

— Я обязан помешать. Я должен.

— Ты никому ничего не должен, Зверев.

— Что будет потом?

— Ты получаешь убийцу. Как ты объяснишь про люк, твои проблемы.

— Положим, я его высчитал.

— Положим.

Вышли санитары в халатах из подъезда, сложили чемоданчики. Тот, кто, видимо, был врачом, постоял, покурил. Машина уехала.

— Что будет потом?

— Потом будет контакт. Ты только возьми того, кто выйдет из будки.

— Что будет сейчас?

— Сейчас мы встанем и уйдем. Дойдем до соседнего дома. Там проходной двор и два выхода. Проверимся.

— Кто ты? Кто ты, Гражина? Кто тебя послал?