Ничего в семье не изменилось. Как жили, так и живут. Сергей ее даже не спрашивал, где она провела ночь. Однажды, вернувшись с одного дела под утро, она застала его спящим в их кровати. Уникальный случай, он никогда не ночевал дома. У него есть один выходной в неделю, но никогда не известно, на какой день он попадет. Это выясняется за сутки, и Сергей всегда предупреждает жену.

От резкого звука Таня вздрогнула, и воспоминания оборвались. В гараж въехала машина. Пришлось затаиться. Попасться на глаза соседям в гараже в таком виде по меньшей мере странно.

Домой она вернулись с рассветом, но в постель ложиться не стала, а начала делать записи в своем дневнике. Ему можно рассказать все. Выговоришься – всегда становится легче.

Кошмарный звонок раздался в три часа ночи. Данила, усталый и разбитый, крепко спал. Но этот ужасающий хриплый звон мог поднять мертвого из могилы. Он встал и, что-то бурча себе под нос, пошел открывать дверь. На пороге стоял Андрей.

– Извини, старик, у нас срочная работа.

Никаких возражений не последовало, и Андрей это оценил. Человек понимает ответственность, хотя на работу его никто еще не принял.

– Я бы тебя не стал будить, Данила, но моя рожа засекречена, а ты можешь посветиться в общественном месте.

– Что случилось-то? – одеваясь, спросил стажер.

– Наш киллер повесился. Подробностей не знаю, полковник позвонил Сергею Михайловичу. Только наших допустят к месту происшествия, без камеры, с фотоаппаратом. На две-три минуты. Мы возвращаемся в Долгопрудный.

– Я думал, парня забрали на Петровку.

Похоже, Андрей так и не успел доехать до дома. Он выставил на джип синий маяк на крышу, включил сирену, как только машина выскочила на шоссе.

– У парня было сильное кровотечение. Ты же видел рану. Его отвезли в ближайшую больницу, оказали помощь. Поместили в отдельную палату на первом этаже, потому что там решетки на окнах. Допросить не успели, он находился в бессознательном состоянии. Сделали нужные уколы, выставили охрану. Часа через полтора один из охранников заглянул в палату. Хотел отойти в сортир, ну и глянул на всякий случай. А парень висит на оконной решетке. Вот такие пироги, Данила. Веселая у нас ночка получилась.

– Как я понял, менты без концов оказались. Киллера, который перебил все руководство парфюмерной фирмы, застрелили, потом сбили машиной, а тот, кто этого киллера прикончил, повесился.

– Мы пытались им помочь, как могли. Но они сами себе мешают. Хорошо, что он не в камере повесился, а в больнице, не то ментам не поздоровилось бы. А врачи ни за что не отвечают.

Андрей остался сидеть в машине, а Даниле выдал пластиковый пропуск на веревочке, чтобы повесить на шею, и фотоаппарат. На пропуске фотография и должность «Специальный корреспондент государственного телевидения». Имя стояло вымышленное.

– А где вы взяли мою фотографию? – удивился парень.

– Я тебя сфотографировал. Ты же мой напарник, теперь мы работаем на равных. С этой висюлькой тебя куда хочешь пропустят. О твоем появлении извещены. Сделай фотки и уходи. Ни с кем в контакт не вступай. Тебя никто не должен запомнить – это наше золотое правило, Даня. Мы люди-невидимки, наши лица спрятаны за камерами.

– Это я уже понял. Ты специально переключил видоискатель в черно-белый режим, чтобы мальчики кровавые не приходили по ночам, но камера все фиксирует в цвете, а ты смотришь на мир в серо-черных тонах.

– Дикий глаз объектива бездушен, а во мне еще теплятся угольки человечности. Вперед, герой!

Перед корреспондентом открыли двери палаты. До его приезда здесь ничего не трогали. Пойманный киллер сумел сделать себе удавку из бинтов. Рука без кисти, как оковалок, болталась вдоль тела. На полу валялась табуретка. Данила фотографировал все без исключения, делал крупные и общие планы и уложился в пять минут.

В коридоре толпились люди в форме. Их фотографировать не рекомендовалось, но Данила сделал несколько снимков с опущенной руки, не поднимая аппарата. На него никто не обращал внимания. Сделав свое дело, он направился к выходу, и когда уже взялся за дверную ручку, его окликнула девушка в белом халате.

– Вы меня?

– Ну да. Вы же Михаил. Так у вас на пропуске написано.

– Да. И что вы хотите?

– Я сделала ему два укола. Один обезболивающий, а второй снотворное. Он потерял много крови. В его состоянии невозможно проснуться, а не только встать, да еще повеситься. Он голову не смог бы оторвать от подушки, не то что встать на табуретку.

– Сколько человек его охраняло?

– Трое омоновцев, но маски они не снимали.

Данила тоже умел читать и, глянув на белый квадратик, прикрепленный к карману халатика, спросил:

– Скажите, Галя, вы знали висельника? Долгопрудный – городишко небольшой.

– Я подруга его сестры. Поговорите с ней. – Девушка достала бланк рецепта и написала на нем телефон. – Позвоните. Ее зовут Ира. Она любила брата и очень долго его ждала. А тут… Разберитесь, пожалуйста.

– Хорошо, понял.

Андрею Данила ничего не сказал. По дороге в Москву он воспользовался компьютером. Переснимая с флэшки копию для отчета, заодно записал все данные на болванку и незаметно положил ее в карман.

Андрей подвез стажера до дома и дал ему конверт.

– Твоя зарплата за сегодняшний день. Бери. Завтра выходной. И сделай главное дело, заплати за коммунальные услуги, не то действительно на улицу выгонят. И подумай о ремонте. Жить надо в комфорте, а не на свалке.

– Рано еще мечтать о комфорте. Мне бы штаны купить.

Андрей улыбнулся и похлопал парня по плечу. У него был усталый вид. Данила уловил беспокойство в глазах улыбающегося наставника. Что-то его мучило.

– Зуб разболелся, – сказал Андрей, словно прочел мысли своего стажера.

Спать Данила не ложился. Он внимательно просмотрел все сделанные в больнице снимки, потом сидел на своей кровати и пытался левой рукой завязать сложный узел. Ни черта у него не получилось. Медсестра права на все сто процентов. Арестованного киллера с отстреленной рукой и большой потерей крови колют снотворным, но он, как герой партизанского движения, не сдается, а ухитряется размотать больную руку, скрутить из бинтов веревку, привязать ее морским узлом к решетке окна на уровне форточки, сделать петлю, сунуть в нее голову и выбить из-под себя табуретку. Данила еще раз просмотрел снимки. Рядом с койкой стояла капельница с длинным шлангом, провода шли от приборов к электророзеткам. Почему же бинт? Если бы арестованный повесился в камере предварительного следствия, понятно, милиция снимает с задержанных ремни и отнимает шнурки. В «предвариловке» не делают уколов, тут идея сработала бы как нельзя лучше. Скорее всего, план так и строился – ранение должно быть легким. Но ребята переусердствовали и отстрелили кисть. В итоге задержанного отвозят не в милицию, а в больницу, где совсем другие условия, но службисты выполняют приказ в том порядке, в каком он был получен. Головой им думать не надо, ее нет. Почему охранять киллера оставили троих? Хватило бы одного милиционера, обычного постового. Почему они не снимали маски? Прятали лица от врачей? В палате стоял стол с инструментами. Почему его не убрали? Там среди прочего были скальпели. Сплошные «почему». Если они хотели убить дважды судимого Дворкина из Долгопрудного, сбившего раненого киллера своим «Ниссаном», то почему не сделали этого в его доме? Кому понадобился спектакль с арестом?

Данила вышел на улицу, сел в свою старенькую «Вольво» и поехал в Долгопрудный. В третий раз за последние сутки.

Возле дома арестованного Дворкина стояла тишина, словно здесь ничего не случилось. Он перемахнул через забор и зашел в дом через террасу. Все двери были выбиты, везде все еще горел свет. На полу валялись гильзы от автоматов, дырки от пуль остались на потолке и стенах – стрельба велась беспорядочно, для шума. Все правильно, спецназовцы знали, что их спектакль снимают на камеру. Съемка должна кончится победой. Вот зачем им понадобился арест. Справедливость восторжествовала. Комнатки походили на закутки, и в них никто не заходил. Удивительно, что там на полу валялись только две гильзы. На столе ничего не тронуто. Стакан, две бутылки, закуска. Одна бутылка пустая, другая наполовину наполнена водкой. Парень успел хорошо нализаться и, скорее всего, уснул за столом. Такой вывод Данила сделал, увидев вмятину в отрезанном куске хлеба. Его будто примяли головой и вдавили в стол. И ни одной гильзы возле стола. Значит, хозяин не отстреливался и вряд ли у него имелось оружие.