— На турбазу я попаду, не волнуйся. Путёвка у меня уже имеется, — ответил Климов.

— А откуда у тебя путёвка взялась? Что-то очень быстро ты её приобрёл.

— История долгая, в двух словах не расскажешь! — Ответил на мой вопрос Климов.

— Ладно! Потом расскажешь, когда вернёмся! А сейчас поехали на полигон, посмотришь, где ребята мои тренируются — предложил я полковнику.

На стрельбище мы пришли, когда там шли полным ходом занятия. Одна группа бойцов преодолевали полосу препятствий, другая в это время тренировалась маскировке в болоте. Для этого у нас был выкопан пруд, в котором наши офицеры лежали часами на дне, дыша воздухом через тростниковые и камышовые трубки. Много чего интересного увидел Климов в нашем тренировочном лагере. Но особенно его удивило, когда группа бойцов из пяти человек загружали в вертолёт большой кожаный мешок, напоминавший человека. Манекен поднимали два человека и ещё двое принимали его в салоне вертолёта.

— А что это они делают? — Спросил меня полковник из Комитета.

— У них сегодня отработка тактического задания: «Вынос раненого». Вертолёт выбросит группу за 60 километром. Они должны осторожно, не привлекая внимания, дойти до полигона, притащив куклу с песком весом 85 кг. На войне всякое может случиться. А мы своих не бросаем! — Ответил я полковнику.

— Ну, а если…, — Климов думал как бы ему покорректнее сформулировать вопрос, но мне было понятно, о чём он хотел спросить.

— Когда я проходил курсы подготовки, то моей группе так же была поставлена аналогичная задача. Тащить куклу было, конечно же, очень тяжело, вот мы и схитрили. Высыпали песок из неё, прибываем на полигон и докладываем, что, мол, раненый скончался, и мы были вынуждены его похоронить. А руководитель занятий нам вводную: погибшему присвоено звание Героя Советского Союза, и командование приказало похоронить его на родине. Вот мы и побежали обратно, а целых 40 километров. К следующему утру вернулись. Поэтому наши «раненые» доставляются все живыми.

На огневых рубежах занятия уже закончились. Инструктор по стрельбе ждал нас у входа в стрелковый тир. Я отпустил его, ибо там же на скамейке сидели майор Чернышов и прапорщик Сокольников.

Стрелял Климов очень даже неплохо. Димыч, сидя на скамейке за столом, где мы обычно чистили оружие после стрельбы, скептически наблюдал оттуда за тем, как отработал на огневом рубеже наш коллега из Комитета. Но по всему внешнему виду прапорщика я понял, он был удовлетворён тем, что увидел.

Климов чётко и быстро выполнил все наши упражнения, причём сделал это на оценку «отлично», выбив из возможных ста очков ровно девяносто восемь. Он попробовал стрелять из всех видов стрелкового оружия, состоящего у нас на вооружении и имеющегося вообще в отряде, а оружия было более чем предостаточно. Мы стреляли в общей сложности ещё часа полтора. Я уже собирался дать команду заканчивать, как неожиданно Климов спросил меня.

― А что, действительно существует стрельба по-македонски, или всё это досужие выдумки писателей?

― Ну почему же выдумки? Бери вон пистолеты и стреляй с двух рук от живота по мишени, не забывая при этом двигаться, при желании можно даже и саму мишень привести в движение, конечно. Вот тебе и стрельба по-македонски.

― Нет, это не то, о чём я говорю. Ну, вот как в книжках пишут и прочее, по движущейся мишени во время движения? Надо же ведь не просто стрелять, а ещё и попадать.

― Понятно, короче говоря, хочешь проверить нас, желаешь, чтобы кто-то из нас пострелял для удовлетворения твоего любопытства? Наверное, любимый литературный герой Евгений Таманцев? Ну, это надо обращаться к Димычу, он у нас специалист и любитель по всем этим показушным номерам. Мастер! Мы его всегда выставляем, когда приезжают важные гости, и нужно что-то такое сделать или эдакое выкинуть, чтобы свести их с ума, в переносном, конечно, смысле. У него книга самая любимая, знаешь какая? Точно!» Момент Истины». Попроси, он с удовольствием продемонстрирует этот вид стрельбы, к тому же зрителей любит больше, чем себя. Ему бы в цирке работать, точно стал бы знаменитостью!

― Да мне неудобно просить, тем более, личного контакта у меня с ним не получилось. Похлопочи Александр!

― Ладно! Похлопочу! — пообещал я. — Дмитрий! ― крикнул прапорщику, который уже укладывал свои уже почищенные пистолеты и неиспользованные боеприпасы в оружейный ящик, ― вот полковник Климов не верит, что ты стреляешь по-македонски лучше самого Евгения Таманцева. Развеешь его сомнения или попросить кого-нибудь другого?

Димыч начал недовольно что-то бурчать себе под нос, типа того, что взрослые люди, а ведут себя прямо как дети, книг фантаститческих поначитались, фильмов приключенческих понасмотрелись, сплетен понаслушались и прочее …

— Ну, что? Будешь демонстрировать, или я сейчас за кем-нибудь другим пошлю, кто не будет ломаться!

― Не надо никого просить и приглашать! Сами с усами. Причём, здесь ломаюсь, не ломаюсь, — продолжал бурчать Димыч. Он уже собирался брать свои любимые наганы, из которых у него особенно хорошо получалось стрельба по-македонски, но я успел крикнуть ему:

― Из револьверов кто угодно сможет стрелять! Медведя и того научить можно! Ты „Макарова”.

― Всё-то вы, товарищ полковник, стараетесь усложнить мою задачу. Это ведь демонстрационная стрельба, ― прокричал в ответ мне прапорщик, но всё-таки наганы положил обратно в ящик и вместо них взял предложенные мной пистолеты.

Стрелял в тот день Дед просто отлично, превзойдя самого себя. Он только появился на огневом рубеже и явно ещё не успел изготовиться к стрельбе, когда я поднял ему мишени, сделав это быстро и неожиданно. Дмитрий начал стрелять, даже не глядя на них, потому как в десяти метрах левее уже начинали подниматься две другие. Щепки от мишеней разлетались в разные стороны, будто Димыч крушил их топором, а не стрелял из пистолетов. Но зрелище было довольно эффектным. Все шестнадцать пуль он положил в грудную часть мишеней, ровно по четыре в каждую. Стрелял он практически от живота, не целясь и почти не глядя в сторону целей, то есть в слепую, интуитивно чувствуя, где те находятся в данный момент.»Командир! Запускай фронтальное движение!» — прокричал он мне после того, как перезарядил пистолеты. Мишени поднялись и поехали вдоль стены, расстояние до них было метров сорок. Димыч просился бежать параллельно направлению их движения, стреляя на ходу. И вновь все пули достигли цели. Но только на этом представление не закончилось. Прапорщик поставил на огневой рубеж ящик, приладил к нему толстую верёвку и попросил полковника Климова выдернуть из-под него ящик без предупреждения. Это, кстати, был один из любимых его трюков, которыми он особенно любил удивлять всех зрителей, но чаще всего демонстрировал его, когда в отряд приезжало высокое начальство для проверки нашей боеготовности. Правда, нужно сказать, что такое упражнение у нас выполняли все бойцы, но у прапорщика Сокольникова оно получалось особенно красиво и гораздо эффектнее, чем у других. Дед был в ударе, он поймал кураж и завершил своё представление блестящей стрельбой по полиэтиленовым, наполненным наполовину водой, бутылкам, которые подбрасывал ему вверх полковник из Комитета, громко крича от удивления и восхищения одни и те же слова: „Здорово! Отлично! Фантастика! Этого не может быть!”.

Представление закончилось полным триумфом прапорщика. Он так разошёлся, что даже предложил мне стрельбу на спор, хотя ему никогда не удавалось выиграть у меня полную серию, включавшую в себя несколько рубежей с разными условиями ведения огня. Только я отказался в тот раз, потому как прапорщик кураж поймал, а мне, как командиру, нельзя было проигрывать на глазах представителя серьёзной организации.

— Дмитрий Серафимович, — сказал я ему, — ты сегодня просто не удержим, тебя не перестрелять!

— А боитесь за свой авторитет, товарищ полковник!

Боюсь! — в тон ему ответил я. Димка проверил оружие, произвёл контрольное нажатие курка и сунул пистолеты за пояс.