Кроме фанатизма в исполнении своих служебных обязанностей, дотошности, мелочности и трудоголизма была у нового командующего еще одна интересная черта. Он не спорил с начальством. Если его предшественник дрался до конца, то Киммель сдавался еще до начала «сражения». Иллюстрацией к этой черте может служить все тот же пресловутый вопрос о крейсерах. Адмирал, как и его предшественник, выступал против посылки крейсеров в японские воды. Но Рузвельт продолжал упорствовать: «Я только хочу, чтобы они продолжали крейсировать там и здесь и держать японцев в недоумении. Я не возражаю против потери одного или двух крейсеров…»[753] 18 февраля 1941 г. Киммель написал Старку, что «это плохой приказ, и приведет к войне, если мы предпримем такой шаг». На что Старк ему ответил: «Я боролся, но решение может пройти мимо меня»[754]. Командующий Тихоокеанским флотом сдался и более Вашингтон по этому вопросу не беспокоил, корабли были направлены во внутренние воды Японии. Данный факт показывает, что Рузвельт намеренно провоцировал Японию, и на посту командующего Тихоокеанским флотом ему нужен был человек, который мог иметь свое мнение, но тем не менее выполняющий «плохие приказы»[755].
Пост командующего 14-м военно-морским округом занимал адмирал Блох, фактически этот пост был для него «почетной отставкой», т.к. пик его карьеры уже прошел. Именно по его просьбе, чтобы облегчить судоходство в гавани, корабли Тихоокеанского флота стали выходить в море строго по определенным дням еще в 1940 г. Тем самым он нарушил один из важнейших принципов доминанты безопасности над рутинными делами[756]. По тем же причинам — сложность навигации в бухте — он выступал противником установки противоторпедных сетей. Быстро вывести корабли в море, когда вокруг них сотни метров оборонительных приспособлений, — невозможно. Да и не было в сетях смысла, по мнению Блоха, глубина в бухте не превышала 70 футов, в то время как для нормального пуска торпед с самолета нужна была значительно большая глубина, поэтому он не беспокоился о возможности воздушной торпедной атаки[757].
Из вышесказанного видно, что все командование на Гавайях было заменено, причем на офицеров, представлявших прямую противоположность предшественникам, заботившимся о максимальном усилении обороноспособности базы. Действия администрации в отношении флота (перебазирование на Пёрл-Харбор, посылка крейсеров и т.д.) вызывали подозрения не только у военных, так, 7 октября 1941 г. заместитель государственного секретаря Б. Лонг записал в дневнике: «Мне кажется, что мало-помалу мы столкнемся с ситуацией, которая втянет нас в конфликт с Японией»[758].
Тем не менее, занимая свои посты, каждый из командиров на Оаху стремился максимально повысить боеспособность вверенных ему соединений. Так, Киммель разделил флот на три оперативных соединения, держа одно или два постоянно в море. Вот только уикэнд он считал делом святым — по выходным корабли стояли на якорях в базе, а офицеры и матросы уходили в увольнение. Кроме того, Киммель расположил все корабли на якоре таким образом, чтобы они могли вести зенитный огонь по всему периметру, то есть 360°. В то же время он прекрасно понимал, что «авианосец в порту — это ничто», поэтому, когда его авианесущие корабли входили в порт, все самолеты перебазировались на наземные аэродромы. Теперь в случае атаки они могли легко быть подняты в воздух. Но Киммель практически не верил в возможность воздушной атаки: «Я никогда не думал, что эти маленькие желтые сукины дети могут устроить такую атаку так далеко от Японии»[759]. Не верил он и в возможность применения торпед против кораблей, базирующихся на Оаху. Глубина порта была слишком мала — а значит, необходимости в установке противоторпедных сетей вокруг кораблей не было. Данная точка зрения укоренилась в Пёрл-Харборе очень давно, еще Ричардсон придерживался этой позиции. Мнение Киммеля подтверждалось как соображениями Блоха, так и выводами штаба флота. Но технический прогресс не стоял на месте…
После успешной атаки английских торпедоносцев в бухте Таранто в Британии был проведен ряд экспериментов — теперь торпеды можно было сбрасывать с самолетов и в относительно мелкие воды, в ил они больше не закапывались. Англичане поставили союзников в известность о своих достижениях. В феврале и июне 1941 г. военно-морское министерство направило извещение как Киммелю, так и Блоху о том, что малые глубины теперь не могут служить надежной защитой от торпедоносцев. Но адмиралы не обратили внимания на письмо, они по-прежнему считали, что возможность «воздушной торпедной атаки по Пёрл-Харбору ничтожно мала»[760]. Сети, которых на Оаху вообще не было, так и не заказали. Дело в том, что командующий Тихоокеанским флотом считал торпедную атаку в принципе возможной, но с подводных лодок, а от этой угрозы флот был защищен противолодочной сетью, перегораживавшей вход в бухту.
В конечном итоге все меры, предпринятые Киммелем по усилению обороноспособности базы, были поверхностными. По большей части он оставил все, как было, до его вступления в должность. Но в ситуации 1941 г. четкое следование уставам было явно недостаточным для обеспечения обороны острова и флота.
Командующий Гавайским округом, не особенно стремившийся наладить координацию с ВМС, все же понимал, что в деле защиты острова с воздуха силы лучше объединить. 28 марта он подписал с адмиралом Блохом соглашение о разграничении ответственности в использовании авиации. Так, дальнее патрулирование возлагалось на 14-й военно-морской округ, а при использовании для этих целей армейских самолетов они подчинялись штабу 14-го округа. В случае использования авиации ВМС для обороны о. Оаху (наземные цели), она переходила в подчинение командованию Гавайского округа. При использовании армейских бомбардировщиков для ударов по морским целям они переходили в подчинение ВМС. В 1941 г. были даже проведены учения по отработке данного соглашения, которые показали, что наладить взаимодействие армейских и морских ВВС на удовлетворительном уровне вполне возможно. Но документ вступал в силу лишь после объявления войны[761].
Нормальная система связи между командующим Тихоокеанским флотом, Гавайским округом и 14-м округом фактически отсутствовала. Взаимной координации действий не было. Флот и армия даже степень боеготовности повышали, не информируя друг друга. В противоположность служебным обязанностям личные отношения трех высших офицеров сложились довольно теплые. Давая показания комиссии по расследованию катастрофы в Пёрл-Харборе, генерал Шорт заявил: «Адмирал Киммель, адмирал Блох и я были в очень дружественных отношениях». Генерал, посредственный игрок, тем не менее предпринял попытку налаживания отношений с командующим Тихоокеанским флотом через гольф. Оба они периодически встречались с клюшками наперевес. Адмирал играл не ради спорта, а в терапевтических целях, поддерживал форму, гольф не доставлял ему удовольствия. Шорт вообще с трудом выдерживал партию, быстро уставал и при переходах от лунки к лунке присаживался практически на каждой скамеечке. Эти спортивные состязания больше напоминали самобичевание двух престарелых офицеров ради налаживания контакта. Экзекуции дали свой результат. «Спасибо Богу, что генерал Шорт и я, — говаривал Киммель, — хорошие друзья официально и наделе»[762].
Но друзья на площадке для гольфа даже и не пытались наладить подобные отношения по рабочим вопросам. Шорт опасался, что если его контакты выйдут за рамки светских, то флот начнет вмешиваться в дела его округа, а этого он терпеть не собирался. Он просто решил не доводить ситуацию до подобного состояния. В гольф играть — пожалуйста, а совместные планы разрабатывать — ни-ни. Он не сообщил Блоху и Киммелю о степени боевой готовности, введенной накануне японского нападения, считая, что и так все ясно. Адмиралы оказались достойны своего визави и не удосужились поинтересоваться о том, что происходит в округе. Они также не поставили своего коллегу в известность о действительном состоянии дальней воздушной разведки.
