— И он был очень подавлен какое-то время. Что вполне естественно. Но в конце концов, — Богдан со значительным видом прищурил один глаз, — мы все через это прошли. Через такого рода срывы.

По словам Богдана, первым действительно плохим признаком было то, что Джон стал урывками, почти беспорядочно, заниматься самыми разными вещами: иррациональными числами, накрытиями, топологией… «Даже кошмарный мир физики интересовал его неделю-другую», — Богдан саркастически улыбнулся.

— А теперь он опять занялся теорией игр, — заметила Хоуп. И рассказала Богдану про викторину.

Богдан сказал, что сначала Джон получал удивительные результаты. Он, Богдан, читал статью Джона, которую все называли потрясающей, совершенно новаторской. Беда в том, объяснил Богдан, что в науке нельзя застолбить территорию. В той же области, что и Джон, работало множество людей в самых разных странах. Они исследовали все типы турбулентности, все формы разрывов: для метео-систем, для экономических моделей, для радиопомех. Джон не был единственным в своей области, развел руками Богдан. Он заказал еще кофе.

— Но жестокая насмешка судьбы состоит в том, — продолжил Богдан, — что Джон, занимаясь турбулентностью, в первые месяцы получил результаты, которые открыли новые возможности для других, но не для него. Он — как человек, который придумал паровую машину, но обнаружил, что Джеймс Уатт первым добежал до патентного бюро. — Богдан пожал плечами. — Такое постоянно случается. Даже когда имеешь дело с абстрактными идеями и понятиями, — он прищелкнул пальцами. — Кто-то на другом конце света публикует те же доказательства.

— То есть Джон сильно продвинулся, но дальше пойти не смог.

— Да, и это его убивает, по-моему. Меня бы это тоже убило. Понимаете, ему кажется, что приз победителя вот-вот выхватят у него из-под носа.

— Что он может сделать?

— Ничего. Он должен смириться. Мы все ему это говорим, но… я думаю, здесь корень его проблем.

Хоуп нахмурила брови. Едва ли это объясняло, подумала она, почему он спал с Дженни Левкович.

— Я тут встретила Дженни, случайно, на днях. Как у нее дела?

Богдан продолжал есть. Он проглотил кусок слойки, запил его несколькими большими глотками кофе и с готовностью сообщил Хоуп, что они с Дженни думают развестись.

— Я встречаюсь с другой женщиной, — сказал он. — В Бирмингеме. Мне очень хорошо с ней.

— Вот как. Рада за вас.

— Но знаете, я беспокоюсь за детей, и т. д. и т. п.

Хоуп сказала, что она его понимает.

— И по-моему, — сказал Богдан, — у Дженни есть любовник здесь, в Лондоне. Я только не знаю, кто это.

Какое-то мгновение злость подталкивала, подбивала ее на мелкую месть, но она взяла себя в руки. Вместо этого она в общих словах рассказала ему о своих сложностях с Джоном и о том, что они хотят на время разъехаться. Никакого любовного треугольника не было, сказала она, просто несходство характеров. Они оба сочли, что временная разлука внесет ясность в их отношения. Хоуп написала на бумажке свой телефон в Дорсете и дала ее Богдану. Она попросила его приглядывать за Джоном.

— Сообщите мне, если дела пойдут хуже, — сказала она.

— Да, разумеется. Мы с ним каждый день видимся. Я вам позвоню.

Они вышли из кафе. После его коричневого полумрака дневной свет казался особенно ярким. Хоуп вздрогнула, когда мимо прогрохотал автобус. На прощание Богдан поцеловал ее и снова уверил, что сделает все, что нужно.

— Все разводятся, — он криво усмехнулся. И после паузы добавил: — Математики — народ особенный. Вам нужно было выйти замуж за физика. Мы не настолько безумны.

Дифференциальное исчисление — самая тонкая область математики. Я читала, что его предмет — это скорости изменения функций при изменении независимой переменной. На нем основан весь математический анализ.

Я ничего не понимаю. Но мне нравится думать, что бывают такие тонкие и такие важные вещи. Мне нравятся сами слова «дифференциальное исчисление».

Более простое определение гласит, что дифференциальное исчисление есть изучение постепенных изменений, что оно занимается ростом и убыванием, и я начинаю понимать, почему оно считается столь значимым инструментом. Рост, изменение, убывание… Это относится к жизни каждого из нас.

Но основной дефект этого инструмента математиков, с моей точки зрения, в том, что он неприменим к резким, мгновенным изменениям, другой характерной черте нашего мира и наших жизней. Не все изменяется постепенно, не все убывает и возрастает, как на графике. Дифференциальное исчисление требует непрерывности. Если изменения происходят рывком, дифференциальное исчисление бессильно. Нам нужен какой-то другой способ.

Дожди грозили пролиться, но все не начинались. Мы с Джоао продолжали наблюдать за Дунаем, но новых вторжений на южную территорию не было. Алда тем временем, насколько мог, в одиночку фиксировал перемещения южан.

Просидев несколько дней в укрытии, глядя на обрывистые берега Дуная, я, липкая от пота, измученная жарой и мухами, решила, что дальше проявлять бдительность бессмысленно. Я заключила, что в результате нападения на Мистера Джеба Кловис увел группу еще дальше на юг, почти к самому краю плато. Теперь основная территория южан находилась в добрых двух милях от Дуная, и любому северному десанту пришлось бы прочесать изрядный кусок леса, чтобы их найти.

Я отсутствовала в лагере с восхода до заката. Я часто опаздывала в столовую, приходила, когда остальные уже заканчивали трапезу, таким образом мне удалось свести свои социальные контакты к минимуму. Когда я отменила вахту на Дунае, то одно утро потратила на обработку записей Алды, пытаясь определить, куда сместилась основная зона обитания южной группы, каковы ее границы и как часто шимпанзе за них выходят. Очевидно было, что они теперь меньше бродят по лесу, проводят больше времени вместе и редко отлучаются от стаи в одиночку или по двое. Исключение представляла Лена.

Алда наблюдал за передвижениями Лены два раза. Один раз она покинула группу и отправилась разыскивать пропитание в одиночку. В конце дня она построила себе гнездо для ночлега в полумиле от остальных шимпанзе. Она вернулась в группу на следующее утро, а еще через два дня снова ушла. В последний раз Алда как-то заметил ее в четыре пополудни высоко на далбергии. С тех пор ее никто не видел. Когда я наложила маршруты Лены на карту с маршрутами всех остальных, стало вполне очевидно, что зона ее перемещений не сузилась и Лена бродит по лесу так же безбоязненно, как прежде.

Следующие два дня мы провели втроем, наблюдая за южной группой. Лена не появлялась. Остальные шимпанзе, по-видимому, не испытывали тревоги: не было никаких признаков того, что они ведут себя настороженнее или пугливее обычного. С тех пор, как я видела их последний раз, изменилось только одно: течка у Риты-Лу была теперь в полном разгаре. Мы видели, как с ней совокуплялись Кловис и Конрад: Кловис — многократно, но Конрад — только один раз. Даже тогда Рита-Лу отскочила от него после трех или четырех фрикций, и он изверг семя в воздух. Рита-Лу и потом подставляла ему зад, но Конрад оставался спокойным и безучастным. Казалось, после смерти Мистера Джеба он перестал испытывать естественное влечение. Интерес к Рите-Лу проявлял даже Маффин, но она его всегда прогоняла.

Кловис обгуливал ее чаще некуда. Распухший, блестящий зад Риты-Лу неизменно вызывал у него эрекцию, и как только она принимала соответствующую позу, он сразу переставал есть или обыскиваться и садился на корточки, широко разведя ляжки, его тестикулы, размером с теннисные мячи, лежали на земле, напоминая волосатые клубни какого-то узкого цветка с тонким лиловым стеблем, который, подрагивая, тянулся навстречу солнцу.

Однажды утром я встретила Джоао и Алду, и они сказали мне, что, по словам одного человека из деревни к югу от Сангви, он слышал, как в саванне дрались шимпанзе. Я достала карту, и они показали мне, где расположена деревня. Я наметила самый короткий возможный маршрут.