Стоят неподвижной стальной стеной спешившиеся загонщики и расступаются лишь в одном месте, чтобы пропустить внутрь заветного охотничьего круга хагана с сыновьями и ближней свитой. Первый выстрел сделает хаган. Потом вступят его сыновья. После них высшие начальники. А там дело дойдет показать себя и простым воинам. Всякий ранг стреляет по очереди и у всех на виду. Всяк покажет, насколько он ловок в коне и луке.

Расступились воины, скачет на коне впереди всех разгоряченный хаган. Седина на висках, но радость играет в глазах, и азарт молодит лицо от морщин. Скачет за ним молодой степняк и смотрит на отца, и вокруг несутся братья. Легкий морозец, что щеки кусал на скаку, отступил перед жаром прихлынувшей крови. И лук в руках, и слушается конь стальных ног. Слушается, хоть и хрипит, и поводит в сторону выпуклым зраком — когда воет в лютой тоске зверь, плещет стихийный ужас даже в выученных конях. Удержи коня! Удержи лук! Спусти тетиву, чтоб стрела нашла звериное сердце! Все у людей на глазах, и охота на зверя покажет, кто готов к другой охоте — на самого страшного зверя, что ходит не на четырех ногах…

Топот и дрожь земли, и качка полусогнутых ног, и гибкость в корпусе — пришпорил коня хаган, пришпорю и я за ним! Даже верные телохранители с трудом держатся рядом, ох, не полез бы взгоряченный зверь стаей на хагана. Скачка, скачка! Радость поет на сердце степняка, счастлив он здесь, во сне. И только смутной тенью обвивает вдруг сердце тревога-змея. Он уже знает, что произойдет теперь. Он уже знает все, что случится потом. Милостью сна он про это забыл. Проклятьем сна переживет это снова. Но отходит тревога, и пока он счастлив. Скачка. Скачка!

Вот, озираясь, нашел наконец хаган прельстившую цель. Бык-великан бежит, сотрясая земную твердь, ревет, вызывая на бой. Облетает добычу конь, выводя седого всадника на лучшее место стрельбы. Смотрят за зрелищем муголы в кортеже и в загоне. Гомонят, обсуждая, воины. Ну-ка, наш хаган! Как ты, наш хаган? Не украло ли время-вор зоркость твоих глаз? Не заплыла ли жиром сытости сила твоих рук? Думаешь, попадет хаган? Бьюсь об велик заклад, — попадет! Я с ним еще против куманов ходил… Бьет о браслет тетива. Свист — и в шее тура возникает оперенная смерть. Молча валится с ног исполин, оглашая гулом удара воздух вокруг. Звука не издал, шага не скакнул. Так бывает, только если в позвоночник войдет стрела. С одного выстрела завалил четвероногого силача! Повезло же нашему хагану так попасть! Что повезло, — если мастер взялся за лук!.. Ревут приветственно воины. Радостно смеется хаган, удерживая пляшущую лошадь. Радостно кричит степняк, приветствуя удаль отца.

— Ну-ка, старший сын, силу нам покажи! — кричит хаган.

Бьет стрелой старший сын! Степняк — мальчишка еще, а старший уже взрослый муж. Неровно бежит пораженный стрелой олень. Недолго ему, упадет… Все стреляют по очереди. Знает степняк, что дойдет черед и до него. Бьет следующий по старшинству: целился в медведя, — но скользит стрела, лишь царапая шкуру. Неуклюжий косолапый, почуяв угрозу, вдруг становится стремительным, несется с такой скоростью, что и коню не угнаться, и скрывается за мечущимися оленями. Ушел выгнанный из своей вотчины лесной хозяин. Есть, чему у него поучиться… Летят стрелы. Вот проскакивает мимо летящих на конях людях стая секачей, и еще один старший брат — Хасай — бьет вожака, но тот уносит стрелу в загривке, словно и не заметив. Зато оказавшийся рядом конь главы стражей турхаулов[26] бесится от страха и едва не сбрасывает седока, принуждая, откинув гордую посадку, жаться к шее вставшего на дыбы скакуна.

— Ай, Оксуз! Лучший наездник, чуть коня не потерял, — смеются воины.

И еще один брат, Сырым, бьет стрелой. Мимо, конечно. Книжник Сырым, многие мудрости постиг, а воин из него слабый. Воины говорят, даже не знаешь, радоваться за хагана или жалеть его с таким-то сыном, но степняк любит брата.

— Твой черед, Урах! — кричит хаган, и молодой степняк понимает, что скоро и его очередь.

Один остался перед ним по старшинству Урах. Рад Урах. Рвет его губы улыбка под тонкими усами. Сейчас он покажет себя!

— Волчий вожак! — кричит Урах и показывает рукой туда, где бежит матерый огромный с проседью в шкуре волчище.

— Достойная цель, — кивает хаган — мы, муголы, и сами все дети серого волка…

— Смотри, отец!

Скачет Урах, нагоняя волчину. Выстрел! Волк сбивается с хода, но выравнивается, и не видно в нем стрелы. То ли попала под ноги, то ли прошла по шкуре… А волк, заправив по воздуху хвостом, резко меняет направление и несется к Ураху. Желтые глазищи глядят люто и безо всякого страха. Предостерегающе кричат воины. Урах тянет с колчана вторую стрелу, но уже волк налетает, рыкает на коня, и изогнувшись, проскальзывает рядом со скакуном, своими зубищами дернув того за бабку. Конь пляшет, пятясь, двигаясь боком, красный от гнева Урах борется, чтоб не упасть, и — о позор! — выпускает из руки лук. Великолепное многотрудное в изготовление оружие падает на мерзлую землю и трещит под копытом коня.

А волк уже возвращается юркой юлой. Пусть вокруг множество всадников со смертью в руках, он не боится и не считает себя добычей. Он попробует взять добычу сам, возможно, последнюю… Надо стрелять! — Степняк привычно цепляет стрелу, натягивает тетиву, и секунду проводив взглядом несущегося скачками к беспомощному брату волка, делает свой выстрел. Седой вожак ломается в прыжке и простирается на земле.

— Молодец, Амар! — кричит хаган. — Показал Ураху, как надо!

Все вокруг кричат одобрительное, приветственное. Все рады, кроме Ураха, под которым прекратил плясать конь. Теперь он слышит насмешки воинов. Пылает гневом Урах, чувствует, как ярость съедает все внутри. Конь степняка выносит его навстречу Ураху, и он успевает заглянуть брату в глаза. И успевает даже увидеть, как взметнулась рука Ураха, но понимание приходит секундой позже. Удар! Урах наотмашь бьет его обухом плети по голове — тяжела отделанная серебром рукоять, затейливая отливка на конце которой превращает её в маленький но увесистый пернач. Подарок отца, сделанный мастерами в далеком городе… Удар размозжил бы степняку голову. Спасла шапка, смягчила удар. Кровь залила ему лицо, и сквозь эту кровь последнее, что он видит, перед тем как упасть с коня, — как сквозь личину брата проступает лик убура-мертвеца, ненавидящего все живое.

Еще слышались негодующие крики воинов и грозный голос хагана, но они становились все тише, а разраставшийся и теряющий последние человеческие черты убур, раззявил рот, демонстрируя множество тонких и узких как иглы клыков, и беззвучно захохотал.

Ночь над столицей. Ночь над казармой. Спят в комнатках-кубикулах, на жестких постелях с грубой подстилой молодые ученики. Мечется по кровати степняк со шрамом на голове.

«В кои-то веки мне довелось попасть в императорский дворец, и где я оказался? Опять на плацу», — подумал Трофим. Это было, конечно, не совсем верно. В десять часов они вышли из школы, водительствуемые нарядно облачившимся Феофилактом. Комес блистал одеждой, но судя по синякам под глазами, сам не добрал доброго сна. Впрочем, он мог себе это позволить… Они прошли по уже ожившим шумом и многолюдьем улицам, свернули на триумфальную дорогу, миновали площадь Аркадия, пересекли рассекающий город своим течением Ликос, после свернули с центральных улиц, пройдя через кварталы Кесария и Прона, и далее, далее, пока наконец не добрались до императорского дворца. Это был немалый путь, через весь город. Но после изнурительных маршей в полном снаряжении сегодняшний маршрут ощущался почти как отдых. И только Тит время от времени, тихонько, оберегаясь Феофилакта, бубнил, что мол этериоты-то, их ожидая, силы берегут да ножки не трудят, а им бы — идущим защищать честь школы командиры могли раскошелиться на поездку в паланкинах. Фока сказал Титу, чтоб тот заткнулся. Улеб показал Фоке жилистый, венами вздувшийся кулак… Подойдя к дворцу, Трофим чувствовал, что он нисколько не устал, и готов голыми руками сразиться со львом. На входе путь им преградила стажа, и неблагозвучный голос спросил — кто они и по какой надобности. Пока Феофилакт сообщал, Трофим оглядывал стражу, оценивая их движения и ухватки. Это были не этериоты, а другая императорская часть — нумер, но и на них посмотреть было любопытно.