— Чем я могу помочь тебе? — спросил я. — Что с тобой случилось, Сеул?

— Шимон… Шимон… — из груди кунивара вырвался жуткий стон. — О Боже, Шимон! Это просто невероятно! Как я это вынесу? Я даже не понимаю, как это могло случиться!

Никаких сомнений больше не было, кунивар говорил голосом Йосефа Авнери.

— Сеул? — спросил я, заикаясь.

— Меня зовут Йосеф Авнери.

— Йосеф Авнери умер год назад, в месяце элуле. Не думал, что ты так хорошо имитируешь голоса, Сеул.

— Имитирую? Ты говоришь мне о подражании, Шимон? Я ничего не имитирую. Это я, Йосеф, мертвый, но все еще живой, за все мои грехи я оказался в чудовищном теле этого чужака. Ты еврей в достаточной степени, чтобы знать о дибуках, Шимон?

— Ну да, неприкаянная душа, захватывающая чужое тело.

— Я стал дибуком.

— Дибуков не бывает. Дибук — это порождение средневекового фольклора.

— Ты разговариваешь с одним из них.

— Это невозможно, — сказал я.

— Я согласен, Шимон, я согласен, — его голос звучал спокойнее. — Да, это совершенно невозможно. Я тоже не верю в дибуков, так же как не верю в Зевса, Минотавра, оборотней, горгон и големов. Но как еще объяснить это?

— Ты — Сеул, кунивар, разыгрывающий представление.

— Ты в самом деле так думаешь? Послушай, Шимон, я знал тебя, когда мы мальчишками жили в Тверии. Я спас тебя, когда мы рыбачили в озере и лодка перевернулась. Я был с тобой в тот день, когда ты встретил Лею, будущую жену. Я был сандаком [29]твоего сына Юваля. Мы вместе учились в университете в Иерусалиме. Мы вместе бежали в жуткие дни Последнего погрома. Мы вместе несли вахту в «Ковчеге», уносившем нас прочь от Земли. Ты помнишь, Шимон? Помнишь Иерусалим? Старый город, Масличную гору, гробницу Авессалома, Стену Плача? Кунивар, по-твоему, знает, что такое Стена Плача?

— Сознание не может пережить смерть, — упрямо возразил я.

— Год назад я бы согласился с тобой. Но кто же я, если не дух Йосефа Авнери? Кем еще я могу быть, по-твоему? Господи, да ты что, думаешь, мне приятно в это верить? Ты же знаешь, каким безбожником я был. Но тем не менее это правда.

— Возможно, у меня очень правдоподобная галлюцинация.

— Ну так позови людей. Если десять человек видят одно и то же видение, галлюцинация ли это? Будь благоразумным, Шимон! Вот я стою перед тобой, говорю тебе о вещах, о которых могу знать только я, а ты отрицаешь, что я — это я…

— Благоразумным? — взвился я. — Что в этом может быть разумного? Йосеф, ты хочешь, чтобы я поверил в призраков, в блуждающих демонов, в дибуков? Разве я какой-нибудь темный крестьянин из польской глухомани? Мы разве в Средние века живем?

— Ты назвал меня Йосефом, — тихо ответил он.

— Мне трудно звать тебя Сеулом, когда ты говоришь таким голосом.

— Так ты веришь в меня!

— Нет.

— Послушай, Шимон, ты же не знал большего скептика, чем я. Я не интересовался Торой, Моисея считал легендой, я пахал поле в Судный день, я смеялся в лицо несуществующему Богу. Что такое жизнь, спрашивал я, и отвечал — это случайность, биологический феномен. Но тем не менее вот он я. Я помню, как умер. Целый год я блуждал по этому миру бесплотным духом, ощущал материальные предметы, но не мог разговаривать. А сегодня вдруг обнаружил себя в этом теле и понял, что стал дибуком. Если даже я поверил, как ты, Шимон, можешь сомневаться? Ради нашей дружбы поверь в то, что я тебе рассказал!

— Ты на самом деле стал дибуком?

— Я стал дибуком.

Я пожал плечами.

— Хорошо, Йосеф. Ты — дибук. Это безумие, но я верю тебе.

Поверил ли я на самом деле? Или я поверил, что поверил? Как мог я не верить… Кунивар заговорил голосом Йосефа Авнери, и другого объяснения этому не было. Меня прошиб холодный пот. Я столкнулся лицом к лицу с невероятным, и все мое мировоззрение пошатнулось. Теперь все возможно. Бог может воззвать ко мне из пылающего куста. Солнце может остановиться. Нет уж, сказал я себе, давай-ка принимать иррациональные вещи поэтапно, по одной за раз. Появилось свидетельство существованию дибуков, значит, дибуки существуют. Но все прочее, относящееся к невидимому миру, оставим несуществующим, пока не убедимся в обратном.

— Как ты думаешь, почему это случилось именно с тобой? — спросил я его.

— Это может быть только наказанием.

— Наказанием за что, Йосеф?

— За мои эксперименты. Ты знал, что я изучал метаболизм кунивару, не так ли?

— Да, конечно. Но…

— А ты знал, что я оперировал кунивару в нашей больнице? Никому не говоря, я использовал пациентов в запрещенных исследованиях. Это была вивисекция, Шимон.

— Что?! — Я не верил собственным ушам.

— Мне нужны были сведения, получить которые я мог только одним способом. Страсть к познанию ввергла меня в грех. Я говорил себе, что эти существа больны, что в любом случае они скоро умрут, а если я вскрою их живыми, то от этого все получат пользу. Понимаешь? Вдобавок они не были людьми, это были всего лишь животные. Очень умные животные, но тем не менее…

— Нет, Йосеф. Я охотнее поверю в дибуков, чем в это. Чтобы ты делал такие вещи? Мой хладнокровный друг, ученый, мудрец? — Я содрогнулся и отступил на несколько шагов. — Освенцим! Бухенвальд! Дахау! Эти названия говорят тебе о чем-нибудь? Это не люди, говорили нацистские врачи, это всего лишь евреи, а наша нужда в научных сведениях… Это было всего лишь триста лет назад, Йосеф. И ты, еврей, из всех людей именно ты…

— Я знаю, Шимон, я знаю. Избавь меня от нравоучений. Я ужасно согрешил и за свои грехи попал в это неповоротливое, жирное тело на четырех ногах, движения которых с трудом могу координировать, с кривой спиной, с грязной жаркой шкурой. Я все еще не верю в Бога, но верю в некую вселенскую силу, воздающую за дела. И мне воздалось по делам моим, Шимон, о да! Я пережил сегодня шесть часов безумного ужаса, я даже не подозревал, что можно так испугаться. Оказаться в этом теле, поджариться в этой жаре, чувствовать себя погребенным в массе плоти, испытывать совершенно чуждые ощущения от органов чувств — это настоящий ад, и я не преувеличиваю! Я бы умер от шока через десять минут, если б уже не был мертвым. Только сейчас, когда я вижу тебя и говорю с тобой, я начинаю контролировать себя. Помоги мне, Шимон.

— Что ты хочешь, чтоб я сделал?

— Вытащи меня отсюда. Это пытка. Я мертвец, я должен упокоиться, как упокоились прочие мертвецы. Освободи меня, Шимон.

— Но как?..

— Как? Как? Откуда я знаю? Я что, эксперт по дибукам? Я что, должен руководить собственным экзорцизмом? Знал бы ты, как трудно удерживать это тело в стоячем положении, заставлять язык произносить ивритские слова так, чтобы ты понял меня… — Неожиданно кунивар опустился на колени. Процесс был медленным, сложным, отчасти напоминающим то, как опускались земные верблюды. Чужак начал быстро неразборчиво бормотать и стонать, размахивая руками, на мягких губах выступила пена. — Ради всего святого, Шимон! — закричал Йосеф. — Освободи меня!

Я позвал Игаля, моего сына, и он быстро прибежал с дальнего края поля, поджарый здоровый мальчик, всего одиннадцати лет от роду, но уже длинноногий и крепкий. Не вдаваясь в детали, я показал ему на страдающего кунивара и велел позвать на помощь жителей кибуца. Через некоторое время он вернулся и привел семь-восемь человек — Абрашу, Ицхака, Нахума, Ури, кого-то еще. Все вместе мы кое-как погрузили тяжелое тело кунивара в кузов уборочной машины и отвезли в нашу больницу. Там два доктора, Моше Шилоах и еще один, начали осматривать больного чужака. Тем временем я послал Игаля в деревню кунивару рассказать, что Сеул потерял сознание на нашем поле.

Доктора быстро пришли к выводу, что Сеула поразил тепловой удар. Они начали обсуждать инъекцию, которую следует сделать кунивару, когда Йосеф Авнери, все это время хранивший молчание, вновь заговорил. В операционной в тот момент оставались Ури и Нахум. Я не хотел, чтобы безумные слухи поползли по кибуцу, и поспешно вывел их оттуда, попросив забыть обо всем. Когда я вернулся, доктора занимались своим делом, а Йосеф терпеливо объяснял им, как стал дибуком.