— По-моему, сейчас десять минут одиннадцатого.

— Уже так поздно?

— Позвольте представиться, меня зовут Йохид.

— Йохид? А меня Йохида.

— Какое странное совпадение!

Оба чувствовали, как кровь все быстрее разносит смерть по их жилам. Затем Йохид сказал:

— Какая красивая сегодня ночь!

— Да, очень красивая!

— Есть в весне что-то, что нельзя выразить словами.

— Словами вообще нельзя ничего выразить, — ответила Йохида.

Как только она это сказала, оба сразу же поняли, что лягут вместе и подготовят могилу к приходу нового мертвеца. Не важно, как давно умер покойник, в нем всегда остается немного жизни, своеобразный след от контакта с тем знанием, что полнит Вселенную. Смерть — только маска для истины. Мудрецы говорят о ней как о мыльном пузыре, лопающемся от прикосновения соломинки. Мертвец, стыдящийся смерти, пытается усилить себя с помощью хитрости. И чем он становится старше, тем изобретательнее.

— Могу я поинтересоваться, где вы живете? — спросил Йохид.

«Где я уже видела его? Почему мне так знаком этот голос? — с удивлением думала Йохида. — И как могло случиться, что его зовут Йохид? Ведь это такое редкое имя».

— Недалеко отсюда, — ответила она.

— Могу я проводить вас до дома?

— Спасибо. Не стоит. Впрочем, если вы сами этого хотите. Ведь еще слишком рано ложиться спать.

Они поднялись.

«Это его я искала? — думала Йохида. — Он предназначен мне судьбою? Но что такое судьба? Ведь мой профессор утверждает, что нет ничего, кроме атомов и их движения».

Мимо проехала коляска, и Йохид предложил:

— Может быть, прокатимся?

— Куда?

— Вокруг парка.

Вместо того чтобы отказаться, Йохида неожиданно для себя самой сказала:

— Было бы замечательно, но я не хочу, чтобы вы тратили деньги.

— О чем вы говорите? Какие деньги? Ведь живем же всего один раз!

Экипаж остановился, и они сели. Йохида знала, что приличная молодая девушка не должна кататься в коляске вместе с незнакомым молодым человеком. Что он подумает о ней? Решит, что она катается с каждым встречным? Она хотела объяснить, что очень застенчива по природе, но знала, что уже не сможет изменить того впечатления, которое произвела на него в первые минуты их знакомства. Йохида сидела молча, сама удивляясь своей смелости. Она чувствовала, что, кроме него, ей никто не нужен. Она почти могла читать его мысли. Она хотела, чтобы эта ночь никогда не кончалась. «Неужели же это любовь? Разве можно полюбить так быстро? Я счастлива?» — спрашивала она саму себя. Но ответов на эти вопросы не было. Мертвецам всегда, даже в минуты величайшей радости, свойственна меланхолия. Наконец Йохида сказала:

— У меня такое странное чувство, будто все это уже происходило раньше.

— Психологи называют это дежа вю.

— Может быть, это что-то другое…

— Что, например?

— Может быть, мы уже встречались. В каком-то другом мире.

Йохид рассмеялся:

— В другом мире? Но есть только один мир — этот.

— Возможно, существуют души.

— Абсолютно исключено. То, что называют душой, — всего лишь вибрация материи, продукт деятельности нервной системы. Уж я-то знаю, я изучаю медицину.

Внезапно он обнял ее за талию. И хотя прежде Йохида никогда не позволяла мужчинам таких вольностей, она не отстранилась. Она сидела тихо, окончательно сбитая с толку своей уступчивостью, боясь даже и подумать о том, что будет завтра. «У меня совсем нет характера, — ругала она себя. — Но он, пожалуй, прав. Если души нет и жизнь-всего лишь короткий эпизод в бесконечности смерти, то почему бы не наслаждаться ею, забыв про все предрассудки? Если нет души, значит, нет и Бога, а свобода воли — полная ерунда. Мораль, как утверждает мой профессор, только часть идеологической надстройки».

Йохида закрыла глаза и откинулась на спинку коляски. Лошадь шла неторопливо. В темноте все мертвецы — люди и животные — оплакивали свою смерть, они выли, смеялись, жужжали, чирикали, вздыхали. Кто-то шел шаткой походкой, напившись, чтобы забыть о муках Ада. Йохида задремала, затем проснулась. Во сне мертвецы иногда возвращаются к истокам жизни. Иллюзии времени и пространства, причины и следствия, количества и качества исчезают. Во сне Йохида вернулась в мир своего прошлого. Она встретила там свою настоящую мать, своих друзей, своих учителей. Был там и Йохид. Они были рады вновь видеть друг друга, обнимались, шутили и смеялись. В тот момент оба знали истину: смерть на Земле временна и обманчива, она есть суд и очищение. Они вместе путешествовали по небесным дворцам, садам, оазисам для вернувшихся душ, лесам, где жили священные животные, островам с чудесными птицами. «Нет, наша встреча не случайна, — шептала во сне Йохида. — Бог существует. В его Творении есть замысел. Соитие, свобода воли, судьба — все это части Его плана». Йохид и Йохида проходили мимо тюрьмы и заглянули в одно из окон. Там они увидели приговоренную к отправке на Землю душу. Йохида уже знала, что это их будущая дочь. И прежде чем проснуться, она услышала тихий голос:

— Могильщик нашел могилу. Сегодня ночью будут похороны.

Вы меня, конечно, простите, но меня зовут Евзись, и стою я посреди пустыни, разговаривая с бабочкой, и если вам кажется, что я разговариваю с собой, то, простите еще раз, что я вам могу сказать? Взрослый человек стоит и разговаривает с бабочкой. В пустыне.

Ну так и ну? А чего вы ожидали? Знаете, бывают времена, когда просто приходится приспосабливаться и пусть все идет как идет. Не то чтоб меня это радовало, если уж хотите знать. Но я это усвоил, Господь свидетель. Я ведь еврей, а если евреи и научились чему-то за шесть тысяч лет, так это тому, что, если хочешь дотянуть до седьмой тысячи, — иди на компромисс. Так что буду стоять и болтать с бабочкой — эй, бабочка! — и надеяться на лучшее.

Вы не поняли. По глазам вижу.

Слушайте, я в одной книжке прочел, что как-то раз в сердце Южной Америки нашли племя еврейских индейцев.

Это еще на Земле было. На Земле, штуми. Газеты читать надо.

Да. Таки еврейские индейцы. И все кричат, и визжат, и устраивают такой мешигас, и посылают историков, и социологов, и антропологов и весь прочий ученый кагал, чтобы выяснить наконец, правда это или кто-то трепанулся ненароком.

И вот что они выясняют: вроде бы один голусиз Испании бежал от инквизиции, залез к Кортесу на борт, явился в Новый Свет, кайн-ангора, и, пока все смотрели в другую сторону, сбежал. Так он фарблонджет, забрел в какую-то дыру, полную легко внушаемых туземцев, и, будучи вроде тумлер, стал их учить, как надо быть евреем. Просто чтоб себя занять, понимаете — евреи ведь миссионерами никогда не были, никаких там «обращений», как у некоторых других, не стану пальцем показывать; мы, иудеи, прекрасно сами обходимся. И к тому времени, когда то племя нашли по второму разу, индейцы поголовно не ели трефного, делали детишкам обрезание, соблюдали праздники и не рыбачили на шабес, и все шло прекрасно.

Так что неудивительно, что евреи есть и на Зухмуне.

Шмуне, а не шмоне! Литвацкий у тебя акцент.

Ничего удивительного, что я еврей — я синий, у меня одиннадцать рук, и в гробу я видал зеркальную симметрию, и еще я маленький, круглый и передвигаюсь на коротеньких гусеничьих ножках, которые растут на колесиках по обе стороны моей тухес, за которую спасибо зеркальной симметрии, так что, когда я подбираю ноги под себя, мне приходится подпрыгивать, чтобы начать движение, и хамоватые туристы говорят, что это забавно.