— Вот именно, — поддакнул Сергей Николаевич. — Пусть в Израиле учит, как надо правильно жить.
— А я не только евреев имею в виду, — с некоторым неудовольствием возразил генерал, не понимавший антисемитизма. — Среди евреев множество патриотов своей страны, а среди русских сколько угодно таких, которым наплевать на Россию. Меня вот что огорчает: каждое следующее поколение должно бы в целом быть умнее предыдущего, а у нас все не так. Молодежь совершенно не хочет думать. Взять хотя бы тех же журналистов: старшее поколение билось над какими-то проблемами, переживало за судьбу Отечества, стремилось к общественному благу в меру своего разумения... А что слышишь от нынешних? «Газеты — или телевидение, все равно — должны развлекать, остальное не важно». Его спрашиваешь: «Ты хоть понимаешь, дурак, что каждое слово, а тем более сказанное на всю страну, когда-нибудь отзовется?» А он не понимает! Смотрит на тебя как баран на новые ворота.
Генерал раздраженно выбил трубку в пепельницу и взглянул на свои часы — великолепный «Ро-лекс». И пепельница, и «Ролекс» были подарками от дружественных спецслужб. Часы, о получении которых генерал благоразумно упомянул в рапорте, ему в виде поощрения разрешили оставить в личное пользование.
— Заговорились мы с тобой, Сергей Николаич, — откинувшись на спинку кресла, благодушно произнес генерал. Заместитель давно знал, что переходы с «вы» на «ты» и обратно служили вернейшим барометром генеральского настроения, и сразу приободрился: начальник, похоже, простил ему пару мелких бестактностей и посчитал состоявшийся разговор полезным. Однако в следующую секунду заместитель вздрогнул от генеральской реплики: —Я бы с тобой и еще покалякал, но у тебя ведь, кажется, дела? Давай дуй на свою встречу...
Покинув кабинет начальника и шагая по коридорам, Сергей Николаевич размышлял: «Вот ведь хитрый старик, все знает, все держит под контролем, все замыкает на себе! Старорежимный стиль... Хотя я, пожалуй, поступал бы так же. Почему бы и нет, если голова нормально работает? А в своем хозяйстве хороший хозяин должен знать каждый гвоздик. Старик ведь из крестьян, вот и относится к службе как к своему личному подворью. Подворья-то, положим, у него никогда не было, но инстинкты остались...»
Мысль Сергея Николаевича сделала скачок и заработала в другом направлении. «А соображает шеф все-таки здорово и излагает связно. В этом деле с фабрикой наркотиков он сразу сориентировался. Профессионал, что там говорить! Если бы не перестройка, долго бы мне еще ждать повышения, ну а сейчас его, конечно, уберут по политическим мотивам. Он же запятнанный, служил при всех режимах, и руки у него, конечно, в крови. С одной стороны, жаль его, он ведь не сможет без работы, а с другой — своя рубашка ближе к телу. Ну а пока надо его слушаться — старик плохого не посоветует. Задал он мне, однако, задачку с этой вербовкой наемников для Ирана! Кого туда впихнешь? С другой стороны, он прав — другого шанса у нас, похоже, нет. Ладно, будем что-то решать... Надо посоветоваться с этим ван Эффеном, пусть брюссельская резидентура свяжется с ним поскорей».
И Сергей Николаевич, размышляя таким образом, вприпрыжку спустился к подъезду, возле которого его уже ожидала «Волга» с обычными частными номерами.
В это же самое время, только в еще большую жару, за много тысяч миль от Москвы — в Нью-Йорке, такси остановилось около небольшого отеля поблизости от Ист-Ривер. Пассажир расплатился с таксистом, вызвав почтительную благодарность с его стороны, и вышел из машины. В руках он держал почему-то трехлетней давности газету, развернутую на статье с жирным заголовком: «Тукуман: партизаны переходят в наступление». Газета вовсе не служила условным знаком для встречи, так как ее владелец тут же выкинул ее в стоявшую неподалеку урну. Приехавший был одет в прекрасно сшитый, свободного покроя темно-зеленый костюм — пожалуй, слишком темный для такой жары. Глада любителя старых газет скрывали темные зеркальные очки, жесткие очертания скул и подбородка скрадывала темная с проседью густая борода. Энергичным движением откинув со лба такие же темные с проседью волосы, человек в зеленом костюме зашагал ко входу в отель. Пружинистая и в то же время слегка развинченная походка выдавала в нем спортсмена, весельчака, хозяина жизни — именно такое впечатление он произвел на портье, скучавшего за стойкой в пустынном холле. Поздоровавшись, незнакомец без предисловий заявил:
— Хотелось бы переговорить с менеджером вашего заведения.
— По какому поводу, сэр? — осведомился портье, маслянистый брюнет.
— По поводу неотложных проблем гостиничного бизнеса, — последовал ответ, внушительность которого подкреплялась парой купюр. — Я очень спешу, — объяснил незнакомец свою щедрость. Портье вызвал по интеркому коридорного, дабы тот посидел вместо него за стойкой, и когда тот появился, жестом пригласил приезжего следовать за ним в кабинет менеджера гостиницы. Войдя в кабинет (чтобы сделать это, пришлось также по интеркому получить разрешение), портье неразборчиво пробормотал: «К вам, сэр... По поводу бизнеса, сэр...», — после чего исчез.
— Проблемы с сервисом у нас решены, мистер, — произнес менеджер, с легкой враждебностью исподлобья взглянув на посетителя и тут же снова опустив взгляд на бумаги.
— Неужели и к прачечной нет претензий? — с фальшивым изумлением воскликнул посетитель.
Хозяин кабинета вновь вскинул на него взгляд, на сей раз уже откровенно враждебный, и задержал его подольше.
— Не хотелось бы отвлекать вас надолго, — продолжал незнакомец, не позволив менеджеру сказать грубость и говоря для этого с преувеличенным оживлением, переходящим в откровенную угодливость. — Все дело в том, что мне позарез необходимо встретиться с вашим боссом мистером Берганцоли. Встреча должна состояться в течение ближайших двух дней, потому что я вскоре должен уехать-в Европу. Однако меня долго не было в Нью-Йорке, и адрес офиса мистера Берганцоли я позабыл. Надеюсь, что вы мне его напомните.
— Я не знаю никакого мистера Берганцоли, — огрызнулся менеджер. — Похоже, вам дали неправильную информацию.
— Мне всегда дают правильную информацию, — любезно возразил гость. — У вас со мной не должно .быть никаких проблем: мне просто нужно поговорить с мистером Берганцоли. Скажите, где мне его найти, и забудем о том, что мы видели друг друга.
— Думаю, мистер, что вам лучше уйти, — процедил менеджер. Его рука потянулась к пульту интеркома, но в воздухе наперерез этому движению мелькнул какой-то предмет, и рука намертво припе-чаталась к бумагам, лежавшим на столе. Менеджер оторопело уставился на ладонь, лежавшую поверх его ладони, — уродливо расплющенную, со странными наростами и утолщениями. Незнакомец, в свою очередь, с интересом смотрел на него сверху — на одутловатое маленькое лицо.с большими коричневыми глазами навыкате, в выражении которого противоречиво сочетались наглость, трусость и непреходящее уныние. Полминуты длилась немая сцена, после чего пришелец ласково произнес, обнажив в улыбке зубы, очень белые на смуглом лице:
— Я никому ничего не скажу. Ведь я же мог все узнать и от кого-нибудь другого, верно? Менеджер наконец осознал, что так настойчиво разыскивать самого мистера Берганцоли может только очень серьезный человек. Ласково улыбавшийся пришелец в непроницаемых зеркальных очках напоминал злобного робота из фантастических фильмов. В столкновении таких монстров, как семейство Скаличе и колумбийская мафия, никто не придаст значения исчезновению маленького беззащитного человечка — менеджера второразрядного отеля. Маленький человек, внезапно всем своим существом прочувствовавший собственную ничтожность, непослушным языком назвал адрес. Колумбиец улыбнулся еще шире и отпустил его руку.
— Думаю, что у вас вряд ли в будущем возникнут проблемы с мистером Берганцоли, — произнес он. Впрочем, возможно, он и не был колумбийцем — менеджер подумал об этом, отметив про себя его типично бруклинский выговор. В пользу колумбийской версии свидетельствовали дерзость, смуглая кожа, вид беззаботного франта и неосведомленность о таких элементарных вещах, как местонахождение офиса мистера Берганцоли. Пока эти и многие подобные мысли вихрем проносились в голове перепуганного менеджера, пришелец, не поворачиваясь спиной к хозяину кабинета, попятился до двери. Выходя, он одними губами выдохнул ответ на вопрос, в наибольшей степени мучивший его невольного информатора: — Я ни-ко-му не скажу.
