Сторожевик приближался, гул мощного двигателя нарастал. Внезапно луч прожектора упал на палубу баркаса, и повелительный голос раскатисто произнес в громкоговоритель:

— Эй, на баркасе! Приказываю остановиться! В    случае неподчинения открываю огонь! Всем оставаться на местах!

Корсаков успел войти в рубку, где к нему нервно обратился капитан:

— Ну и что прикажете теперь делать? На судне полно лишнего народу, да и тайники найти ничего не стоит. Я чувствую — они настроены серьезно.

— И часто у вас случаются такие встречи? — поинтересовался Корсаков.

— Нет, конечно. Иначе не было бы смысла этим заниматься. Когда они случаются, приходится откупаться, но я нутром чую: сегодня такой номер не пройдет. Здесь вообще не должно было оказаться патруля, я же все рассчитал!

Корсаков сразу подумал о том посте у шоссе, который удалось миновать благодаря подкупу. Если встреча в море — не простая случайность, то сообщить береговой охране о рейсе баркаса не мог никто, кроме гарнизона поста. Корсаков дал себе слово рассчитаться за такое вероломство, хотя шансов удачно выйти из переделки у повстанцев имелось явно немного. Сторожевик подошел уже вплотную, ослепляя команду баркаса направленным в упор светом мощного прожектора. Прикрывая глаза рукой, Корсаков окинул взглядом палубу патрульного судна. Скорострельная пушка на носу, тяжелый пулемет на корме. И у пулемета, и у пушки — по два человека. У ближнего борта, возвышавшегося примерно на метр над бортом баркаса, скопилась группа досмотра в спасательных жилетах, с автоматами «узи» на изготовку. — Ведите себя спокойно, делайте все, что они потребуют, — бросил Корсаков капитану и нырнул в люк, выводивший в каюты экипажа и в трюм. Краем глаза он успел заметить, что офицер, возглавлявший досмотровую группу, уже перепрыгнул на палубу баркаса. Сверху слышались отрывистые команды — это десант сгонял в одно место всех, кто находился на палубе. Всего на баркас высадилось, как успел подсчитать Корсаков, шесть человек. По меньшей мере двое должны были караулить арестованных на палубе. «Остается четверо, — подумал Корсаков. — Уже легче». Над лесенкой и в коридорчике между каютами зажглись тусклые лампочки — видимо, так приказал офицер. Из каюты высунулась взлохмаченная голова Шарля и спросила:

— Я так понимаю, что выспаться нам не удастся?

— Не выходите из каюты, — ответил Корсаков. — Делайте вид, будто спите.

По лесенке вниз забухали солдатские ботинки — обыск перемещался в каюты и трюм. Корсаков спрятался в темную нишу за лесенкой и слышал оттуда, как солдаты вышибают двери и поднимают обитателей кают. Как он и рассчитывал, офицер приказал одному из своих людей отвести арестованных на палубу, а сам с двумя оставшимися солдатами полез сквозь лаз в переборке в трюм, где размещались емкости для улова и откуда несло тяжелым рыбным духом. Там же в стенках трюма были вмонтированы тайники. «Что ж, их ждет приятный сюрприз. Надеюсь, он их отвлечет», — подумал Корсаков, нащупывая в углу за своей спиной древко остроги. Из коридорчика вышли и стали подниматься вверх по лесенке матрос, отдыхавший в каюте, за ним — Шарль и Тавернье. Замыкал процессию вооруженный солдат. Когда он начал подниматься по лесенке, Корсаков, улучив момент, между ступенек нанес ему удар острогой в грудь. Гарпун насквозь пробил грудную клетку, и солдат, выронив автомат, бессильно обмяк, наколотый на острогу. Табернье оглянулся, услышав лязг выпавшего оружия, и оцепенел от неожиданности. Корсаков, изо всех сил удерживая древко с насаженным на него отяжелевшим телом, с трудом сумел плавно опустить его к низу лестницы.

— Стоять! — прошипел Корсаков.

Он выдернул из трупа острогу, поставил ее в нишу, затем туда же затолкал тело и взлетел на лестницу, где его в нерешительности ожидали трое пленников.

— Поднимайтесь с поднятыми руками, — продолжал Корсаков. — Если в рубке окажется солдат — нападите на него, если нет — выходите на палубу. Когда начнется стрельба — сразу ложитесь. И быстро, у нас всего несколько секунд. Ну, вперед, не трусьте!

Они поднялись по лесенке и через люк оказались в рубке. Там никого не было. На залитой мертвенным прожекторным светом палубе маячили две фигуры солдат, державших под прицелом автоматов толпу матросов и пассажиров баркаса, сидевших на корточках на палубе. Корсаков закрыл створки люка и продел в петли ручку швабры, подвернувшейся ему под руку. Теперь он на некоторое время мог забыть о троице внизу. Один из стоявших на палубе солдат обернулся и с улыбкой посмотрел на новых пленников, выходящих из рубки с поднятыми руками.

— Ложись! — рявкнул Корсаков и из-за угла рубки выпустил две коротких очереди.

Услышав грохот выстрелов, солдаты на носу сторожевика метнулись к орудию, но Корсаков новой длинной очередью успел свалить обоих. Партизаны подскочили к караульным, распластавшимся на палубе, подхватили их оружие и залегли у бортов. Следующей очередью Корсаков разнес прожектор, но во тьме, обрушившейся на суда, заплескалось пламя на корме сторожевика и раздался глуховатый грохот — это заработал крупнокалиберный пулемет. Очередь барабанной дробью пробежала по борту баркаса, оставляя рваные пробоины в металле; следующая очередь, зацепив рубку и заставив со звоном осыпаться ее стекла, полоснула по борту уже над палубой, расщепив обводивший его деревянный брус. Обладавшие огромной энергией пули, легко прошив тонкий металл и источенное временем дерево, швырнули на палубу несколько человек. Послышались стоны. Корсаков выругался — он знал по опыту, какие ужасные раны наносит пуля такого калибра, и понимал, что все те, кто только что был ранен, почти наверняка обречены. Пулеметчик, видимо, пользовался инфракрасным прицелом и плотно прижал всех находившихся на палубе к дощатому настилу, уже ставшему скользким от крови. Корсаков обогнул рубку с другой стороны, стараясь подобраться поближе к пулеметному расчету. Он осторожно выглянул из-за угла надстройки. Пулеметчики, загораживаясь щитом от огня партизан, огрызавшихся короткими очередями, неумолимо поливали пулями носовую часть баркаса. К счастью, им мешала небольшая качка, но все же хватило бы еще нескольких минут такого кинжального огня, чтобы уничтожить на баркасе все живое, да и само суденышко пустить ко дну. Положение пассажиров баркаса стало и вовсе отчаянным, когда по ним начали стрелять еще и из рубки сторожевика: рубка, находившаяся значительно выше палубы баркаса, позволяла вести огонь сверху вниз. Глаза Корсакова понемногу привыкли к темноте, слегка рассеиваемой сигнальными фонарями судов и вспышками пулеметных очередей. Уловив момент, когда пулемет вместе со щитом повернулся на вертлюге и открылись две смутные фигуры, пригнувшиеся к гашетке, Корсаков нажал на спуск. Знакомое ликование охватило его: он знал, что не промахнется. Струя свинца из «узи» впилась в темную массу человеческих тел и отбросила стрелков от пулемета. Донесся отрывистый ввпль, глухой стук падения трупов на палубу — в том, что стрелки убиты наповал, Корсаков не сомневался. Пулемет смолк. Корсаков пробежал обратно вокруг рубки и наткнулся на Тавернье, Шарля и нескольких матросов и солдат, укрывавшихся за надстройкой от огня. Его встретили радостными возгласами.

— Ну, что там? — отрывисто спросил Корсаков.

— Кроме тех, что здесь, почти все убиты, — сообщил Тавернье. — Хорошо, что мы успели сразу спрятаться за рубку, — там, на носу, был сущий ад, особенно когда стали стрелять еще и снизу сквозь доски. Теперь там только трупы и кровь, как на бойне.

— Ну и плавание, — процедил Корсаков сквозь зубы. — Все через пень колоду.

Он посмотрел из-за угла надстройки на сторожевик, но там было все спокойно, зато снизу, из-под палубы, донеслись приглушенные звуки выстрелов.

— Должно быть, они хотят прорваться в машинное отделение, — сказал один из матросов. — Думаю, у них ничего не выйдет: переборка и люк прочные, металлические.

— Не понимаю, почему катер не уходит? — пробормотал Корсаков. — Я бы на их месте отошел на приличное расстояние, поставил новые расчеты к пушке и к пулемету, а потом вернулся и просто разнес бы в щепки эту нашу посудину.