– Я не видела маленького господина уже два дня, месье Лессар, – сообщила пухлая женщина с округлыми плечами, носом картошкой и сеткой лопнувших сосудов на щеках. – Этот пока жопу сатане не откусит – не успокоится.
– Если придет, будьте добры – сообщите, что я заходил, – попросил Люсьен. И понадеялся, что про откусывание жопы сатане мадам упоминать не станет – Анри это лишь вдохновит, но отнюдь не на живопись.
Стало быть – за угол, в «Красную мельницу». Днем публику в кабаре не пускали, и Анри иногда нравилось делать наброски с танцовщиц на репетиции. Но не сегодня – в танцзале было темно. Люсьен справился о друге в ресторане «Дохлая крыса», где художник иногда ужинал, и в нескольких кафе по авеню де Клиши, после чего сдался и направился к борделям. В салоне одного заведения на рю д’Амбуаз девица в красном неглиже, дремавшая на бархатном диване, когда Люсьен зашел, сообщила ему:
– Ах да, он тут два дня пробыл, может, три. Не знаю. Уже стемнело? То он ебаться хочет, то рисовать, как ты себе волосы расчесываешь, то он тебе чашку чаю несет, а сам все время то абсент, то коньяк хлещет. Рабочей девушке нужен прям личный секретарь, чтоб за его настроениями уследить. Тут ведь для работы большого ума не надо, месье. А я вчера просыпаюсь – он мне ногти на ногах красит.
– Ну, он же превосходный художник, – сообщил Люсьен, точно это могло утешить девицу. Он взглянул на ее ноги, но барышня сидела в черных чулках. – Я уверен, получилось у него великолепно.
– Да, ногти стали хорошенькие, как китайская шкатулочка, только расписывал он их маслом. Сказал, чтоб я ноги задрала и держала так три дня, пока не высохнут. Предлагал помочь. Такой, право же, негодяй.
– А где его можно найти? – осведомился Люсьен.
– Он наверху, с Мирей. Она у него любимица, потому что единственная меньше него. Вторая или третья дверь от лестницы. Точно не знаю, но вы из коридора услышите – эта парочка как вместе соберется, тут же давай хихикать, как мартышки. Срамотища.
– Merci, Mademoiselle, – сказал Люсьен.
Как и предсказывалось, едва Люсьен достиг третьей двери, до него донесся хохот, перемежаемый ритмичным женским тявканьем.
Люсьен постучал.
– Анри? Это Люсьен.
Изнутри раздался мужской голос:
– Пошел прочь. Я оседлал зелененькую фею.
Затем – женский голос, не прекращая хохотать:
– А вот и нет!
– Как это нет? Меня обманули? Люсьен, похоже, я оседлал совершенно не то воображаемое существо. Мадам, по завершении моих дел я рассчитываю на полное возмещение.
– Анри, у меня есть новости. – Люсьену казалось, что о смерти друга лучше не орать через дверь бардака.
– Как только завершу свои…
– Твои дела уже завершены, – хихикнула Мирей.
– А, и впрямь, – произнес Анри. – Секундочку, Люсьен.
Дверь распахнулась, и Люсьен, отскочив к перилам, чуть не рухнул в салон этажом ниже.
– Bonjour! – произнес граф Анри Мари Раймон де Тулуз-Лотрек-Монфа, совершенно голый.
– Ты и трахаешься в pince-nez? – осведомился Люсьен. Оптический прибор действительно сидел у Анри на носу, приходившемуся Люсьену на уровень грудины.
– Я – художник, месье. Неужто вы хотите, чтобы я упустил миг вдохновенья из-за собственного скверного зрения?
– И котелок? – На голове Анри сидел котелок.
– Это мой любимый головной убор.
– Подтверждаю, – подтвердила Мирей, тоже нагая, если не считать чулок. Она соскользнула с кровати и дошлепала до Анри, выхватила у него изо рта сигару и умелась к умывальнику, пыхтя как зефирный локомотив. – Он в эту блядскую шляпу влюблен.
– Bonjour, Mademoiselle, – поклонился Люсьен, вспомнив о вежливости. Через плечо Тулуз-Лотрека он не сводил глаз с проститутки, мывшейся у комода с зеркалом.
– Ах, она красотка, non? – произнес Анри, проследив за взглядом Люсьена.
Тот вдруг осознал, что уже переступил порог и стоит очень близко от своего обнаженного друга.
– Анри, будь добр, надень какие-нибудь брюки, прошу тебя!
– Не ори на меня, Люсьен. Врываешься ни свет ни заря…
– Уже полдень.
– Ни свет ни полдень, отвлекаешь от работы…
– Моей работы, – уточнила Мирей.
– От моих изысканий, – поправился Тулуз-Лотрек. – А потом…
– Винсент Ван Гог умер, – произнес Люсьен.
– Ой. – Анри уронил руку, воздетую для пущей убедительности. – Тогда я лучше надену штаны.
– Да, – подтвердил Люсьен. – Так будет лучше. Я подожду тебя внизу.
Он не собирался этого делать, но, увидев, каким стало лицо Анри, понял, что своим известием сделал с ним то же самое, что с ним сделала продавщица. Так в мироздании открывается ловушка, в которую уже провалился Винсент.
* * *
Спустившись к шлюхам дожидаться друга, Люсьен встревожился. В салоне в это время суток их было всего три (по вечерам дом терпимости терпел, вероятно, около тридцати), но все они сидели вместе на одном круглом диване, и Люсьен опасался, что не подсесть к ним будет невежливо.
– Bonjour, – поздоровался он, садясь. Девицы в красном неглиже, указавшей ему верный путь, теперь не было – вероятно, она уже развлекала клиента где-то наверху. А эти трое для Люсьена были новенькими – по крайней мере, он надеялся, что они таковы. Две – постарше него, несколько подержанные, каждая – своего ненатурального оттенка рыжего. А третья – моложе, но очень круглая и светловолосая, смотрится как-то клоунски: волосы собраны в узел на макушке, губы толстые и красные, наведены так, что будто бы она их удивленно пучит. Но никто их этой троицы, похоже, ничему удивляться был уже не способен.
– Друга жду, – пояснил Люсьен.
– Я вас знаю, – сказала округлая блондинка. – Вы месье Лессар, булочник.
– Художник, – поправил ее Люсьен. Черт побери. Анри привел его сюда два года назад, когда он мучился от безнадежно разбитого сердца, и хотя в загадочной дымке бренди, абсента, опия и отчаянья Люсьен не помнил ни шиша, очевидно, с округлой клоунессой он все же свел знакомство.
– Ну да, художник, – кивнула блондинка. – Но работаете булочником, да?
– Всего месяц назад я продал две картины, – сказал Люсьен.
– А я вчера вечером отсосала двум банкирам, – ответила шлюха. – Значит, теперь я биржевой маклер, нет?
Одна шлюха постарше ткнула блондинку локтем в плечо и мрачно покачала головой.
– Извините. О делах вы не хотите разговаривать. А вы наконец смирились с тем, что вас та девушка бросила, по которой вы все плакали? Как бишь ее звали? Жозефин? Жанн? Вы про нее всю ночь выли.
– Жюльетт, – ответил Люсьен. «Ну где же Анри и почему так долго? Ему ж только одеться, а не картину писать».
– Да-да, Жюльетт. Ну и как у вас с этой потаскухой – всё?
Еще тычок локтем, на сей раз – от второй шлюхи и под ребра.
– Ай. Сучка. Я же просто интерес выказываю.
– У меня все прекрасно, – ответил Люсьен. Прекрасно все у него не было. А от мысли, что он мог искать утешения с телом этого грубого животного, становилось еще менее прекрасно.
– Дамы, – крикнул с лестницы Тулуз-Лотрек. – Я вижу, вы уже познакомились с моим другом месье Люсьеном Лессаром, монмартрским художником. – Он шагал по ступеням, налегая на трость и останавливаясь при каждом шаге. Иногда ноги у него болели сильнее обычного – например, когда он выходил из запоя.
– Он тут уже бывал, – сказала грубая клоунесса.
Анри, должно быть, заметил тревогу на лице Люсьена, потому что произнес:
– Расслабься, друг мой. Ты был пьян в стельку и весьма печален, чтобы насладиться чарами здешних дам. А посему остаешься столь же чист и девствен, как в день своего рождения.
– Я не…
– Не стоит, – перебил Анри. – Я же остаюсь твоим верным защитником. Прошу меня простить за эту задержку. Похоже, башмаки мои ночью куда-то улизнули, пришлось занять другую пару.
Достигши подножия лестницы, он поддернул штанины – на ногах у него были женские ботинки на кнопках, на вид – несколько крупнее, нежели привычно видеть на стильных женщинах. Хоть Анри и был низкоросл, непропорционально малы у него были только ноги – из-за детской травмы (ну и того, что родители его были двоюродными братом и сестрой); все остальные же детали у него были вполне мужских габаритов.
