После второго разворота, когда машина переведена в горизонтальный полет и мое внимание несколько «высвободилось», меня охватывает чувство радости. Только теперь я по-настоящему осознал свою власть над крылатой машиной. Третий разворот. Наступает самый ответственный момент — надо сделать расчет на посадку. Не спуская взгляда с посадочных знаков, определяю момент начала планирования… Вот он! Убираю газ. Мне кажется, что к последнему, четвертому, развороту самолет приближается быстрее обычного… Разворачиваюсь. Под крылом мелькнул ангар, впереди — посадочное «Т». Плавно беру ручку на себя, чтобы уменьшить угол планирования, и определяю высоту выравнивания. Полоса, словно широкая лента зеленого полотна, убегает под крыло. Сейчас колеса должны находиться в пятнадцати сантиметрах от земли. Я их не вижу, но уверен, что так оно и есть. Скорость быстро падает. Взятием ручки на себя удерживаю машину на заданной высоте. Наконец, почти неожиданно, самолет «проваливается». Полностью добираю ручку. Посадка.

Из кабины не выхожу, полагается выполнить еще один полет. Заруливаю на старт и вижу — кто-то из ребят показывает большой палец. Павлючков проверяет крепление балласта, дружески хлопает меня по плечу и соскакивает с плоскости.

Взмах белого флажка: взлет разрешен. Даю полный газ и самолет снова в воздухе. Второй полет выполняю, копируя первый. Мне приятно, что инструктор не сделал никаких замечаний, появляется уверенность в своих силах и возможностях.

После приземления мой самолет окружают учлеты. Они наперебой поздравляют меня с самостоятельным вылетом. Павлючков вынимает из инструкторской кабины балласт. Мое место занимает Аксенов. Теперь будут проверять его. Ему предстоит пережить то же, что недавно испытывал я.

Подходят начлет с инструктором. Я докладываю о выполнении двух самостоятельных полетов. В ответ слышу поздравления. А через несколько минут вместе с товарищами уже наблюдаю за контрольным полетом Аксенова. Очень хочется, чтобы и у него получилось все хорошо. Вот он приземлился и зарулил на старт.

 — Убрать мешки! — коротко бросает начлет.

Значит, Аксенов слетал без замечаний и теперь полетит самостоятельно. И вот он в воздухе. Вижу, с каким волнением следят за ним ребята, инструктор тоже не отрывает глаз от самолета.

Когда Аксенов выполнил два самостоятельных полета, мы бросились его поздравлять. На старте воцарилась праздничная обстановка. Приятно было сознавать, что учлеты нашей группы первыми начали летать самостоятельно.

Вскоре получили «путевку» в небо Ямских и Утенков, а через неделю и девушки. Из нашей группы не вылетел только Рысаков. Самолюбивый, он нервничал, придумывал разные нелепые причины, чтобы оправдать отставание. От помощи категорически отказывался.

 — Что ты из себя героя строишь! — взялась за него однажды Зина. — Без группы ты — ноль. Высокомерие никого не приводило к добру.

 — Не ты ли учить меня собираешься? Девчонка!

 — Девчонка, а тебя обошла. Попробуй догони…

 — Оставь его, ему и без тебя досадно, — пыталась остановить подругу Тася.

 — А я что, зла ему желаю? Помочь хочу.

 — Нашлась помощница, — снова огрызнулся Рысаков. — Думаешь, и в самом деле я не смогу самостоятельно вылететь? Хоть сейчас! Только бы инструктор выпустил.

 — Дело не во мне, — вдруг отозвался стоявший за машиной Тюриков. — Вы слишком напряжены в полете, не чувствуете машину.

 — Неужели вы решили, что я боюсь?

 — Кто не боится, тот помалкивает о своей смелости, — спокойно возразил инструктор и ушел. Некоторое время учлеты молчали.

 — Ты думаешь, я стараюсь тебя унизить? — тихо спросила Зина. — Совсем нет. Просто мне хочется, чтобы ты побыстрее вылетел.

 — Ну скажи, что мне делать? — сдался наконец упрямец.

 — Послушай, — вмешался Аксенов, — мне кажется, ты теряешь уверенность, когда садишься в самолет. Ты вот что… В воздухе смотри на горизонт и не думай о движениях ручкой. Управляй самолетом, как тебе хочется…

Рысаков, против обыкновения, внимательно слушал товарища и в знак согласия кивал головой.

Разговор этот не прошел бесследно. Вскоре и Рысаков вылетел самостоятельно. Теперь Тюриков чаще всего с земли наблюдал за нашими полетами.

Лагерные сборы должны были начаться пятнадцатого июня. К этому сроку я и старался закончить свои дела на стройплощадке.

 — Скоро в лагеря? — спросил однажды Богомолов.

 — Через два дня, Яков Максимович, сегодня ваши задания заканчиваю. Из-за меня задержки не будет.

 — Значит, решил научиться летать?

 — Уже летаю самостоятельно.

 — Неужели?

Когда я сказал, что у нас не только ребята, но и девушки летают, старый инженер растроганно произнес:

 — Молодцы, честное слово, молодцы! Давно ли, кажется, мы ходили смотреть на полеты, как на цирковое представление. — А вы, смотри-ка… Завидую вам, комсомольцам!

Родители к моему отъезду на сборы отнеслись по-разному. Мать заботливо готовила меня в дорогу, что-то пекла и варила, а отец ходил неразговорчивый, хмурый. Однажды вечером, когда я был на крылечке, он подошел, сел рядом и спросил:

 — Тебя что, на допризывную подготовку вызывают?

 — Да нет… — начал было я.

Отец перебил:

 — Военную службу надо отслужить по всем правилам, а не на сборах. Только тогда из тебя выйдет настоящий солдат.

Будучи старым солдатом, отец хотел, чтобы и я прошел хорошую школу воинской службы. Пришлось подробно рассказать ему о наших сборах. Раньше я не рассказывал дома о своих занятиях в аэроклубе — боялся вызвать беспокойство матери. Да и отца опасался, не зная, как он посмотрит на увлечение сына авиацией. Но мои опасения оказались напрасными. Услышав, что я уже летаю самостоятельно, отец пришел в восторг.

 — Вот это по-нашему, мать, — воскликнул он, когда мы вернулись в хату. — Сын-то летчиком будет! Мать притихла, в ее глазах я заметил испуг.

 — Чему ты радуешься? — с укором сказала она отцу. — Летать-то — не по земле ходить, страшно ведь.

 — Страшно! Было бы мне лет двадцать, я бы тоже пошел в аэроклуб. А теперь за него порадуюсь! — Отец распрямился во весь свой высокий рост, по-молодецки расправил плечи и, как равного, обнял меня.

 — Летай, сынок, да так, чтобы не последним быть…

 — Об одном беспокоишься, ночи не спишь, теперь вот другой, — жалобно отозвалась мать, — сердца моего не хватит.

В ее жизни и в самом деле было немало тревог. Отец — отчаянная голова, как называла его мать, — надолго уходил в тайгу один, надеясь на свою богатырскую силу. Ему не раз приходилось вступать в единоборство с медведями. Он водил плоты по бурным и порожистым рекам. Не одну бессонную ночь провела беспокойная мать, ожидая его из тайги.

— Ты только запомни, — наставлял меня отец, — в каждом деле надо быть мастером. Одним словом, талант свой иметь. Про это есть старая народная притча. Послушай, может, пригодится… В старину это было, — продолжал он после небольшой паузы. — Живут два мужика в соседстве, вот как мы с Митрием. Семьи у них одинаковые и земля — что у одного, то и у другого, а живут по-разному. Один справно, другой — с хлеба на квас перебивается. В чем дело? И работает, кажется, неплохо, а толку нет. Вот выехал он однажды в поле и видит: у соседа хлеба стеной стоят, а у него пшеничка реденькая-пререденькая. Начал мужик свой талант ругать, и вдруг подходит к нему старичок. «Что, — говорит, — таланта нет? Правильно, без таланта ничего не сделаешь. Ты пойди да поищи его, может, и найдешь». Подумал, подумал мужик да и пошел свой талант искать. Сколько он ходил, никто не знает, только нашел свой талант под развесистым деревцем. Тот лежит да спит. Рассердился мужик, да как хватит его палкой по боку. «Ты что, — кричит, — лежишь?! Я мучаюсь, а тебе и дела до меня нет!» А талант вскочил, засмеялся и молвит: «Вижу, поумнел, вспомнил наконец про меня. Мучаешься потому, что не своим делом занимаешься». «Что ж мне делать прикажешь?» — спрашивает мужик. «Торговать — вот твое дело». «Ты что, с ума сошел? У меня и денег-то всего одна копейка, какой же из меня купец». «Копейка тоже деньги, с нее и начинай», — сказал талант и исчез. Подумал мужик да и пошел в город с одной копейкой. Сначала купил две иголки, сел на углу и торгует. Случилось так, что продал их за пятак. С этого и начал. А через год уже открыл свой магазин…