— Блин, все, больше никогда. Слышишь, Саш, никогда больше, — почти прохрипела та половина меня, которая проснулась.

— Что никогда больше? Пить не будешь? Где-то я уже это слышал.

Почему-то именно тогда, когда хочется есть, — есть нечего. Нет под рукой забитого холодильника, а лишь пустующий годами дом, нет сил дойти до магазина, хочется отломить кусок свежего белого хлеба, намазать майонезом и положить сверху кольца репчатого рука, или сварить яйцо всмятку и, заедая бутербродом с маслом, есть его, слегка посолив. Какие устрицы, о чем вы.

Мы приехали в Москву, как только закончились утренние пробки.

Я вспомнила, что мы так и не выпили за мой день рождения. Плюнула на это и решила, что раз не пили, то мне все еще двадцать, а не двадцать один.

В лифте стоял утренний дурман парфюмерных магазинов — все куда-то бежали и торопили, боялись не успеть, да и просто опаздывали.

Для подобного утра придумано спутниковое телевидение. И я даже способна предположить, что для подобного начала дня придумано похмелье. Момент, когда раздвигать шторы необязательно и можно отдаться одиночеству разом. Утро после дня рождения. Именно для этого лежания на диване в пижаме до самого вечера созданы ноутбуки. Во имя лени и ради нее. Правда, ноутбука у меня не было и писать не хотелось.

В такие моменты позволительно разрешить себе услышать телефон не с первого звонка и принципиально смотреть фильмы на английском языке. Но не мечтать.

Настоятельно рекомендую вам не мечтать с похмелья!!!

С третьего гудка одним рывком.

— Зачем ты звонишь мне на домашний телефон?

— На это у меня есть достаточно серьезные причины: ты наконец узнаешь, где он у тебя дома находится, сотрешь с него пыль и вряд ли скажешь, что у тебя параллельный звонок. Мобильный у тебя выключен, и пришлось снова поиграться базой данных МГТС, — Макс всегда был в прекрасном расположении духа, — и потом ты сейчас имеешь официальный автоответ «Занято»!

Тенденция «занято» меня настораживала.

Занятость — та тенденция, которая делает людей счастливыми, но те почему-то постоянно жалуются.

— Я случайно проехал пункт своего назначения и оказался в твоих краях, не забывай, я же теперь знаю, где ты живешь. Дай, думаю, зайду! — сообщил мне МММ.

Судя по интонации в его голосе, он еще не сопоставил фамилию моей мамы с именем и не вспомнил то лицо, которое он наблюдал по выходным дням у уже известных всем Брушевских.

— Все отлично, конечно, но меня дома нет… а так бы с радостью приняла бы тебя в гости. Я уже почти в дверях стою, собираюсь убегать. Вот уже к лифту подхожу, — все же похмелье вещь отвратительная.

МММ смеялся в голос:

— Маш, ты чего?

— Что — чего?

— Смешная ты. Посмотри, по какому телефону ты разговариваешь — если бы ты шла к лифту, уже были бы помехи. Я все равно сейчас заеду.

На самом деле у меня была один раз история, как я вышла из дома, положив в сумку домашний телефон. Чесслово.

— Я просто хотела соригинальничать. Да, у меня не вышло, но что теперь? Не давиться же?

— Почему не давиться — можно. Только подожди, пока я доеду до тебя.

— Давай честно. Вот у тебя высвободилось время, и ты тратишь его до меня. Я для лишнего времени, а не для запланированного.

— Когда ты будешь много работать и заниматься делом, ты вспомнишь свои слова и рассмеешься.

Друг из Бронкса говорит, что я очень трогательная с похмелья. Я посмотрела в зеркало. Лицо было обнаружено. И цвет его даже соответствовал вчерашнему.

— Хорошо, приезжай!

Я потрогала домашний телефон со всех сторон. Он действительно пыльный, а я существую. Ох уж эти утренние непреложные и прописные.

Стоит ли спрятаться?

Спустя полминуты раздался звонок в домофон, — я и правда слишком обнаружима, потому как дверь подъезда выходит на Остоженку.

— Собирайся, одевайся, поехали поедим, не знаю, что там еще по списку надо сказать! — Макс, не снимая ботинок, прошел по коридору, знаете, как это обычно делают мужчины, чтобы оглядеть комнаты, есть кто дома или просто показать свою заинтересованность обстановкой в квартире.

Я услышала шаги возле маминой спальни.

— Черт, отчим проснулся… Проходи в мою комнату.

Обстоятельства действия были элементарны и для Ватсона, и для меня: я затолкала Макса практически пинками, закрыла за ним дверь и выдала себя хлопком.

Если придумывают бесшумные стиральные машины, неужели так сложно создать бесшумные замки?

— Мама еще не приехала? — Эмиль отличался странной чертой не здороваться, не улыбаться, не прощаться. Ему казались слова вроде «привет» и «пока», а особенно «доброе утро» бессмысленной тратой времени.

— Нет, она только к вечеру!

— Ты прикинь, Фима проблевался прямо на ковер возле кровати! — стоило ему это сказать, как виновник сей вонючки вылетел из спальни и побежал принюхиваться к дверной щели, учуяв, что я скрываю не вора, но как минимум гостя.

— У тебя кто-то есть?

— Подружка школьная заехала.

— Ну, тогда ладно!

Я открыла дверь, чтобы Фима своими когтями не разодрал ее в клочья, и знакомство моих любимых мужчин состоялось.

— Кофе хочешь? — спросил меня Эмиль.

— Я не пью кофе. Концептуально и категорически!

— Ладно, тогда убери блевотину. Интересно, от чего он?

— А ты его сегодня кормил?

— Сегодня нет.

— Сейчас почти три. Собака привыкла есть в семь утра. Тебя же мама предупредила и даже на холодильнике написала.

— Могла бы и сама покормить.

— Я? Я вообще не жилец в этой квартире — меня попросила мама с чемоданами на выход.

— Снова в Лондон?

Эмилю тоже стоило бы поработать с Нонной и тем гондоном — нашли бы много общего.

Хотя, судя по манерам и ролевым моделям, они бы образовали новую прослойку общества, осадок общества, я бы даже осмелилась выразиться.

Я забежала в комнату — Макс и Фима подружились, я наклонилась ко второму и шепотом пообещала, что, как только уберу его голодную блевотину, тут же принесу ему еды. Поцеловала его и обняла, тот начал давать мне лапы — думая, что, может, хоть за такие выкрутасы он получит крошку еды. Мне было безумно жаль Фиму, хотелось забрать его из этого ужасного дома. Но куда???

Кто бы меня забрал??!

Пришлось отыскать таз, налить туда воды, марганцовки и на коленях оттирать блевотину. Фима решил быть интеллигентным — и сделал это прямо у изголовья, так чтобы от ковра аромат тут же доносился до Эмиля. Я бы на его месте поступила бы также.

Пока я терла, в комнату зашел Эмиль и откровенно уставился на меня:

— Кстати, а почему ты за эти два дня не появилась дома? Ты что, боишься со мной вдвоем ночевать в отсутствии матери?

— А что, есть чего бояться? Кстати, смотреть сзади на женщин, стоящих на коленях, негуманно.

— Мне кажется, или ты со мной флиртуешь?

— Кто? Я? Ты упал?

— Да шучу, я…

Я почти дотерла ковер, на котором уже осталось лишь мокрое пятно, как вдруг увидела браслет Тиффани под кроватью — этот стандартный, как у Риз Уизерспун в «Блондинке в законе» — цепочка с сердечком. Как сразу вспомнила Женю, которая писала кипятком от подобных украшений, которые, не стесняясь, принимала в дар «якобы от родни», хотя мало кто в это верил, за исключением Друга из Бронкса.

В данный момент мне было плевать на Женю, мне было не плевать на какую-то девушку, которую Эмиль, не стесняясь, привел в квартиру моей матери в момент отсутствия.

Я подобрала браслет и убрала в карман, стараясь сделать это так, чтобы Эмиль не заметил.

— Какой же ты гондон, — сказала я ему на выходе из комнаты.

— Прости? — Он почти включил на меня бычку, и я больше всего боялась, что сейчас Макс выйдет из комнаты и начнется полноценный скандал.

— Сказала, пардон!

Мы оба понимали, что взаимопонимания нам в этот пасмурный день не достигнуть, да и сдалось нам это взаимопонимание.

Я вернулась в комнату к МММ. Он даже не смотрел по сторонам.