Отец Базиль шутил:
— Пахом Рыков да Поляков откуп носят каждый день, словно зарплату. Был бы у нас проездом какой-нибудь патриарший посланник, решил бы, что я церковную десятину с прихожан беру. Меня бы разом сменили и за греховное сребролюбие сослали в монастырь. Так что видишь, на что приходится идти, чтобы заблудшие души светом озарить.
И вот как раз в этот момент родинка и напомнила о себе. Да так сильно, что сколько Марина не дергала плечом, — ничего не помогало. Конечно, можно было плюнуть на все и почесать родинку рукой, но при отце Базиле Марина постеснялась.
С того дня проклятая папиллома в виде трех хвостатых запятых уже не успокаивалась. Иногда зуд появлялся один-два раза в день, обычно — чаще. Марине приходилось терпеть просто адские пытки. Сидит, бывало, с отцом Базилем, ведет душеспасительную беседу или обсуждает школьные дела, а сама чуть зубами не скрипит. Зуд такой, что хоть на стенку лезь! Хуже всего бывало во время уроков Закона Божия, которые Марина проводила вместе с батюшкой. При всех не почешешься, и из класса не выйдешь — воспримут как неуважение, потом вся деревня судачить будет. И так колодезяне недоумевают, почему Марина со священником до сих пор не поженились, думают, что ссора какая между ними случилась.
«Не дай Бог лишний повод сплетникам дать, — подумала девушка. — Потом сама не рада будешь. А отец Базиль рассердится, что я, мол, подрываю его авторитет в приходе. Нет уж, лучше потерпеть, от чесотки пока никто еще не умирал».
Марина пыталась рассматривать родинку в зеркало, но ничего особенного не заметила. Решила — наверное, какое-нибудь раздражение на коже, что при жутком качестве местного мыла совсем не удивительно. Но от объяснения легче не становилось.
Впрочем, все это не смертельно.
Но именно благодаря родинке Марина однажды обратила внимание на одну интересную особенность.
Отец Базиль часто диктовал ей письма: различным священникам в другие епархии, как считала Марина — своим единомышленникам, местным властям и окрестным заводовладельцам с просьбой о пожертвованиях.
Однажды она как раз печатала под диктовку очередное письмо. Именно печатала, а не писала, как раньше — недавно один из каменецких богатеев пожертвовал для прихода простенький ноутбук. Простенький в его понимании, а здесь, в Синем Колодезе он выглядел невиданным чудом техники. Да у деревенских по домам до сих пор телевизоры годов шестидесятых стоят. Чего уж тут говорить!
Родинка чесалась невыносимо. И в этот момент в дверь церковного дома постучали — приехал Петр Симеонов, что-то он там такое привез для батюшки. Отец Базиль вышел с ним в сени. Марина откинулась на стуле, успокоила проклятую родинку, и тут ей на глаза случайно попалось другое письмо, написанное священником собственноручно.
Не то чтобы она была охотницей до чужих секретов, нет. Все вышло совершенно случайно — неловко повернувшись на стуле, Марина сдвинула ноутбук, едва не уронила его. А под корпусом компьютера лежало письмо. Рукописное, строчек на десять, не больше. И прежде чем она сообразила, что поступает не очень-то хорошо, читая чужие послания, глаза уже пробежали все письмо целиком.
Почерк батюшки она узнала сразу.
Много позже Марина все-таки нашла смелость признаться самой себе, что делала все вполне осознанно. В ней проснулась банальная ревность. Она вообразила, что перед ней записка, адресованная отцом Базилем какой-нибудь любвеобильной прихожанке. Той же Зойке, которая увивалась вокруг церковного подворья, как пчела вокруг меда.
Но все, конечно, обстояло не так грустно.
Письмо предназначалось в некий Общественный союз боевых клубов Урала. В нем говорилось о вещах совершенно неинтересных: каких-то заказчиках, сроках и выплатах. Вроде кто-то кому-то обещал подготовить несколько человек на должность инструкторов по рукопашному бою.
Марину заинтересовало другое. Нигде, ни в одной строчке, отец Базиль не упомянул Господа. Она сразу же вспомнила его первое письмо. В нем священник тоже избегал слов «Бог» и «Господь». Выходило так, что отец Базиль никогда не пишет имени Всевышнего, а если без этого не обойтись — диктует послание Марине.
«Кстати! — подумала она неожиданно. — А ведь он и службы всегда читает по памяти, по Евангелию или Апостолу — никогда».
Полтора года назад Марина решила, что отец Базиль просто избегает упоминать имя Господне всуе или не хочет доверять святое слово такому греховному изобретению, как компьютер. Но вслух-то он делает это постоянно, а когда диктует, просит вставлять в текст фразы с именем Господа, так, мол, лучше подействует!
Выходило так, что батюшка просто боится увидеть имя Божье написанным.
Девушка вздрогнула от странной мысли, попыталась представить, откуда может происходить такой запрет, но в этот момент отец Базиль вернулся.
— Не устала? — весело спросил он.
— Нет, — сказала Марина и подумала: «Все-таки он удивительно заботливый!».
О своем открытии она больше не вспоминала.
В самом конце осени Петр Симеонов привез из Каменца двух невысоких, плотных ребят.
— Это мои ученики, — сказал отец Базиль. — Знакомься, это брат Димитрий и брат Федор. Только-только из духовной семинарии. Приехали мне помогать.
Марине поначалу было интересно — все-таки новые люди, в Синем Колодезе нечасто встретишь незнакомое лицо.
Но оба ученика оказались людьми малообщительными и угрюмыми. Во время совместных трапез у отца Базиля разговорить их не удавалось. От Марфы Демьяновны Марина узнала, что она не одна интересуется новичками. Зойка, которая теперь редко когда прибиралась в доме священника — хватало и тех, кому батюшка назначал послушание, — тоже попыталась познакомиться с Димитрием и Федором. Особенно — с первым, почему-то ей именно он показался более привлекательным.
Однако что-то у нее не заладилось.
— Скучные они какие-то, — рассказывала она. — Слова не вытянешь, шуток не понимают. А больше всего любят на заднем дворе скакать.
— Как это? — не поняла Марфа Демьяновна.
— Да просто. Как по телевизору показывают. Прыгают, бьют друг дружку, иногда голыми руками поленья колотят и топора никакого не нужно. А тут чего выдумали — посреди овина подвесили мешок с сеном, и давай по нему ногами молотить. И красиво так выходит, я вам скажу. Особенно у Димитрия. Ловкий парень.
Потом Марина и сама видела, как тренируются братья. Действительно, больше всего это походило на сцену из стандартного гонконгского боевика середины девяностых: верткие и подвижные ученики отрабатывали удары, блоки, приемы защиты. Наверное, это был какой-то стиль боевых единоборств, но Марина в них не разбиралась.
Набравшись смелости, она задала вопрос отцу Базилю:
— Зачем здесь, в Синем Колодезе, мастера каратэ? Других стилей Марина просто не знала, а вот «каратэ» почему-то всплыло в памяти. Наверное, во всем виноваты фильмы.
— Это не каратэ, а русбой, наше древнее боевое искусство. Все-таки кунг-фу, таэквондо и прочие айкидо разрабатывались для щуплых, жилистых, подвижных азиатов. Русскому человеку они не совсем подходят из-за иной конституции тела…
Заметив, что Марина смотрит на него едва ли не с открытым ртом — ну еще бы: священник, спокойно рассуждающий о боевых единоборствах! — отец Базиль поправился:
— По крайней мере, мне так рассказывали. Что же до твоего вопроса… Ты же знаешь, здесь недалеко в двадцати семи километрах колония строгого режима. Оттуда изредка бегут, бегут озлобленные, доведенные до крайности преступники. В прошлом году сколько таких случаев было?
— Три или четыре… — попыталась припомнить Марина.
— Для таких людей Божьи заповеди — ничто, они могут убить, ограбить. У нас они пока, спасибо Господу, не появлялись. А если следующие пойдут не на запад или юг, а в Синий Колодезь? Места у нас глухие, расстояние между деревнями по десять-двадцать километров. Никакая подмога не успеет. Тем более что ближайшее отделение милиции — в Каменце.
