Однако военная кампания — не шахматы, её на другой день не переиграешь. Один неверный ход, несчастливое стечение обстоятельств, и всё... гибель и вечный позор. Но ведь Наполеон был не просто человек, облечённый властью, не просто очередной профессиональный военный — нет, он был гением, едва ли не единственным в своём роде. Он и здесь изобретает нестандартный ход. Он приказывает максимально облегчить армейские повозки и закопать всё, что можно закопать без потери боеспособности. И отдаёт он этот приказ во время длительного, более чем двухчасового привала, устроенного как раз на полпути между Лошницей и Борисовым. Между этими населёнными пунктами было 16 вёрст. Следовательно, можно предположить, что привал был организован где-то на полпути, в районе деревни Неманица, всего в восьми верстах от Борисова. Там же был устроен и смотр двигавшимся по дороге войскам. Им предстояло тяжелейшее испытание — форсирование Березины, и он хотел сам посмотреть на состояние и оснащение войск.

Получив приказ, кассиры ближайшего к месту стоянки денежного фургона начали действовать незамедлительно. Вот только исполнить данный приказ было не так просто, как представляется ныне. Дело в том, что вся Екатерининская дорога с обеих сторон имеет глубокие водоотводные канавы, и возможность свернуть в лес была далеко не везде, в основном там, где сбоку к основной дороге примыкали дороги второстепенные. И именно там возчики отыскали удобный съезд и свернули вправо от дороги. Впрочем, свернуть-то они свернули, но далеко проехать не смогли — лес всё-таки, бездорожье. Радовало их только одно — достаточно рыхлая, песчаная почва, которую легко можно было копать, используя имевшийся в каждом фургоне шанцевый инструмент.

Пока Наполеон грелся на привале около огромного костра (следы от него заметны и по сию пору), этими двумя ездовыми было закопано содержимое нескольких войсковых походных денежных хранилищ. Ими, надо это отметить прямо, был заложен типичный клад «до востребования». Запрятан он был классически, что называется, по всем законам жанра. Приметы его были просты и легко запоминаемы. Во-первых, захоронение было сделано рядом с местом стоянки, не далее сорока метров от обочины Старого Екатерининского тракта. Во-вторых, яму выкопали в геометрическом центре между трёх приметных дубов. И в-третьих, в один из этих дубов казначеи на высоте примерно 4-х метров вколотили (для верности) армейский семидесятисантиметровый тесак, который указывал своей ручкой на место захоронения. Казалось бы, ими было сделано всё, чтобы отыскать впоследствии это место. Но самим им ещё раз ощутить руками ласкающий кожу сверкающий металл так и не довелось.

Что ж, такой вариант развития событий вовсе не редкость. В следующей главе, посвященной третьему кладу, спрятанному в окрестностях Борисова, был проигран точно такой же вариант.

26 ноября

«Император на лошади с 5 утра. Его Величество отправляется в Студёнку. Поселение в 2-х милях направо, около берегов Березины. Продолжают наводить два моста, начатые накануне. Неприятель мешает переходу, только посылая казаков. Бригада лёгкой кавалерии переходит вброд (точно там же, где переправлялись наши драгуны и гусары 23 ноября), имея 50 стрелков за спинами кавалеристов. Наша артиллерия, построившись в батарею перед помещением императора, довольно удачно стреляет по казачьим эскадронам; неприятель не отвечает на пушечную пальбу; мы ясно разглядели у него одну пушку.

В 3 часа мост для пехоты, построенный на сваях, как и мост для артиллерии, готов. Проходит превосходный 2-й корпус, силой приблизительно в 8000 человек, оглашая воздух криками: “Да здравствует император!” По мосту для инфантерии провозят два пушечных орудия. Маршал Удино преследует неприятеля на протяжении 8 вёрст по направлению к Борисову. Вечером мост для артиллерии ломается, всю ночь работаем над его восстановлением. Нельзя воздать достаточно похвал дивизионному генералу Эрбле; этот генерал вынес невероятный труд. За 12 франков я покупаю фунт сахару; это находка!

В час пополудни был окончен мост для пехоты. В 4 часа был готов второй мост на 100 саженей (213 м) ниже от первого для обозов и артиллерии».

На карте 1817 года расстояние между мостами указано в 200 саженей, но возможно, что это просто ошибка картографов, поскольку от самих мостов к тому времени не осталось ровным счётом ничего.

27 ноября

«Артиллерия, император и гвардия переходят мост. Его Величество направляется к корпусу Удино, стоявшему на расстоянии 4 версты влево. Обе армии друг перед другом, на расстоянии пушечного выстрела, орудия заряжены, канониры при орудиях.

На закате (17.00) Его Величество прибывает в дер. Занивки, в 2-х верстах от Березины.

Я дежурный. Наши солдаты воруют ужасающим образом. На нашем бивуаке у Шабо украли шляпу — она была у него под головой. У меня похищают меховую попону для лошади. Не один офицер, думающий, что его лошадь идёт за ним, приходил только с поводьями, обмотанными вокруг руки. Если он возвращался, то находил свою лошадь убитой, разрубленной на части и разделенной.

У нас плохой обед, но мы его находим великолепным. Во время похода повара имеют большое значение! Посылаемый с поручениями к различным частям, я не имел ни минуты отдыха. Весь день армия переходит довольно мирно по мостам, однако было некоторое замешательство.

В ночь с 27 на 28 ноября один из офицеров, высланных из Старо-Борисова для осмотра дороги на Студёнку, введённый в заблуждение пожаром, бушующим на берегу Березины, несколько выше Старо-Борисова, привёз генералу Партуно преждевременное известие, что мосты сожжены».

На самом деле около реки (но далеко от мостов) горела большая барская усадьба, возле которой в тот день стоял французский конный батальон. Утром 28-го этот батальон отошёл к селению Бытча.

Интересно, но именно это маленькое недоразумение и стало впоследствии основной причиной того, что много лет спустя не был найден весьма солидный клад, историю которого я с удовольствием опишу в главе:

Согласитесь, уважаемые читатели, воочию убедиться в реальности хотя бы одной из широко растиражированных журналистами кладоискательских легенд нашему брату — кладоискателю доводится далеко не так часто. И трудности на этом пути поджидают не только начинающих поисковиков-любителей, но даже и матёрых патриархов поискового дела. Отыскать место, где был некогда сокрыт тот или иной исторический клад, столь же трудно, как и найти в глухом лесу обороненный несколько лет назад перочинный ножик. Однако такие удачи иногда всё же случаются. Вот и мне 20 апреля 2000 года довелось поставить последнюю точку в широко известном в кладоискательском мире «деле» Якоба Кёнига.

Для того чтобы рассказать вам, кем же был этот человек с явно нерусской фамилией и каким образом он оказался причастен одному из знаменитейших российских кладов, мы с вами мысленно перенесёмся в последние дни осени 1812 года. Отступающие войска Бонапарта наконец-то добрались до небольшого белорусского городка Борисова, что стоит в междуречье Березины и впадающей в неё небольшой речки Сха. В те дни перед Наполеоном стояла сложнейшая задача. Требовалось не только привести в порядок уже весьма ослабленную и потрёпанную в непрерывных стычках армию, но и умудриться в условиях фактического окружения вырваться из ловушки самому и спасти хотя бы остатки некогда славного воинства.

Особая забота не только самого Наполеона, но и военачальников более низкого уровня была проявлена о сохранении вывозимых ценностей. Ведь кроме награбленных во время завоевательного похода сокровищ у них ещё имелись и увесистые войсковые кассы. Отступающие с войсками гарнизонные финчасти и передвижные магазины тоже располагали немалыми финансовыми средствами. Короче говоря, вопрос сохранения наличности волновал начальников всех уровней, даже и в исключительных по сложности обстоятельствах. Надеяться на честность и исполнительность тех, кто отступал от самой Москвы, было явно неразумно. Слишком большие моральные испытания и физические страдания выпали на их долю. И в значительной степени эти бедолаги были едва способны отвечать сами за себя. Но ведь кто-то должен был выполнять и более ответственные поручения! Таких крепких исполнительных и ответственных воинов набирали из состава Баденского полка, подразделения которого стояли в различных белорусских гарнизонах, а также в Смоленске, и не были так смертельно измотаны, как прочие строевые части, отступавшие от самой Москвы. Напомню, что сам Баденский полк входил в Первый корпус французской армии, который находился под командованием маршала Даву.