– Хорошо, не буду терзать тебя вопросами, – согласился эльф. – Я любил твою мать.
– И чем для тебя была эта любовь?
– Восхищением. И по сей день я, даже злясь и ненавидя, не могу винить ее в своих бедах.
– Разумеется! Ты винишь меня.
Прозрачные ручейки волос качнулись, когда Стир’риаги выпрямил спину, принимая величественную позу.
– И это тоже одна из граней любви: прощение любого прегрешения, даже предательства. Раньше я прощал, не понимая, теперь понял и убедился, что все делал правильно.
– Но меня обвиняешь по-прежнему?
Он хохотнул:
– А как же! К тому же кто, если не ты, разрушил мои планы заставить Кайю заплатить за гибель племянницы? Или был другой виновник?
Признаю:
– Не было.
Бледные веки устало смежились.
– Хватит о прошлом, спрашивай, что тебе нужно еще.
– Твое знакомство с некромантом?
– Произошло в столице как раз, когда я сговаривался с придворным магом касательно убийцы моей племянницы. Безумец искал мастеров по созданию артефактов, и я, развлечения ради, предложил свои услуги. А весной, после встречи с тобой, не особо раздумывая, пришел искать приюта у старого знакомого.
– Не раздумывая?
Эльф подтверждающее кивнул:
– Да.
– Тебе это не показалось странным?
– В то время нет. Но теперь, пожалуй…
– Он еще тогда отравил тебя.
Если учесть, что крошечные существа в крови способны выстраиваться в цепочку заклинания при воздействии Силы, мысль о том, чтобы влиять на волю эльфа, могла прийти в голову некроманту и совершенно случайно. В конце концов, виденное лично мной мастерство создания структур просто поражает! Наповал. (Зачем вся эта фраза? Как можно предусмотреть нечаянно?)
– А по прибытии на место, разумеется, продолжал пичкать ядом, пока не…
– Удостоверился, что разрушает мое тело, – процедил Стир’риаги.
– И остановился лишь потому, что мертвым ты был бы бесполезен.
– Именно так.
– Но поскольку ты еще жив, стало быть, артефакт…
– Еще не создан.
– Такому мастеру, как ты, не составило бы труда осуществить скромную мечту «милорда». В чем же причина задержки?
Эльф недовольно сморщился:
– Твои похвалы греют мое самолюбие, но увы, остаются лишь пустой лестью… Я тешил себя надеждой справиться с ядом, как ты его называешь. Беспочвенной надеждой. Мне казалось: нужно лишь выиграть немного времени, и все решится… Решилось. Примерно неделю назад я понял, что изменения необратимы и нет смысла продлевать беседу с болью, а эта госпожа неугомонна и болтлива сверх меры.
– И приступил к исполнению приказа?
– Для начала попросил собрать все необходимое. К примеру, живую душу. И она была доставлена, правда, вместе с телом.
На лице листоухого появилось смешливое сожаление, а у меня перехватило дыхание. Как я мог не подумать о таком предназначении, избранном некромантом для Мирримы?! Предполагал, что малышка нужна для выкупа, но совершенно не учел валяющиеся прямо под ногами факты, громко заявляющие: ради воплощения своей мечты, «милорд» легко пренебрежет любыми благами… Дур-рак!
– Но работа еще не начата?
Стир'риаги утвердительно кивнул:
– У меня не было достаточно времени, к тому же… Без подпитки Силой я сейчас не сотворю чар, подвластных даже младенцу.
Для артефакта нужна живая душа? Не всегда. Впрочем, в сем условии есть доля истины: Мост лишь наполняет Силой Кружево предмета, но действует предмет сам. А что потребно для самостоятельных действий? Подобие разума. Однако возникает небольшая трудность…
Простые магические предметы действуют одинаково вне зависимости от окружающего мира и его условий. Это, бесспорно, удобно – в точности знать, какой результат последует. Но тогда для каждого отдельного действия нужно творить отдельный артефакт, что весьма накладно и громоздко, гораздо выгоднее вложить в один-единственный предмет несколько заклинаний, чем таскать с собой целую сумку увесистых игрушек, потому что наилучшие артефакты созидаются из металла или камня. Поскольку же чары, составляющие суть артефакта, являются замкнутым, недоступным извне контуром, необходим посредник между источником Силы и магическим предметом, чувствующий намерения Моста и выбирающий из скопления чар именно те русла для течения Силы, которые принесут наибольшую пользу. Для складывающихся обстоятельств, разумеется.
И все же можно справиться другими средствами. И уж точно обойтись без причинения вреда моим знакомым!
– Но почему – душа? Разве требовалось что-то сложное? Для поднятия и поддержания трупов в нужном качестве хватило бы и самого простенького заклинания.
Эльф широко улыбнулся:
– Хватило бы. Но я думал совсем о другом.
– О чем же?
– О смерти. Я устал жить, только и всего. Похищение же заставило бы начать поиски, которые рано или поздно привели бы сюда и… Уж меня не стали бы держать в заключении!
Верно, с эльфом, да еще пораженным странным недугом, расправились бы без церемоний и как можно скорее.
– Но ведь могло случиться и так, что никто бы не обратил внимания, мало ли пропадает людей и нелюдей?
– Могло. – Улыбка стала почти торжествующей. – Но я тщательно подобрал условия, чтобы такого не случилось.
– Можешь не продолжать. Если под них подходила похищенная, я и сам догадаюсь, что это были за условия!
Крикливость, буйность, дерзость и вместе с тем очаровательность, потому что легко не заметить исчезновение серой мышки, но когда гаснет настоящий фейерверк…
– Я должен рассказать еще что-нибудь?
– Мне нужно быть уверенным в одной вещи, но… Тебе она вряд ли известна. Ты ведь не знаешь, как некромант творит свою отраву?
Стир’риаги вздохнул:
– К сожалению, до сего таинства меня не допускали.
– Тогда вопросы исчерпаны. Разговор с Мэем удался?
– Как сказать… – На меня посмотрели почти лукаво. – Он должен решать сам. Но я ответил на его вопрос так, как считаю правильным. Без снисхождения и жалости к кому бы то ни было.
Что ж, могу только уважительно склонить голову. Еще при жизни не следует поддаваться чужим желаниям и действовать противно собственной природе, а уж встречая смерть, и вовсе можно забыть обо всем, кроме своей души. Правда, ей тем легче будет ступить за Порог, чем слабее она привязана долгами к миру живых, стало быть, кое-какие уступки все равно понадобятся.
– Знаешь, чувствуешь какое-то странное удовлетворение, сознавая, что некоторые вещи остаются неизменными даже у самого Порога.
Эльф почтительно коснулся правой ладонью складок покрывала на своей груди:
– Рад, что сейчас мы чувствуем одинаково. Возможно, мы могли бы стать друзьями. Если бы…
– Если захотим, станем. Но только в другой жизни. В той, что придет вслед за этой.
– А она придет? – В глазах листоухого мелькнуло сомнение.
– Обязательно. И знаешь, почему? Потому что не возвращается в мир только тот, кто не натворил ошибок.
– Ну, тогда мы точно встретимся! А теперь… Не пора ли прощаться?
– И прощать.
Эльф опустил взгляд и долго молчал прежде, чем тихо признаться:
– Мне будет одиноко без моей ненависти.
– Ты ненадолго останешься в одиночестве, не успеешь соскучиться, как вернешься.
– Но я не буду помнить, верно?
– И пусть. Память – не лучшая спутница, она все время тянет назад, когда нужно идти вперед.
– Наверное, ты прав. Что ж… Прощай. Нет, до встречи!
Киваю:
– Где-нибудь и когда-нибудь.
Пустота похожа на волну прибоя: накатывается на тело эльфа, ласково лижет иссохшие пальцы, каждым движением невидимого языка поглощая плоть и терзающую ее боль. Стир’риаги улыбается. До самого последнего мига. Светло и счастливо, улыбкой уходящего на желанный покой. Счастливо, но чуточку грустно. А может быть, мне мнятся в выражении лица умирающего чувства, вовсе ему не свойственные? Не знаю. Но мне отчаянно хочется видеть счастье и грусть, поэтому я вижу. И слышу в затихающих вдохах голоса прожитых Стир’риаги дней.