– Да, ты умрешь. Но произойдет это вовсе не по воле богов, а из корыстного желания безжалостного человека.

Марек непонимающе нахмурился:

– Человека? О ком ты?

– Твоя болезнь вызвана участием «милорда». Проще говоря, он тебя отравил.

– Но как? – Парень выглядел ошарашенным. – Я знаю много разных ядов и обязательно заметил бы!

– Эта отрава иного свойства, чем все прочие на свете. Она живая. Как грибница, которая разрастается и разрастается, пока не сожрет пень в труху. Но ты ничего не замечаешь, живешь, как и прежде, пока не становится слишком поздно, чтобы выздороветь.

– Но это… можно лечить?

– Можно. В течение нескольких дней после отравления и при соблюдении определенных условий. К примеру, если не двигаться подолгу, а к тому же еще и простудиться, лечение вообще не потребуется. Впрочем, вполне возможно, что яд, предназначенный тебе, сильнее того, с жертвами которого сталкивался я.

Русоволосый помолчал, пристально глядя на меня, и сделал единственно возможный из моего признания вывод:

– Ты говоришь так, будто нарочно пришел сюда.

– Верно.

– Но тогда…

– «Милорд» намеревается отравить весь Мирак. Но беда даже не в том, что люди станут подчиняться его воле, как это делал ты. Гораздо страшнее другое: после своей скорой и неминуемой смерти все они составят войско труповода. Вот тогда угроза гибели нависнет над Западным Шемом и прочими государствами. А ты думал, так и будете в скелетики играть?

В глазах Марека отчаяние дополнилось ужасом:

– Он хочет сначала убить, и только потом… Но ведь и старых костей в земле достаточно! Зачем же убивать?

– Затем, что на каждую кучку костей нужно потратить уйму Силы для поднятия, а тут хватит и нескольких капель. К тому же трупы не будут портиться, оставаясь пригодными и готовыми для нужд некроманта в любой миг. Но, конечно, сначала многим людям придется умереть.

Забавно. Парень не казался мне излишне чувствительным и боящимся запачкать руки, а на деле вышло иначе: был готов служить некроманту, но восстает против убийств. Может быть, виной всему его происхождение? Потомственный лекарь как-никак. Но тогда «милорд» крупно просчитался, обманутый легкостью обращения Марека с уже мертвыми телами. В самом деле, если человек не падает в обморок от вида крови или разложившейся плоти, сие не означает, что он готов бездумно и бесстрастно убивать.

– Это значит, что я тоже…

– Да. После смерти ты станешь его верным слугой.

У меня не было причин жалеть парня, но также не было и причин добивать, просто… Бывают моменты, когда между правдой и ложью нет разницы: кто бы из них ни покинул ножны, смертельный удар парирован не будет.

Молчание. Тяжелое дыхание, становящееся все более редким. И спокойное, но решительное:

– Нет. Я не нанимался в услужение после смерти… Не хочу быть одной из его кукол. – Взгляд с робкой надеждой: – Можно тебя попросить?

– О чем?

– Если труп будет сожжен, его же нельзя поднять?

– Разумеется.

– Тогда, как только я умру, пообещай, что сделаешь это!

Не слишком ли много я должен делать для умирающих? Помочь одному, ублажить второго… Впрочем, мне – жить, а стало быть, нести ответ за души, приближающиеся к Порогу и просящие о последней услуге.

– Обещаю.

Он выдохнул и обессиленно опустился на лежанку:

– Хорошо.

– Но прежде позволь спросить – не хочешь ли напоследок отомстить убившему тебя?

– Как?

Я ухмыльнулся, припоминая подробности беседы с Мантией о бродячих духах.

– Есть одна возможность. Но сначала ответь: хочешь?

В глазах русоволосого полыхнула злость:

– Спрашиваешь!

– Тогда слушай. Вряд ли некромант будет читать по тебе молитву, не похож он на человека, заботящегося о нуждах своего окружения. Но именно в этом и будет состоять его главная ошибка! Пока молитва не прочитана, душа не может удалиться от тела и ступить в Серые Пределы, понимаешь? Ты останешься здесь, рядом, привязанный к телу, но неспособный в него вернуться. И вот тогда начнется самое интересное: в твоей плоти выращено заклинание, позволяющее «милорду» управлять тобой. Разумеется, при жизни ты мешал ему использовать эту власть постоянно и полно, но когда он будет считать тебя умершим… Не преминет прибегнуть к чарам. Наполнит нити заклинания Силой и… Наступит твой черед. Как только почувствуешь движение потока, ныряй в него и плыви – прямо в себя, а там уж сообразишь, как действовать. Но учти: ты должен добраться до узора заклинания в голове раньше, чем Сила достигнет всех кончиков заклинания. Это трудно, но исполнимо, нужно только желание.

– О, оно есть! И ты даже не представляешь, какое сильное!

У двери в свою комнату я столкнулся с Мэем. На лице эльфа можно было прочитать глубочайшую задумчивость, но ни единого иного чувства.

– Поговорил с дядей?

Серебристые волосы слегка колыхнулись, из чего можно было заключить: мне кивнули.

– Он тебе больше не нужен?

Новой волны на глади серебряного моря не последовало Мэй переступил через порог и, не обращая внимания на все еще сидящего на кровати принца, присел рядом, уставившись напряженным взглядом куда-то то ли на подгнившие половицы, то ли сквозь них.

Отлично, будем считать молчание знаком согласия. К тому же, и впрямь не следует терять лишнего времени, но прежде чем справлять тризну, нужно найти в шкафу сознания приличествующие полочки для всех имеющихся фактов.

Стир’риаги ничем не показал, что с нетерпением ждал моего возвращения: так же, как и племянник, сидел, погрузившись в размышления. И возможно, родственники думали о схожих вещах, к примеру, о прощании с жизнью по всем надлежащим правилам. Проще говоря, эльф наверняка возносил молитву своим богам.

Я молча примостился на подлокотник соседнего кресла, чтобы не слишком устать, ожидая, пока разговор с небожителями будет окончен, но не успел даже поудобнее устроить пятую точку, как услышал ехидное:

– И чем ты приворожил моего племянника? Поделишься секретом? Можешь не волноваться, все равно унесу его с собой в Серые Пределы.

– А чем тебя приворожила моя мать? Ты ведь был влюблен в нее, верно?

Не знаю, почему у меня это вырвалось, я вовсе не собирался ворошить давно похороненные в прошлом воспоминания, тем более те, о которых мне было известно лишь с чужих слов.

Стир’риаги поднял голову, внимательно, но без какого-либо выражения посмотрел на меня и ответил:

– Я до сих пор восхищаюсь ей.

– Но не любишь?

Бескровные губы посетила улыбка:

– Любовь… Позволь спросить, а что ты знаешь о любви?

М-да, пристыдил. Когда-то мне казалось, что я люблю Мин, но разговоры с кузеном заставили усомниться в правильном названии для испытываемых чувств.

Говорят, что влюбленные не могут подолгу находиться вдали друг от друга? Но я поступаю так и не страдаю. Говорят, что влюбленные не видят друг в друге никаких недостатков? Ерунда, для меня все глупости Мин ясны, как на ладони. Говорят, что… А впрочем, обо всем этом всего лишь говорят. Но слова не могут в точности передать то, что происходит глубоко внутри, там, где вместе с дыханием рождается чувство.

– Наверное, ничего.

Эльф серьезно кивнул:

– И это лучший ответ, который можно дать. Даже тот, кто любит и любим, не может сосчитать все грани бриллианта любви… Драгоценность, которую невозможно купить, но которая может быть подарена каждому из нас без учета заслуг и достоинств.

– Но ты любил?

Лиловые сумерки во взгляде листоухого замерцали вечерними звездами:

– Неужели тебе важно знать именно это? А как же все остальное? Неужели ты не хочешь спросить, почему я оказался здесь? Не хочешь узнать, что собирается сотворить этот сумасшедший умник?

Хм, хорошее определение для некроманта. И ведь оно совершенно верно: тот, кто умеет говорить с водой, живет на границе безумия и в любой миг может пересечь ее.

– Мне нужно знать все, о чем ты говоришь, но то… Важнее. Не спрашивай, почему, я не смогу ответить.