Главное заключается в уважении к достоинству каж­дой ноты, в умении ее спеть (cantabile[10], sostenuto[11]...), в исключении всего, что противоречит стилю, атмосфере произведения, не вдаваясь в теории. Музыканты - не интеллектуалы. Для того чтобы вникнуть совместно с ними в стиль произведения, нужно обратиться к их чувству. Так они поймут вас куда быстрее.

Проблема равновесия разных звуковых пластов заслуживает особенного внимания. Следует придать музыке некую рельефность, выделить главную партию, не удушив второстепенных. В должный момент определенный инструмент обязан выделиться; меди не полагается заглушать струнную группу. В море звуков необходимо добиться порядка: труд тем более сложный для дирижера, что с его места трудно определить истинное звучание оркестра. Спустимся же с пьедестала, займем последнее место в последнем ряду партера и послушаем издали - как порою изучают картину, отступив на необходимое расстояние.

Естественно, что все это требует времени и что не все оркестры работают в одинаковом ритме. С лучшими из них разумнее не репетировать слишком много. Нужно доверять их восприимчивости и непосредственности.

Оркестр средней квалификации требует большей заботы. Я никогда не пренебрегаю ни одним из коллективов. Интересно работать и с менее подвинутыми. Их желание, их энтузиазм очень часто компенсируют отсутствие мастерства. Я с удовольствием вспоминаю концерты в провинции с молодежными или любительскими оркестрами.

Остается рассмотреть три специальных случая, когда необходим особый опыт.

Первая проблема: вы исполняете новое произведение. Если автор жив, его присутствие на репетициях очень ценно. Если он к тому же обладает хотя бы небольшой дирижерской техникой, он может лучше, чем кто-либо, реализовать свои намерения и мечты.

Вторая проблема: аккомпанементы солисту. Дирижер и солист должны мирно сотрудничать, что не всегда бывает так уж просто. Все можно по- дружески уладить, но если из-за несходства темпераментов солист играет не так, как вам бы хотелось, готовы ли вы пойти за ним?

Я уверен, что дирижер не может поступить иначе. Пытаясь задержать или подогнать солиста, он вызовет катастрофу. Гёте, занимавший должность директора Веймарского театра, вынужден был вмешаться в спор между певицей и великолепным дирижером. Он принял сторону певицы, и дирижер был... уволен. Разумеется, лучше, чтобы директоры в такие дела не вмешивались.

Когда вы “аккомпанируете”, недостаточно, если каждая нота солиста и каждое слово певца понятны вам. Это должна так же слышать и понимать публика. Певцу нужно предоставить возможность петь без усилий, с ясной дикцией. Публика тоже имеет право услышать текст, уловить его смысл. Нельзя требовать, чтобы она знала наизусть все реплики в опере Вагнера.

Третья проблема: запись. Записывать музыку стало профессией. И это предполагает тесные связи между дирижером и техником, который не обязательно должен быть музыкантом. Многократное повторение - одно из преимуществ, ибо запись позволяет услышать то, что получилось, и оценить исполнение. Но всегда есть какие-то искажения из-за вмешательства техники.

В музыке больше, чем где-либо, “нас преследуют наши деяния”: никогда не будем забывать, что играем мы, чтобы доставлять удовольствие тем, кто нас слушает.

В сущности, не стоило бы много говорить о концерте, ибо роль дирижера в нем должна быть, по возможности, мало заметной.

И все же день концерта не такой, как все прочие. Это праздник, но он связан с хлопотами, подчас надоедливыми. Некто, считающий себя вашим интимным другом, тянет вас за фалды фрака, в последний момент умоляя устроить ему место в зале; какой-нибудь валторнист или тромбон-соло внезапно заболевает, и его требуется заменить чуть ли не перед самым началом; какой-нибудь случайный солист, парализованный ужасом, забившись в глубь артистической комнаты, слабым голосом изрекает: “Нет, это уже решено, нынче вечером я не играю”. Потом начинаются хлопоты одевания... и “дурные приметы”, влияющие на суеверного исполнителя... Существуют еще дирижеры, которые ни за что не отважатся выйти на эстраду, если нужно пройти тринадцать ступенек, чтобы туда подняться. К счастью, я не из них!

Но все это кончается, когда вы пробираетесь извилистым путем между пультами музыкантов... Свет, болтовня публики, журчание оркестра - все отступает. Воцаряется глубочайшая тишина, чистая и ясная, предшествующая рождению музыки.

Чего следует ждать от дирижера во время концерта? В принципе, он должен играть очень скромную роль, ибо все уже тщательно сделано на репетициях.

И однако, не только по давней традиции командир пребывает среди своих войск в час сражения.

В наши дни оркестр без дирижера уже немыслим; симфонические коллективы зачастую состоят из более чем девяноста музыкантов, действия которых нужно координировать, особенно сейчас, когда требования, предъявляемые современной музыкой, все усложняются и усложняются.

И наконец, дирижер должен быть за пультом, чтобы вдохновлять музыкантов, внушать им те эмоции, которые музыка вызывает в нем.

А для этого в его распоряжении есть два средства: жест и взгляд. Порой выражение его глаз значит больше, чем взмах руки или палочки. Есть еще и мимика, но - внимание! - не забывайте: дирижер не клоун и не гимнаст.

Все же не дирижируйте светлой, веселой, легкой музыкой с похоронным видом, который я наблюдал неоднократно.

У правой и левой руки задачи различны, но они дополняют друг друга. Правая рука “рисует” такт; она должна быть мягкой, но четкой; самая манера “рисовать такт” подчиняется точным правилам, которые нельзя нарушать, ибо это собьет с толку оркестр. Надо всячески избегать противоречий между жестом и желаемым результатом; хорошая техника избавит от всех лишних движений.

Как реагировать музыканту, если ваш жест требует forte, но в то же самое время вы выражаете недовольство, что он не играет piano?

Громадное значение имеет четко поданный ауфтакт[12], очень плохо, если он вял. Необходим четкий жест, ясно рисующий в пространстве длительность, подлинную цену каждой четверти.

В медленном движении левая рука должна действовать независимо от правой. Именно эта свобода дает возможность оценить, какое значение придает дирижер эмоциональной стороне исполнения. Левая рука как бы заклинает оркестр, указывает ему, что вот эта фраза должна быть исполнена с большей душой, с большим волнением, более широко, более сдержанно, более нежно. Каждый дирижер разрабатывает в конце концов целую гамму жестов, которые он считает наиболее точно воздействующими на музыкантов, чтобы с их помощью передать то, что происходит в его сердце.

Но это не должно превратиться в систему. Важно разнообразие жестов, в пластике нужно обрести столько нюансов, сколько их в самой музыке.

Правая рука “рисует” музыку, левая “окрашивает” ее. Само собой разумеется, что это происходит автоматически, если вы чувствуете и осмысливаете самую музыку верно, со всей самоотдачей, интенсивностью и волей, на которые вы способны. Пусть это обретет, в вашем сознании могущественную материальность, схожую с дивным рождением Минервы из головы Юпитера.

Эти искры, этот электрический ток, эти флюиды, исходящие на концерте от дирижера, делают тщательно отрепетированное исполнение вдохновенным, или, как говорят критики, не всегда, впрочем, обладающие хорошей памятью, “незабываемым”.

Важный фактор успеха все же находится в руках публики. Есть более и менее отзывчивые аудитории. Мне кажется порою, что я пускаю свой челн по волнам, не зная, куда они меня принесут.

Конечно, я могу ошибаться. И все же отзывчивость публики очень способствует рождению творческой атмосферы.

...“Нужно играть то, что написано”, - говорит один. “Да, но самое важное написано между нотами”, - заявляет другой.