Каковы были отношения между графиней де Монтолон, ее мужем и обольстительным Бэзилом Джексоном? Никто этого никогда не узнает. Лишь сама прекрасная Альбина, покоящаяся в склепе монастыря в Монпелье, ее ветреный муж, сразу же по окончании траура женившийся на англичанке, и молодой лейтенант могли бы ответить на этот вопрос. Во всяком случае это явно не было просто банальным ухаживанием очень молодого человека за все еще привлекательной женщиной, поскольку муж не выказывает ни малейшей ревности, даже когда простодушно сообщает: «Мы жили почти что под одной крышей». Любопытная или непристойная, смотря на чей вкус, деталь: Джексон покинул Святую Елену через неделю после отъезда Альбины де Монтолон, 9 июня 1819 года, и встретился с графиней в Брюсселе, куда, что весьма странно, он получил новое военное назначение.

Нет ни малейших сомнений в том, что молодой офицер был игрушкой в руках Лоу, ибо наивная самоуверенность пользующихся успехом у женщин мужчин лишает их проницательности. Много лет спустя этот последний еще живой свидетель изгнания Императора (он умрет в 1889 году в возрасте 94 лет) напишет: «Когда сэр Хадсон Лоу был квартирмейстером в Нидерландах, я был одним из его помощников, а в 1815 году, получив назначение на Святую Елену, я виделся с ним каждый день и имел беседы, носившие порой конфиденциальный характер». Но «молодой повеса», возможно, был не так уж прост и совмещал свои обязанности осведомителя с сердечными делами. Быть может, именно в этом качестве он был отправлен в Брюссель, чтобы следить за этой особой, которая могла действовать в интересах Наполеона и служить посредницей в переписке.

Лоу присутствует, можно сказать, день и ночь в Лонгвуде благодаря надзирающему офицеру, который, живя под одним кровом с французами, проводит все свое время, наблюдая, слушая и докладывая, если только ему не приходится седлать лошадь, чтобы сопровождать до Джеймстауна «кого-нибудь из пленных». О первом из этих капитанов Т. У. Поплтоне особенно сказать нечего: он был единственным, кому удалось не только прийтись по вкусу французам, но и снискать их уважение. Он даже удостоился беспримерной чести быть приглашенным Императором на ужин, а когда после двух лет службы оставил свой пост, так как его полк возвращался в Англию, Император приказал вручить ему табакерку с императорским вензелем за то, что он вел себя как «человек чести». Нужно, правда, признать, что человек этот приложил немало стараний, чтобы получить сей дорогой подарок: он всячески угождал Гурго, который не замедлил объявить всем и каждому, что Поплтон действительно исполнял свой долг «со всей возможной деликатностью». В старости он очень гордился этой дорогой безделушкой, а однажды, сорок лет спустя, из любопытства поскреб дно коробочки и обнаружил там тонкий листок бумаги — послание Лас Казу, написанное самим Наполеоном.

Преемником Поплтона стал капитан Блэкни из 66-го полка, который занимал этот пост только один год и заслужил яростную неприязнь французов не столько своей склонностью к пьянству, сколько обыкновением рыться в корзинах с грязным бельем, даже дамским, с целью обнаружить возможную тайную корреспонденцию. После Блэкни Лоу пытался навязать французам подполковника Листера, но, как мы уже видели, безуспешно.

Тогда в Плантейшн Хаус остановили свой выбор на капитане 66-го полка Джоне Николсе; это был славный малый, немного простоватый, имевший, однако, замечательное обыкновение вести дневник, который дает нам представление о самых незначительных подробностях его странной должности. Его рассказ о девятнадцати месяцах, проведенных в Лонгвуде, — это унылая череда всяческих ухищрений, предпринимаемых, чтобы увидеть хоть где-нибудь «генерала Бонапарта». В его описании встречаются, например, такие перлы: «Каменщики начали строительство нового здания для Наполеона.

Церемоний закладки первого камня не было». Но на одну шутку приходится множество упреков и жалоб по адресу этих французов, осложняющих ему работу, которую он хотел бы исполнять, не прилагая к тому особых усилий. «Сегодня я провел на ногах двенадцать часов, прежде чем смог увидеть Наполеона Бонапарта, и такое случается не в первый раз...» «Я видел Наполеона, когда он одевался». «Я бродил вокруг дома с половины седьмого, но он не хочет показываться». «Граф де Монтолон сказал мне, что после ужина Наполеон часто прохаживается по бильярдной и что я смог бы его там увидеть или через окно или через замочную скважину. Я ответил графу, что не позволю себе действовать подобным образом». Вот наконец хоть один человек, не теряющий перед Лоу чувства собственного достоинства. А когда в феврале 1820 года, не в силах долее исполнять эти дурацкие обязанности, Николе потребует освобождения от должности, ему придется вытерпеть бурную сцену в Плантейшн Хаус. «Он имел дерзость написать, что просит замены, так как не имел счастья угодить губернатору! Ему следовало бы написать, что он не в силах более выносить отвратительные ухищрения Бертрана и Монтолона, — пишет Горрекер. — Именно это пытаются его заставить включить в свое прошение».

На его место назначили капитана 20-го полка Энгельберта Льютенса, который вынужден был оставить эту должность в апреле 1821 года из-за того, что он принял от Императора книгу о жизни Мальборо для офицерской библиотеки. Наполеон лежал уже на смертном одре, а Лоу спешно направил надзирать за ним капитана Уильяма Крокета. Последнему повезло больше, чем его предшественникам, ибо за время своей непродолжительной синекуры он заработал эполеты майора и вознаграждение в 500 фунтов всего лишь за то, что доставил принцу-регенту известие о смерти изгнанника[21].

Эти офицеры, чьи имена известны лишь благодаря рассказам о ссылке Наполеона, окончили жизнь в полной безвестности. Только наиболее достойный из них Поплтон еще долго будет вспоминать о своей необычной миссии и прикажет выгравировать на своей могильной плите слова, заслуживающие того, чтобы их процитировать:

Удостоенный уважения Наполеона, который в течение двух лет находился под его личным надзором.

«Как все меняется в этом мире!» — посмеялся бы месье де Шатобриан! Прочие же не поняли, что история предоставит «генералу Бонапарту» возможность реванша и что, находясь рядом с этим необыкновенным «государственным преступником», они переживают самый необыкновенный период своей жизни. Николе и Льютенс, по крайней мере, догадались оставить записи, объясняющие некоторые любопытные аспекты их миссии: они должны были не только удостоверяться в действительном присутствии «Бонапарта», дважды в день видеть его собственными глазами — ибо таковы были директивы лорда Батхэрста, — но еще и удовлетворять неистощимое и нездоровое любопытство Лоу. Эти капитаны, прошедшие суровую школу Наполеоновских войн, приказы исполняли неукоснительно, а Лоу не уставал внушать им, что «надзирающий офицер занимает на острове второе место после губернатора и что облеченный этой должностью, если он умеет хорошо писать и обладает достаточной ловкостью, имеет все шансы выдвинуться». А что еще нужно, чтобы подогреть их усердие! И эти бедняги не знали ни минуты покоя, бегали, вынюхивали, теребили садовников, китайцев и рабов, капралов и сержантов, чтобы сплести сеть для сбора сплетен. Если это может дать им материал для особого доклада, они, не задумываясь, станут подсматривать за Императором, когда он принимает ванну (генерал был in naturabilis, торжествующе напишет Николе) или на стульчаке, приняв слабительное.

Но несмотря на все это омерзительное усердие, Лоу не был удовлетворен и часто обвинял своих подчиненных в нерешительности и недостатке воображения. Им бы следовало по вечерам бродить под окнами, подслушивать, прижавшись ухом к ставням, а еще лучше заглядывать в комнату генерала сквозь щели между досками. А если подчиненные выглядели шокированными его гнусными советами, он обвинял их в «чистоплюйстве» и кричал присутствовавшему при этих сценах Горрекеру: