Обида и гнев сменились новой волной желания.

— Почему? — спокойно спросила она. — Ты ведь всегда мыслишь очень логично. Почему сегодня у тебя путаются мысли?

Адам пожал плечами.

— Неделя получилась нелегкой. Мой запас рациональности иссяк в прошлый вторник.

Она поглядела на него с легким вызовом.

— Если я верно припоминаю вводный курс психологии, люди перестают четко мыслить, если в дело вступают эмоции. Я готова признаться тебе, что мне хочется лечь с тобой в постель, Адам. А ты хочешь этого?

Его плечи неопределенно поднялись, но яркие красные пятна выступили на его скулах, когда он шагнул из-за стола, представ перед ней на обозрение.

— Ты сама видишь, — ровным тоном произнес он. — Я ужасно хочу тебя, Линн. Адски хочу.

Она шагнула к нему. Запустила пальцы за пояс брюк, затем медленно засунула руку еще глубже.

— Кажется, я обнаружила нечто очень интересное, — тихо сказала она.

Его реакция последовала немедленно. Дыхание с шумом вырвалось из груди, когда она прикоснулась к нему, губы потянулись к ней со взрывом новой страсти. Адам сорвал с нее халат, бросил на пол и подхватил ее на руки. Не отрывая губ от ее рта, принес ее на диван. Линн лишь смутно ощутила голой спиной жесткую твидовую ткань диванных подушек, почти не заметила, когда он положил ей под голову подушку. Сознавала лишь лежавшее на ней стройное тело, длинное и мускулистое, его руки, превращавшие ее кожу в шелковую рябь, когда он ласкал ее ловкими, умелыми пальцами.

Его рот наконец-то оторвался от ее губ и провел лихорадочную дорожку по шее, добрался до ямки между грудями. Она выгнулась от инстинктивного наслаждения, когда он стал осторожно покусывать ее груди зубами, однако ее ответная реакция оказалась слишком мощной, напугала ее, и она попыталась оттолкнуть его, напуганная интенсивностью вызванных ощущений. Ее тело вышло из-под контроля, забилось в агонии, чего никогда не случалось с ней прежде.

— Ох нет, Линн, милая, теперь мы уже не можем остановиться, — пробормотал он. — Теперь слишком поздно.

Глаза его ласково смотрели на нее, успокаивая и возбуждая одновременно. Не успела она ответить, как Адам быстро завел ее руки за голову и крепко прижал их к дивану, а другая рука погладила ей бедра и решительно двинулась по их внутренней поверхности. Когда его губы обхватили ее рот и он приник к нему в долгом и страстном поцелуе, Линн испугалась, что они задохнутся.

Ласки его губ и рук превратились в два центра наслаждения в мире, где существовал только Адам. Через несколько секунд ее уже сотрясала дрожь под волшебными прикосновениями его пальцев. Ее тело охватывала одна сокрушительная конвульсия за другой.

Обмякшая, удовлетворенная, она постепенно приплыла на землю. Нерешительно взглянула на Адама, смущенная силой и быстротой своего отклика. И обнаружила, что Адам глядит на нее сверху вниз, и его глаза уже не серые и непроницаемые, а жаркие и потемневшие от желания. Он лежал, оперевшись на локоть, ноги переплелись на узком диване с ее ногами, рука лениво чертила эротические круги на ее животе. Пряжка ремня вдавилась ей в кожу, ткань брюк терлась о ее голую кожу. До этого момента она и не замечала, что он одет.

Она прерывисто вздохнула, не уверенная, что обрела контроль над голосовыми связками.

— Так, значит, мои шорты оказались тебе малы? Поскорей сними с себя мокрые брюки, — сиплым голосом сказала она. — Разве ты не знаешь, что можешь заработать ревматизм, если будешь лежать в мокром?

Его рот скривился в улыбку.

— Тогда лучше раздень меня. Мне не хочется скрипеть при движении.

Она просунула руки под отданную ему напрокат футболку, стянула ее через голову и припала губами к загорелой колее. И вновь возбуждение охватило обоих. Когда ее руки стали возиться с застежкой брюк, Адам перестал делать вид, что ждет, пока она его разденет. С нетерпеливым стоном он сбросил оставшуюся одежду и обнял ее. Крепко прижал к себе, плоть к плоти, жар к жару, пока ей не стало казаться, что кожа ее сплавилась с его кожей, надолго и нераздельно.

Он положил руки по обе стороны от ее лица, заставив ее не отводить взгляд, когда входил в нее. Но она и не собиралась скрывать испуг и наслаждение, пробежавшие по ее телу, когда он задвигался в ней ритмичными движениями. Она двигалась под ним, приноравливая свое мягкое лоно к натиску его властных движений. Он бормотал какие-то бессвязные слова любви возле ее губ, и она пила их, смешивая его дыхание со своим. Ей хотелось сказать, как она его любит, но какая-то непонятная осторожность удерживала; вместо этого она старалась выразить все своим телом, раз уж боялась произнести вслух эти слова.

Линн обхватила руками его плечи и запустила пальцы в густые пряди волос, выгнула навстречу ему бедра, чтобы он знал, что она готова, чтобы он ощутил, как она бьется в момент экстаза.

Он подложил руки ей под ягодицы, прижимая покрепче к себе.

— Ты прекрасна, Линн, — прошептал Адам, и его слова перенесли ее в середину огромной вселенной, пульсирующей от звездных вспышек ее собственного желания.

И когда вселенная наконец-то взорвалась во тьме, Адам летел рядом, разделяя ее страсть, унося в светлые просторы.

Где-то уже ночью Адам разложил диван, превратив его в удобное широкое ложе. Линн смутно помнила, как стояла и смотрела на него, а ее руки и ноги настолько отяжелели, что она не в силах была пошевелиться.

Открыв утром глаза, она обнаружила, что он придвигает к постели кофейный столик. А на нем стоят два подноса, на каждом стакан апельсинового сока и тарелка с яичницей и поджаренным хлебом.

Линн села и оперлась на подушки, однако веселая насмешка, готовая сорваться с губ, увяла, когда она более пристально посмотрела на Адама. Исходившее от него напряжение было настолько сильным, что, казалось, его окутала почти видимая глазу аура. Внезапно опомнившись, она натянула простыню на голую грудь и прижала ее концы локтями.

— Доброе утро, — произнес Адам, глядя куда-то в окно. Она не могла понять, что он увидел интересного на крышах соседних домов. Не встречаясь с ней взглядом, он протянул один из подносов. — Я решил, что ты голодна, ведь мы вчера так и не ужинали.

— Ты прав. Я умираю с голоду. Как все вкусно, Адам. Я потрясена. Давно ты мне ничего не готовил.

На какое-то время напряжение в комнате спало, когда они потягивали апельсиновый сок.

— Погляди правде в глаза, Линн, — ухмыльнулся он. — Я ведь готовлю лучше, чем ты, в последние шестнадцать лет. И тебе никогда не сравняться со мной, сколько бы там уроков твоя мама тебе ни давала.

— Я считаю, что в твоих словах скрывается неуместный намек на шовинизм, — ответила она нарочито весело. — Если бы я не была еще такая полусонная, то показала бы тебе, кто из нас лучший кулинар.

Адам засмеялся, но потом улыбка его увяла, и напряжение немедленно вернулось с полной силой. Он подвинул стул, чтобы можно было есть, не присаживаясь на диван, и начал с отсутствующим видом жевать тост. Он был в брюках, весьма помятых, так как они всю ночь провалялись на полу, но босой и без рубашки. Глядя на него, Линн почти физически ощутила упругость волос на его груди и мощь перекатывающихся под кожей мускулов. Жар ударил ей в щеки, и она схватила стакан и залпом выпила оставшийся апельсиновый сок. Холодная как лед жидкость возымела нулевой эффект, не охладив поднимавшуюся в ней температуру.

— Мне пришлось истратить последние четыре яйца, — произнес Адам, нарушив затянувшееся молчание. — А в ту смесь, что ты оставила на столе, забрались муравьи. Я все вылил в канализацию вместе с оставшимся вином.

— Что ж, мудрый поступок, — одобрила Линн.

— Моя уборщица говорит, что прошедшим летом муравьи всех замучили.

— Я у себя их пока не заметила.

Линн жевала яичницу с хлебом, просто чтобы чем-то заняться.

Вот уж никогда бы не подумала, что они с Адамом смогут о чем-то разговаривать утром после бурной и страстной ночи. И уж во всяком случае на такую тему, как бытовые насекомые. Она положила вилку.