— Ну и как? Преуспела? Приняла какое-нибудь решение?

Линн тяжело вздохнула.

— Не очень. Очень трудно понять, что же делать, тем более что приходится думать на пустой желудок. Сегодня я работала без перерыва, а вечером тоже ничего не удалось перекусить, кроме горстки арахиса, когда этот жалкий вице-президент предложил нам выпить. Может, поедем ко мне? У меня есть ветчина, яйца и бутылка белого вина. Я могу сделать омлет.

Его ответ прозвучал так естественно, что еще пять дней назад она бы и не уловила ни малейшей заминки.

— Спасибо, только я не могу принять твое предложение, Линн. Мы приедем к тебе не раньше десяти часов. Это поздновато для ужина.

— Я все равно что-то приготовлю себе, так что мне не составит разницы, одну порцию сделать или две. Пожалуйста, Адам, ведь сегодня уже вечер пятницы. Да и скучно ужинать одной. И вообще мне ужасно хочется посоветоваться с тобой. Как ты сам сказал, времени на размышления у нас почти не осталось, завтра придется дать ответ «Комплексу».

Тишина, повисшая в машине, внезапно зарядилась напряжением, но потом он весело улыбнулся ей, и Линн подумала, не переносит ли она собственные чувства на Адама.

— Ты знаешь меня, — ответил он. — Я легкая добыча для тех, кто просит моего совета, и всегда с восторгом слушаю комплименты в свой адрес. Но будет лучше, если мы поужинаем где-нибудь в ресторане. Там мы сможем сосредоточиться на обсуждении проблемы, не беспокоясь о том, что на кухне что-то подгорает. Недалеко от моего дома французский ресторан со спокойной обстановкой. Почему бы нам не поесть там?

«Потому что в проклятом ресторане нет кровати, — разочарованно подумала она. — Потому что мне хочется увидеть твои глаза, ослепшие от страсти, а не непроницаемые от скрытых эмоций или серебристые от безмолвного смеха».

Она изобразила капризную, слегка обиженную улыбку.

— По некоторым причинам у меня сегодня нет настроения никуда идти. Да и потом, мне нравится готовить, и я с удовольствием займусь этим дома. Мне хочется показать тебе свои достижения в кулинарии. В последние годы мама постоянно учила меня хозяйничать на кухне. По-моему, она заподозрила, что отсутствие у меня кухонных навыков препятствует моему скорому счастливому замужеству.

Она одарила его еще одной бесхитростной улыбкой, которой остался бы доволен ее педагог по актерскому мастерству.

— Пожалуйста, Адам. Мне хочется показать тебе, какая я хорошая. Я имею в виду хорошая хозяйка.

Его руки стиснули руль, а ответ прозвучал чуть быстрее, чем надо.

— Ладно, раз уж ты настаиваешь. Мы поедим у тебя дома, если тебе этого хочется.

Объехав дважды комплекс зданий, где она жила, он так и не нашел место для стоянки и в конце концов вынужден был оставить машину в гараже за переулок от ее дома. Луну закрыли тяжелые черные тучи, когда они вышли из машины. Ветер подталкивал их в спину, пока они поднимались по подъездной аллее. Ее била дрожь, когда они торопливо шли по тротуару. С тех пор как они днем выехали из города, резко похолодало.

Они находились еще довольно далеко от ее дома, когда молния прорезала небо, и сразу же раздался оглушительный гром. Через секунду разверзлись хляби небесные, пролив на улицы яростные потоки ледяного дождя.

Адам обнял Линн за талию, и они побежали к дому. Ветер швырял дождевые струи им в лицо, они почти ничего не видели. Стараясь не отставать от Адама, она оступилась, попала ногой в лужу с грязной водой, которая собралась в мелкой выбоине, подвернула лодыжку, сломала каблук и потеряла равновесие.

От падения ее спасла только сильная рука Адама, крепко державшая ее за талию. Он буквально дотащил ее до козырька подъезда, и она прислонилась к стене, убирая с глаз мокрые волосы. Адам встал перед ней, уперевшись руками в стену и загораживая ее от злого дождя. Он не прикасался к ней, но его теплое дыхание согревало ей щеку, и Линн почувствовала, как жар сползает вниз по ее лицу и начинает наполнять вены.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. В его голосе слышалась озабоченность, но других чувств она не обнаружила. — Ты можешь идти дальше?

Линн закрыла глаза, опасаясь, что они ее выдадут. За последнее время она совершила много ошибочных шагов. А если она ошибается, считая, что Адама влечет к ней физически? Если он абсолютно ничего не испытывает к ней, кроме нежности, вызванной годами дружбы? В этот самый момент в его словах слышалась лишь нормальная забота о старом друге. Он не был похож на человека, у которого сердце бешено бьется от страсти. «Может, я сейчас выгляжу как мокрая крыса и не нравлюсь ему», — промелькнуло у нее в голове, и она подавила смех, больше похожий на рыдания.

— Все в порядке, — ответила Линн, убирая с глаз прилипшую прядь. — Только вот до дома мне придется хромать.

— Хочешь, я попробую отломать второй каблук, — любезно предложил Адам.

— Не думаю, что у тебя это получится. Каблуки никогда не ломаются, когда ты этого хочешь. — Она попыталась придать голосу насмешливую ноту, хотя это далось ей с большим трудом. — Я смогу идти, если ты позволишь опираться на твое надежное плечо.

К тому времени, когда они добрались до дома Линн, одежда их промокла насквозь. Он поскорей втолкнул ее впереди себя в вестибюль и вызвал лифт. В ожидании кабины она оглядела свою вымокшую одежду и сняла несколько увядших листьев со своего жакета. Дыхание ее было слегка учащенным, видимо, оттого, что она шла через переулок со сломанным каблуком. Вода капала с ее мокрой юбки, под ногами образовалась лужа. Справа от нее появилась еще одна лужа. Она подняла глаза и увидела, что Адам промок ничуть не меньше.

Прибыл лифт, они вошли в него. Их обволакивало молчание своей мертвенной, удушающей тяжестью. Адам шагнул к ней, однако лицо его ничего не выражало, когда он вытащил из ее волос сморщенный увядший листок.

— У тебя испачкан кончик носа, — сказал он.

— Вот тебе и Манхэттен, — с усилием улыбнулась Линн. — Даже в дождевой воде полно сажи.

Лифт остановился на седьмом этаже, она достала ключ и торопливо направилась впереди него по короткому коридору. Адам закрыл за собой входную дверь, она включила верхний свет. Его светлые волосы прилипли к голове, отчего лицо стало казаться более строгим, чем обычно, а вокруг рта залегли глубокие морщины то ли от усталости, то ли от напряжения. Ей потребовалось неимоверное усилие воли, чтобы не протянуть руку и не провести пальцами по этим жестким линиям.

Она поскорей вышла из крошечной прихожей, подальше от искушения.

— Я сейчас приму горячий душ, — сказала она. — Абсолютно вся промокла. Две минуты, и освобожу ванную. Ты можешь принять душ после меня, если хочешь.

— Можешь не спешить. Я пока открою вино. — Адам снял обувь и носки. — Дай мне, пожалуйста, полотенце, я вытру ноги, чтобы не оставлять мокрые следы на ковре.

— Конечно, подожди секунду. Сейчас только достану из шкафа, — суетилась Линн.

Она даже представить себе не могла, как ей удается говорить так непринужденно. Она протянула ему большое бежевое полотенце, изобразив при этом ослепительную улыбку, затем вернулась в ванную, стянула с себя намокшую одежду и бросила в бельевую корзину. Потом стояла под горячим душем, включив его на полную силу, и яростно терла себя губкой, словно и впрямь верила, что натертая докрасна кожа поможет избавиться от сексуального томления.

Вытершись насухо, Линн причесалась, скорчила гримасу, когда увидела в запотевшем зеркале копну мокрых кудряшек. За последнюю неделю лицо ее обрело неожиданную чувственность, а вот волосы по-прежнему напоминали смешной персонаж из мультфильма. Сокрушенно пожав плечами, она закуталась в махровый купальный халат, туго запахнувшись и накрепко подпоясав талию поясом.

Однако тело не удалось обмануть этим псевдоскромным жестом. Груди упирались в грубую ткань и сладко ныли, а кожа горела от постоянного внутреннего огня. Тугой пояс и скромно запахнутый высоко у горла халат могли обмануть только стороннего наблюдателя. Сама Линн справлялась с разбушевавшейся чувственностью из последних сил.