— Потому что они в родстве с нашими друзьями-вервольфами, — объяснил Николай с преувеличенной жизнерадостностью — с которой, как он думал, обращаются воспитательницы в детском саду со своими подопечными. — А вы же знаете, мальчики и девочки, на что способны наши друзья-вервольфы, если их разозлить? Знаете ведь?

И снова вздрогнули вампирчики. Маленькие вампиры не больше оленей любят, когда им выпускают кишки.

— А если они убьют Быстрого или Танцора? — спросила красивая маленькая девочка.

Николай отлично понимал, что не об оленях тревожатся вампирята; их, кровососов себялюбивых, куда больше интересует собственная судьба. Если он потеряет еще пару оленей, то домой с угощением для них будет добираться вечно.

— Этого я не допущу, — проворчал он грозно.

Один храбрый малыш посмел спросить:

— А как?

Он сам не знал, но говорить этого им не собирался. Надо было придумать способ уничтожить диких собак, не навлекая на себя неприятного гнева вервольфов. Их-то в Африке немного, но одного хватит, чтобы весть разошлась по всему этому чертову миру.

— О своих оленях я позабочусь сам, — отрезал он так строго, что они снова попятились. — А вы позаботились бы завернуть все эти проклятые подарки.

Вампирята застонали.

Зимбабве, Африка

В свете почти полной луны рыжие кудри Ингрид Андерсен блестели так, будто боги подсветили ее прожектором. Если да, то им нелегко было держать в фокусе прыгающее рыжее пятно, потому что оно мчалось, подпрыгивая, в «лендровере», который вел помощник Ингрид, тоже биолог-исследователь диких зверей, по имени Дамиан Мэнсфилд.

— Притормози, — велела Ингрид. Он послушался так резко, что их обоих бросило вперед, только ремни не дали воткнуться носом в стекло. — Тут вот въезд в парк.

Он въезда даже не видел, но верил ей на слово.

— Сворачивай, — велела она, и он свернул не глядя. Тут же.

В ее речи слышался легчайший акцент, который мог бы восходить к ее родному шведскому, хотя про себя Дамиан считал, что акцент этот не похож ни на один слышанный им скандинавский. Однажды он ее спросил прямо, и она ответила потоком шведских фраз, будто это что-нибудь доказывало. Но она — начальник. А еще она умела смотреть своими желтыми глазами ровно и испытующе, как сама равнина Серенгети, так что второй раз Дамиан не спрашивал.

Они свернули с дороги из Булавайо на водопады Виктории и запрыгали по проселку, ведущему в Национальный парк Зимбабве Хванге, где обитают многие из угрожаемых видов. Даже в парке звери не были в безопасности. Им грозили другие звери, погода и наиболее опасные из хищников: браконьеры и бандиты, убивающие слонов ради развлечения и продажи частей туши, которые пользуются спросом.

В бескрайней тьме африканской ночи, озаренной лишь призрачной луной с ее бесформенными тенями, Дамиан собрался с духом возразить:

— Ингрид, тут четырнадцать тысяч шестьсот квадратных километров. Как мы их найдем на такой площади?

Он не задал самого главного вопроса, снова нажав на газ. А вопрос был таков: Какого черта мы должны этим заниматься в канун Рождества?

— Браконьеры сегодня будут, — ответила она. Она будто каким-то сверхъестественным способом читала его мысли, отчего ему всегда становилось не по себе. — Я найду.

И он не сомневался, что она найдет.

Как-то, каким-то шестым чувством, которого он никогда не видел ни у кого другого, Ингрид потащит его, петляя, по темным дорогам, пока не найдет, что ищет: стаю диких собак. Дамиан, который не верил, что все угрожаемые виды сотворены равными, этих тварей терпеть не мог, как любой разумный человек, по его мнению. Самые уродливые звери на земле, хуже даже гиены. Смотреть на них страшно. Его маленький сын, когда впервые их увидел, заорал благим матом и побежал прятаться за папину ногу. У них неестественно длинные ноги, глаза горят красным, как фары, мерзкие шубы, заляпанные коричневыми, черными и желтыми пятнами — их еще называют пятнистыми волками, и плюс к тому — абсурдно огромные уши. Вид такой, будто какой-то сумасшедший генетик скрестил целый загон гиен, кроликов и солдат в камуфляже. Получившиеся короткошерстные звери внушали дикий страх всякому, кому выпало сомнительное счастье видеть их в действии.

Ингрид же утверждала, что они любящие родители, дети, братья и сестры.

Они, говорила она, заботятся о малышах, о больных и раненых.

Неспособные к охоте берут на себя работу нянек и воспитателей.

Дамиан называл это стайной жизнью — стаи охотятся при луне, потроша на бегу антилоп вчетверо больших, чем самая крупная собака. Охотники беспощадные и бегуны восхитительные — надо отдать им должное. Он бы им это должное с удовольствием отдал бы из дула пулемета. Длинными очередями. В мире их насчитывается не более пяти тысяч, и почти все эти пять тысяч живут в южной Африке. Несколько хороших очередей — и можно было бы стереть эту мерзость с лица земли, и вряд ли об этом пожалел бы кто-нибудь, кроме Ингрид — этой сумасшедшей, талантливой, прекрасной Ингрид. А тогда можно было бы заняться защитой тех видов, которые стоит спасать: носорогов и слонов, бегемотов и горилл, красивых и любимых — вместо уродливых и отвратительных.

— Быстрее можешь? — крикнула Ингрид, перекрывая рев мотора.

Дамиан сделал вид, чуть отпустив педаль газа и снова придавив ее, но на самом деле ответ был «нет». Ехать быстрее значило угробиться наверняка, а он, Дамиан, черта с два согласен погибать в поисках диких собак Африки. Тем более в ночь перед Рождеством. Он должен видеть, как его дети будут вскрывать подарки от Санта-Клауса.

Северный полюс

— Ник, у нас гости!

Санта оторвался от приятного занятия — он украшал елку стеклянными игрушками, наполненными искрящейся кровью. Жена на этот век, бессмертно-красивая Виктория, стояла в дверях, взволнованная сильнее, чем должно было волновать украшение елки, и Николай понял, кто эти посетители.

— Вампы, Вики? И красивые?

Она скользнула в комнату, заметая пол шлейфом красного бархатного платья.

— Не трогай мои игрушки! — рявкнул он, когда ее рука радостно вылезла из бархатного кармана именно с этой целью. — Это тебе не закуска!

— Не собиралась я трогать твои украшения, — фыркнула она и повернулась к двери.

— И их игрушки тоже трогать не вздумай, — предупредил он.

— По крайней мере вы оделись нормально, — заметил Николай своим гостям, которые вырядились как покойные Романовы. Он окинул взглядом того, который назвал себя Сергеем и у которого зубы стучали так, что стеклянные шарики для звона на дерево можно будет и не вешать. — Надеюсь, вы не сочтете меня грубым, но мне кажется, эта работа не для вас.

— Р-раб-бот-та?

— Быть мертвым.

— Н-ненавижу х-холод, — признался Сергей.

— Тогда зачем же вы именно здесь?

Тон Ника был приветлив, как он сам надеялся, манеры открытые, а кубки алого, которые он предложил гостям, достаточно горячи, чтобы отогреть сердце вампира. Ему ответил второй, которого звали Паша.

— Пмгать.

У него губы еще были синие и заиндевелые от пребывания снаружи. Даже после нескольких глотков из кубка белокурый вампир еще плохо владел речью.

— Вот как? — удивился Ник. — Очень любезно. И как же именно вы хотите помочь?

— Мир бшой, — промычал Паша.

— А, вы хотите сказать, что мир велик, и у меня получается слишком много хлопот с посещением каждого дома за одну ночь?

— Имн так.

— Что ж, поскольку вы думали только о моей пользе, вам приятно будет услышать, что я в ночь на Рождество не обязан посетить каждый дом. Я уже очень давно знаю, что мне достаточно в каждое Рождество посетить лишь несколько домов, а оттуда уже разойдутся легенды. Из уст в уста, сами понимаете. Как был лучший способ рекламы, так и остался.

Он широко улыбнулся, показав древние-древние резцы, длинные и пожелтевшие.

Вряд ли эти молодые вампиры видели когда-нибудь такие клыки, как у него, потому что не могли видеть вампира настолько старого. Видели старика в смешном красном костюме — пока он не показал желтые клыки.