Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ой, да много чего было тут; только начни вспоминать – и словно заново перед тобой прожитое время возникнет.

Он не забыл голландский язык и особенно охотно любил говорить о морских и торговых делах. Возобновил некоторые прежние и завел новые знакомства с корабельщиками и знатнейшими здешними негоциантами, и те в знак приятной встречи с русским царем привозили в подарок сыр, полотно и пряники для его царицы и детей, а царь приглашал негоциантов к себе в Петербург, обещая доставлять гостям всевозможные удовольствия.

Повстречался Петр и с русскими молодыми людьми, обучавшимися в Голландии навигацкому делу, и захотел некоторых из них испытать, сколь они преуспели в мореходных науках. От учеников требовалось, чтобы они проявляли не поверхностные, а хорошо усвоенные знания и не вздумали бы ловчить при ответах, не пытались бы провести царя-экзаменатора. В случае чего лучше сразу сознайся в незнании, но никак не хитри.

Во время одного такого экзамена, слушая ответы ученика, Петр ходил взад и вперед по учебной комнате, и от его внимания не ускользнуло, что когда он оказывался спиной к экзаменуемому, тому кто-то торопливо подсказывал. Петр резко повернулся, поймал подсказчика на полуслове, и тут выяснилось, что подсказывал ученику его ровесник-слуга, находившийся в Голландии со своим баричем. Оказалось, что крепостной малый, выполняя свои повседневные обязанности по обслуживанию господина, попутно познавал сам, что тому следовало изучать, но схватывал все быстрее и тверже и на этом экзамене старался выручать путавшегося в ответах хозяина. Тогда Петр стал экзаменовать его и выяснил, что слуга знал науку гораздо лучше барина, хотя и не значился в учениках навигацкой школы. Ему, крепостному холопу, была тут же пожалована вольность и присвоен чин мичмана, а его барина Петр приказал перевести из гардемаринов в матросы и отдать под команду бывшему слуге, «дабы он постарался научить его тому, что сам разумеет».

– Как звать-величать? – спросил Петр.

– Анисим Хребтугов.

– Откуда родом?

– Арзамасский.

– Вот бы добро было, ежели б все арзамасцы такими же сметливыми оказались. Ай, сожалеть надо, не все. Этот, – указал Петр на незадачливого в учении барича, – тоже ведь арзамасский, а постыдно рознится от тебя.

– Станет и он, ваше царское величество, понимающим, я его обучу, – заверял царя Хребтугов.

– Тогда вдвойне добро будет, – улыбнулся Петр. – Совет тебе дам, Анисим: для ради пущего его понимания при учении к батогам прибегай. Вколачивай толк в школяра, а бестолочь из него выколачивай.

Повел Петр взглядом по лицам молодых навигаторов, сидевших перед ним в ожидании решения своей дальнейшей судьбы: ну, как из гардемаринов снова в матросы их царь обратит… Чей черед сейчас отвечать?..

– Вот ты, малый… – указал Петр на юнца, не сводившего с него глаз. – Расскажи, как положено крепить косой… нет, прямой парус. Внятно отвечай, чтобы все слышали.

И навигацкий выученик, недавно произведенный в гардемарины, внятно отвечал:

– Своей верхней кромкой прямой парус подвязывать надобно к рею, а рей подымается фалом. Нижние углы надобно растянуть шкотами.

– А коли внизу паруса рея нет, тогда как?

– А тогда надобно будет растянуть наветренный шноп, называемый галс.

– От углов каким способом начнешь подбирать?

– От углов парус подбирается гитовыми, сысподу – гарденями, а убирается и крепится к рею сезнями.

– Как будешь идти во весь парус, не укорачивая его? – спрашивал царь.

– Для того взять надобно рифы – один, либо два, либо три и идти под зарифленными парусами, а укоротить вышину их, по силе ветра, опустив фал и подвязав сезни рифа.

– Добро, – удовлетворенно кивнул Петр. – Про ветры что знаешь?

– По своим направлениям ветры именуются странами света, для чего овидь делится на тридцать две части, по осьми в четверти. А в постоянстве ветры нарекаются – посатный, или полосовой, вандулук, шаткий, или переходный, а то – круговой, или заверть.

– Полоскался сам под завертью?

– Случалось, царское ваше величество.

– А зачем солнце заходит в море, знаешь?

Ученик задумался, как бы пояснее ответить, и Петр сам же шутливо пояснил:

– Чтобы умыться и лучи посветлить… Ну, а когда не спят ветры, то… – выжидая ответа, примолк он.

– .. то… то не спит и море, – не очень уверенно произнес ученик.

– Не спит и оно, – подтвердил царь. – И всегда помнить надо: идучи морем, непогоды не брани и тиха не хвали… Учись, малый, дальше с похвальным старанием и достигнешь чинов. Как зовут тебя?

– Михайло Пропотеев.

– Годов сколь?

– Семнадцать.

– Все твое – впереди. Глядишь, к двадцати годам имя с отчеством будет. Достигай того, – напутствовал юнца Петр. – А родом откуда?

– Из Серпухова.

– Так… – раздумчиво молвил царь. – А ответь мне еще, что будет в мачте стенгою и что – бромстенгою?

Но ответить на это гардемарину Михаилу Пропотееву не пришлось. В комнату быстро вошел кабинет-секретарь Алексей Макаров и подал царю срочно доставленное письмо. Прочитал письмо Петр, и радостно засветились его глаза. Сообщалось, что остановившаяся в своем заграничном путешествии в городе Везеле государыня Екатерина Алексеевна родила сына, царевича Павла.

Экзаменовать Петр перестал, пожелав молодцам-гардемаринам получить звание мичманов, и отпустил их.

В ответ на радостную весть он писал жене: «Зело радостное твое писание получил, в котором объявляешь, что господь бог нас так обрадовал, что и другова рекрута даровал», – имел в виду Петр первого «рекрута» царевича Петра, родившегося у Екатерины в 1715 году. Но на другой день пришла новая, уже печальная весть, что новорожденный царевич Павел скончался.

VI

Помня о том, что Шарлотта, преждевременно поднявшись после родов, поплатилась за это жизнью, Екатерина, даже чувствуя себя уже совершенно здоровой, все еще продолжала находиться в постели, пока врачи не сказали, что дальнейшая ее неподвижность может повредить здоровью.

Умер новорожденный царевич Павел, ну и бог с ним. Ребенок – лишняя тягость, гораздо спокойнее и легче без него. Досточтимые везельские вельможи хотят в ее честь устроить танцевальный бал, и она будет на нем в новомодном, голоплечем, почти с открытой грудью платье, а у нее молоко бы сквозь лиф просачивалось, – вот бы какой конфуз вышел! Хорошо, что теперь оно уже полностью перегорело, а то ведь как коровье вымя каждая грудь была. Теперь осталась во всей фигуре приятная женская солидность, столь прельщающая мужчин, и это очень хорошо.

– Вилим Иванович, вас государыня зовет, – приоткрыла дверь в комнату Монса миловидная придворная девка, по-теперешнему – фрейлина, и слегка посторонилась, пропуская его.

Он, будто невзначай, задел ее плечом и уже с явным умыслом ущипнул за бок.

– Ой, Вилим Иванович… – польщенная таким вниманием, полузадохнулась от счастья фрейлина.

С появлением в свите ее величества государыни Екатерины Алексеевны молодого, красивого камер-юнкера не одна эта фрейлина потеряла покой.

Вилим Монс проходил через ряд смежных комнат, называемых анфиладой, и приближался к покоям государыни, по-теперешнему – к ее будуару, когда услышал вдруг звуки музыки. Что это?.. Кто играет?..

– Смотрите, Вилим, что мне государь прислал, – с улыбкой встретила Монса Екатерина, крутившая ручку музыкальной шкатулки.

Она стала быстрее крутить ручку, и участились музыкальные ритмы, стремительней разносился будто повеселевший наигрыш, а замедлялось вращение – и замирала словно бы уставшая музыка.

Около Екатерины стояла горничная девка Фиска, по-теперешнему фрейлина фрау Анфиса, и с изумлением смотрела на чудодейственную шкатулку.

– Сама, слышь, играет. Сама!

Екатерина передала ей шкатулку, показала, как нужно крутить красиво изогнутую ручку, и повернула голову к Монсу.

– Под нее можно танцевать, – сказала она и сделала несколько плавных движений.

130
{"b":"18284","o":1}