— Неужели ушёл, уехал, гад! — чуть не плача, прошептал Федька.

Андрей молчал. И по его лицу Витя поняла, что он что-то обдумывает, что-то важное.

Витя проследила за Андрюхиным взглядом и увидела, что тот смотрит на открытую форточку во втором от крыльца окне.

— Что ты! — испугалась она. — Этого нельзя.

Андрей понял, что Витя догадалась о его мыслях.

— Без богини мы отсюда не уйдём, — твёрдо заявил он. — Пусть это неправильно, пусть нельзя, но надо лезть в дом. Вряд ли Лохматый таскает нашу находку с собой. Он её в доме где-то припрятал.

— Правильно! — тотчас отозвался Федька. — Надо залезть и взять. Он-то сам как её получил? Обманом. Ведь выманил! Надо лезть в форточку.

— Ни ты, ни я в форточку не пролезем, — тихо проворчал Андрей.

— Ребята, — впервые Витя испугалась по-настоящему, — а вдруг там ничего нет, а он придёт и застанет. Скажет — жулики!

— Не скажет, — усмехнулся Андрей. — Сам он жулик, а мы-то нет! Жулики — это когда для себя тащат чужое. А мы — своё и для всех!

Витя покачала головой — опять этот тихоня успел всё продумать и найти убедительные слова.

И всё же она чувствовала — что-то они делают не так, как надо. Но теперь уже поздно было отступать — Андрей и Федька выжидательно глядели на неё. Оба хмурились.

И Витя отчаянно махнула рукой.

— А-а, будь что будет! Я залезу, потом открою окно. За мной влезет Андрей. А ты, Жекете, стой на улице. Как только подойдёт к дому Аркадий Витальевич, свистни два раза и попытайся его остановить. Ты его сразу узнаешь — он огромный и лохматый, и ещё у него трубка в зубах.

— Как же я его остановлю? — с недоумением спросил Федька.

— Ты ему скажи: так, мол, и так, прислал отец, Геннадий Савельич, срочно, сию минуту, зовёт к себе. Понял?

— Понял. — Федька дёрнул подбородком.

Но было видно, что стоять на улице ему очень не хочется, а хочется быть со всеми.

— И молодец, что понял! — одобрил Андрей. — Давай-ка, подсади её мне на плечи.

Он чуть пригнулся, отставил назад ногу.

С помощью Федьки Витя мигом оказалась у Андрея на плечах.

Теперь раскрытая узкая форточка была ей на уровне груди. Витя просунула туда сперва руки, потом голову и ужом, вниз головой, перебирая руками по раме, скользнула вниз. Ребристое дерево больно проехалось по голеням, обдирая под джинсами ноги, но руки уже упёрлись в подоконник, и Витя мягко кувыркнулась в комнату.

Хорошо ещё, что пол был выстлан толстым, пушистым ковром, он смягчил удар. Но и упав на ковёр, Витя очень чувствительно ушибла плечо.

Сразу вскочила, не оглядываясь, рванула шпингалеты, распахнула окно.

Стремительно сиганул к ней Андрей, обернулся к Федьке.

— Давай на свой пост, живо! — приказал он.

Жекете нехотя, ворча, побрёл на улицу.

Первым делом Витя и Андрей внимательно огляделись. Комната была просторна, мебели мало, и расставлена она со вкусом, как показалось Вите. В такой комнате, наверное, приятно было жить.

В неё вели две двери. Одна была заперта, другая соединяла комнату с ванной.

В ванной у стены стояло несколько толстых потемневших досок, на внешней доске тускло мерцала позолота, еле угадывалось чьё-то лицо. Это были иконы.

В углу на стуле стоял пузатый саквояж.

Головы не было.

Снова зашли в комнату, внимательно огляделись. Андрюха раскрыл платяной шкаф, осторожно, стараясь ни к чему не прикасаться, осмотрел его — нету. Нет богини, и всё тут.

А больше в комнате и прятать-то было негде.

Андрей решительно прошёл в ванную, приподнял саквояж.

— Тяжеленный, — сказал он и расстегнул застёжку-молнию.

На самом верху, завёрнутая в прорвавшуюся во многих местах газету, лежала голова.

Андрей развернул газету, и Витя тихо ахнула.

Ничего похожего на голову античной богини. На ребят глядело страшное, грубо вылепленное из гипса, безглазое лицо — разинутый рот, вместо волос — толстые, извивающиеся змеи.

— Медуза-Горгона, — угадала Витя.

— Фу! Страшенная-то какая! — прошептал Андрей.

— Она вообще-то и должна быть страшной, — сказала Витя, — все, кто на неё глядели, от ужаса превращались в камень.

— Ну, мы-то не превратимся, — усмехнулся Андрей, — может, потому, что слишком она новенькая — вон гипс ещё сыроватый. — Он непочтительно колупнул ногтем нос Горгоны.

И в этот миг раздались два пронзительных свистка с улицы.

От неожиданности Андрей уронил Медузу-Горгону на кафельный пол.

Раздался глухой удар — и страшная Горгона раскололась, как скорлупа ореха, а под ней, как прекрасное ядро, открылось задумчивое, живое, неповторимое лицо античной богини.

— Вот она! Он её замаскировал этой дрянью! — вскрикнул Андрей.

А Витя опустилась на колени, бережно взяла в руки мраморную голову, покрытую чем-то жирным, чем-то вроде вазелина.

«Это чтобы гипс не прилип», — успела подумать она.

И в тот же миг с треском распахнулась дверь. Ребята оглянулись.

В дверях стоял разъярённый Аркадий Витальевич. Лицо его было багрово, волосы растрепались, здоровенные кулачищи медленно сжимались и разжимались.

— Ну что, гадёныши, пронюхали? — прохрипел он.

Втянув голову в плечи, целясь ею в живот Лохматого, метнулся вперёд Андрей. И тут же от жесточайшего удара с грохотом полетел в угол, затих там.

Витя осторожно положила мраморную голову на стул, вытянулась в струнку.

— Вот так «покровитель искусств»! — звонко сказала она. — Вы просто подлец. И не очень-то расходитесь, сюда едет мой отец. И не один.

Аркадий Витальевич вздрогнул, резко обернулся к ней. Он побледнел.

Витя чувствовала, что лицо её горит. Кровь дробными молоточками стучала в висках.

— Вы подождите немного, он скоро будет здесь.

— Нет уж, дудки, ждать я, простите, мадемуазель, не могу, — сквозь зубы проговорил Аркадий Витальевич.

Он разом обхватил все доски икон, вынес их в комнату. Витя взяла голову, прижала к груди.

— Не отдам! — крикнула она.

Но «покровитель искусств» молча рванул богиню, сильно оттолкнул Витю, и она полетела прямо на Андрея. Тот стонал.

— Посидите, голуби, тут. Некогда мне с вами возиться!

И Аркадий Витальевич вышел из ванной.

Витя тут же вскочила, с разбега бросилась на захлопнутую им дверь. Бесполезно.

Поднялся, покачиваясь, Андрюха; под глазом его растекался здоровенный фиолетовый синяк.

— Вот и добыли голову сами, — горько прошептал он.

И тут они услышали голос Федьки.

Тот вопил во всю мочь:

— Здесь он! Здесь, собака! И ребята там, Константин Николаич!

В комнате что-то загрохотало, резко хлопнула какая-то дверь, и буквально через минуту затряслась другая — в ванную, Витин отец так рванул её, что чуть с петель не сорвал.

Он бросился к ребятам, ощупал их, и тут впервые Витя увидела у своего отца смертельно перепуганные глаза. За его спиной стоял внешне спокойный, собранный Станислав Сергеевич.

— Где этот тип? — спросил он Андрея.

— Убежал. Через эту дверь, наверное, — проворчал Андрюха и показал на вторую дверь в комнате. Он старался повернуться к отцу так, чтобы не видно было подбитого глаза.

В распахнутое настежь окно влезли два милиционера, за ними — печальный Жекете.

На полу лежали упавшие иконы, на столе — прекрасная голова античной богини.

Видно, «покровитель искусств» решил, что собственная шкура дороже.

— А я ведь вспомнил этого типа, — сказал Витин отец. — Он сильно постарел, но ещё на вокзале показался мне знакомым.

— Капитан, — обратился Станислав Сергеевич к одному из милиционеров, — надо перекрыть все выходы из города. Здесь орудовал старый рецидивист. Мы его знаем. С сорок шестого года знаем. Я с Генкой, то есть с Геннадием Савельичем, разговаривал, он и напомнил, что это за тип.