О последнем набеге печенегов сохранилось предание, совершенно баснословное. Владимир уехал в Новгород нанимать норманнов; печенеги, проведав о его отсутствии, осадили Белгород. Голод начал стеснять осажденных. Созвано было вече, на котором решено сдаться. Один старик, не бывший на вече, узнав об этом решении, упросил старейшин подождать еще три дня и исполнить между тем, что он им скажет. Те согласились. Старик велел выкопать два колодца, потом снести к ним по горсти овса, пшеницы и отрубей, из чего женщины должны были сделать цеж, и опустить в кадке в один колодец; в другой колодец поставить кадку с сытой, взяв меду из княжей медуши, — и потом звать печенегов, чтобы они пришли посмотреть, что делается в городе. Печенеги подумали, что граждане хотят сдаваться, оставили у себя заложников и пошли вдесятером. Их привели к колодцам. «Посмотрите, сказали белгородцы, какое у нас обилие в городе; хоть больше десяти лет простоите вы под стенами, вы нам ничего не сделаете. Сама земля питает нас». С этими словами зачерпнули они цежи ведром, налили в лотки и сварили кисель. Потом привели к другому, и зачерпнув сыты, начали есть сами и потчевать печенегов. Те отведали, удивились и сказали, что князья им не поверят. Белгородцы зачерпнули еще, налили корчагу цежи и сыты и послали князьям. Князья сварили, съели и решили, что стоять им под городом бесполезно, сняли осаду, разменяли пленников и ушли.

После этой войны семнадцать лет жизни Владимира у Нестора не описано. Вероятно, «ничто же бысть». Замечена только кончина какой-то Малфриды (вероятно, одной из прежних жен Владимировых), знаменитой Рогнеды (997), сына ее Изяслава (998), внука Всеслава (999), и, наконец, царицы Анны (1011).

Сыновья его княжили в уделах, розданных им очень рано, под наблюдением кормильцев, и платили урочную дань отцу: Ярослав в Новгороде, куда перешел он из Ростова, по кончине старшего брата Вышеслава, Святополк в Турове, Борис в Ростове после Ярослава, Глеб в Муроме, Святослав в Деревах, Всеволод во Владимире, Мстислав в Тмуторакани…

В последний год своей жизни (1013) Владимир был огорчен ослушанием сына Ярослава, который, понадеясь на силу новгородскую и помощь варягов или на старость отца и свое отдаление от него, не хотел платить двух тысяч гривен, что новгородские посадники платили уроком киевскому князю, раздавая тысячу гридям в Новгороде. Владимир рассердился. «Готовьте путь, мостите мосты», воскликнул старый князь, собираясь сам идти на войну, как будто закипела в нем прежняя кровь, вспомнилось перед смертью давно протекшее время, и ему вдруг захотелось потешиться в бранном поле, но силы ему изменили, он занемог. Между тем, пришло известие с другой стороны, что идут печенеги. Владимир должен был пока оставить без наказания дерзкого сына, звавшего, между тем, норманнов, и послать свою дружину против печенегов с любимым сыном Борисом, который находился тогда в Киеве. Он уже не смог дождаться их возвращения: 13 июля 1013 года он скончался в любимом сельце Берестовом, лет шестидесяти с лишком от рождения.

Бояре хотели скрыть его смерть, потому что Святополк туровский случился на ту пору в Киеве, а они ожидали Бориса, желая его посадить на престол: ночью, обернув тело покойника в ковер, спустили его по веревкам через разобранный пол и отвезли на санях в Собор Пресвятой Богородицы, им созданный. Но народ поутру же проведал о кончине: бесчисленное множество собралось в церковь; бояре плакали о Владимире, как защитнике своей земли; бедные — как о своем кормильце и заступнике. Тело его было положено в мраморный гроб, отпето и погребено с плачем великим.

«Се есть новый Константин великого Рима, восклицает летописец, заканчивая его жизнеописание. Хоть он и желал прежде на скверную похоть, но после прилепился покаянию; согрешения, соделанные в невежестве, рассыпались милостынями, и там возобладала благодать, где умножался грех. Дивно есть, сколько добра сотворил он Русской земле, крестив ее. Вечную память сохранят о тебе Русские сыновья, поминая святое крещение!»

1013–1019

Во время кончины великого князя Владимира, Святополку, его усыновленному племяннику, случилось быть в Киеве. Имея право на стол великокняжеский, как сын старшего брата Владимира, Ярополка, он остался в Киеве, созвал киевлян и начал оделять их дарами. Те принимали дары неохотно: сердце их было с братьями в дружине Борисовой. Святополк должен был опасаться, чтобы этот любимый князь, имея с собою сильную рать, не лишил его отчины, согласно с желанием людей и бояр, даже кончину великого князя долго скрывавших от Святополка. Может быть, говорил в нем и тайный голос мести за отца Ярополка, убитого Владимиром. Как бы то ни было, он решил погубить Бориса. Ночью, тайно, ушел он в Вышгород и призвал Путшу с вышегородскими боярцами. «Преданы ли вы мне всем сердцем?» спросил их Святополк. «Готовы умереть за тебя», отвечали они. «Ступайте же в стан Бориса и убейте его». Те обещали.

Борис, не найдя нигде печенегов, возвращался со своими воинами, когда пришла к нему весть о смерти отца. Он плакал горько, потому что отец любил его больше всех братьев, и остановился на Альте (близ Переяславля). Воины пришли к нему: «Спеши в Киев и садись на столе отца». «Нет, не могу я поднять руки на брата старшего, отвечал Борис. Он должен быть мне вместо отца». Такой смиренный ответ не мог понравиться дружине, любившей власть, богатство и войну. От робкого все ушли к смелому, и Борис остался с одними отроками.

Приходит другое известие: хотят погубить тебя. Борис, вероятно, христианин с младенчества, воспитанный в правилах евангельского учения матерью болгаркой, не думал о сопротивлении, которое, за уходом дружины, становилось даже бесполезным, а только о приготовлении к христианской кончине. Венец мученический был ему всего вожделеннее. Услышав смертную весть, провел он всю ночь в священных песнопениях. Кончив оксапсальму, он воспел канон, и, смотря на образ Распятия, висевший в его шатре, произнес молитву: «Господи Иисусе Христе, благоволивый принять вольную страсть грех ради наших, сподоби и меня принять смерть от руки брата моего, и не сотвори ему в том греха». Помолясь, он лег на ложе. Убийцы, как дикие звери, ворвались в шатер и пронзили копьями его и любимого отрока Георгия, родом угрина, которого Борис имел всегда при себе и возложил ему на шею золотую гривну. Не сумев снять ее с шеи, они отрубили ему голову и потом избили многих других отроков. Бориса, еще дышащего, обернули в шатер, положили на колья, и повезли к Вышгороду. Святополк, узнав, что он дышит, выслал двух варягов «прикончать» его. Один поразил его мечом в сердце. Тело Борисово похоронили тайно при церкви Святого Василия в Вышгороде. Имена убийц летописец предал проклятию: Путша, Талец, Еловичь, Ляшко.

Святополк мог ожидать мести от родного Борисова брата, по отцу и матери, Глеба, князя муромского. Надо было извести и его, для предупреждения опасности. Он послал звать Глеба, якобы к занемогшему отцу. Глеб, «сед вборзе на коня», пошел с малой дружиной, «бе бо послушлив отцю». На дороге из Мурома близ Волги споткнулся у него конь, и он надломил себе ногу, однако же поехал далее, достиг Смоленска, который стоял тогда перепутьем между северными, южными и восточными городами русскими. Оттуда отправился он, как обыкновенно, водой, и остановился на Смядине в виду города. Здесь дошло до него известие от Ярослава, уведомленного сестрой Предславой из Новгорода, что отец их умер, что брат Борис убит Святополком, и что он не должен идти в Киев. Глеб облился горячими слезами, и по отцу, и особенно по брату, с которым связан был узами крови, и от которого, по старшинству, получал продолжение материнских наставлений о высокой христианской добродетели. «Увы мне, Господи, говорил он, как передает летописец, лучше умереть мне с братом любимым, нежели остаться одному на этом суетном свете. Где слова его, которые говорил он мне? Я уж не услышу его сладкого наказа. О брат мой! Если получил ты дерзновение у Бога, умоли, чтоб и мне принять такую же мученическую смерть!»