— Ты хочешь сказать…

— Давай посмотрим, — предложила Мэри. — Можно срезать деревце или куст и использовать его в качестве метлы.

— Я займусь этим, — ответил Лэнсинг. — Тебе лучше оставаться на безопасном расстоянии.

— Хорошо, — кротко согласилась Мэри. — Но я буду рядом.

Они нашли подходящий куст и срезали его. Возвращаясь к песчаной полосе, окружающей куб, Мэри заметила:

— Столб с надписью, с той предупредительной надписью по-русски, упал. Ты ведь вбил его, а теперь он почти совсем засыпан песком.

— Кому-то очень хочется, — ответил Лэнсинг, — чтобы людям приходилось туго. Записки теряются, предупредительные надписи заносит песком, дорожки оказываются скрыты. С какого камня начнем?

— По-моему, это не имеет значения. Не выйдет с одним, возьмемся за другой.

— В том случае, если обнаружатся еще камни и дорожка. А что мы будем делать, когда доберемся до куба?

— Не знаю.

Лэнсинг осторожно подошел к концу каменной плиты и стал разметать песок. Под его импровизированной метлой показался следующий камень. Лэнсинг очистил и его.

— Ты права. Есть следующий камень. Почему раньше нам это не пришло в голову?

— Пробелы в рассуждениях, вызванные мрачными предчувствиями. Юргенс оказался изувечен, и нас напугало происшествие с генералом и пастором.

— Я до сих пор напуган.

Расчистив конец второй плиты, Лэнсинг перебрался на нее и смел песок с остальной ее части. Наклонившись вперед, он принялся разгребать песок в направлении, указанном двумя обнажившимися камнями. Появилась еще одна плита.

— Мощеная дорожка, — сказала Мэри. — Прямо к кубу.

— Что все-таки произойдет, когда мы туда доберемся?

— Тогда и узнаем.

— А если ничего не произойдет?

— Ну, по крайней мере, мы сделаем все, что от нас зависит.

— Правильно. Должен быть еще один камень, — сказал Лэнсинг, гадая, обнаружится ли впереди эта последняя плита. Было бы как раз в духе местных шутников проложить дорожку с недостающим последним звеном. Он продолжал мести. Из песка показалась последняя плита.

Мэри подошла ближе и встала рядом. Лэнсинг протянул руку и приложил ладонь к стене куба.

— Ничего нет. Я надеялся, что здесь может оказаться дверь. Ничего. Была бы дверь — или хотя бы шов. Здесь просто стена, и ничего больше.

— Нажми на нее, — предложила Мэри. Лэнсинг нажал, и перед ними открылась дверь. Мэри и Лэнсинг быстро вошли; створка с шипением встала на место.

Они оказались в огромной комнате, залитой голубым светом. На стенах висели занавеси, а между ними окна — те части стен куба, что были без штор. Всюду стояла разнообразная мебель, а у двери в корзинке с мягкой обивкой, свернувшись калачиком, спал какой-то зверек. Он напоминал кошку.

— Эдвард, — произнесла Мэри, задыхаясь, — эти окна выходят на ту сторону, с которой мы пришли. Изнутри могли следить за нами — и теперь, и раньше.

— Одностороннее стекло, — ответил Лэнсинг. — Гость не видит ничего, но сам виден из комнаты.

— Это не стекло.

— Конечно, но принцип тот же.

— Они сидели здесь и смеялись над нами, пока мы пытались проникнуть внутрь.

Сначала комната показалась Мэри и Лэнсингу пустой. Потом Лэнсинг увидел их. На скамье в дальнем конце комнаты рядком сидели четверо картежников, сидели и ждали, обратив к пришедшим мертвенно-белые, похожие на черепа лица.

Лэнсинг сжал руку Мэри и показал на картежников. Мэри отшатнулась и прижалась к Лэнсингу.

— Они отвратительны. Неужели нам никуда не деться от них?

— Что-то они регулярно появляются в нашем поле зрения.

Лэнсинг обратил внимание, что занавеси были необычными. Они двигались — точнее, в движении были изображенные на них сцены. На солнце блестел ручей, и мелкие волны и водовороты, отмечавшие его путь по каменистому ложу, были настоящие, живые волны и водовороты, а не их искусное изображение. Ветерок шевелил ветви деревьев на берегу ручья; среди ветвей порхали птицы. Кролик, жевавший кустик клевера, прыгнул и принялся за другой кустик.

На другой занавеси девушки, закутанные в прозрачные покрывала, радостно танцевали на лесной поляне под звуки свирели пляшущего фавна, Тот высоко, но неуклюже прыгал, ударяя копытами по земле. Деревья, окружавшие поляну, огромные сказочные деревья качались в такт музыке, танцуя под звуки свирели.

— А почему бы нам не пересечь комнату и не узнать, чего они от нас хотят? — сказала Мэри.

— Если только они захотят с нами разговаривать.

Мэри и Лэнсинг двинулись через комнату. Трудно оказалось преодолеть этот долгий путь под бесстрастными взглядами картежников. Если они и были людьми, то не умеющими улыбаться, не человечными людьми. Они неподвижно сидели в ряд, сложив руки на коленях, ничем не выдавая, что замечают хоть что-нибудь. Они были совершенно одинаковыми — четыре горошины в стручке, и трудно было представить, что это четыре отдельные личности, а не нечто единое. Лэнсинг не знал, как их зовут. Он никогда не слышал их имен. Интересно, а есть ли у них имена, подумал Лэнсинг. Чтобы различать их, он мысленно снабдил их ярлычками — слева направо: А, В, С и D.

Мэри и Лэнсинг решительно преодолели расстояние, отделявшее их от картежников, и остановились от них футах в шести. Стояли и ждали, а картежникам, похоже, было вообще невдомек, что они здесь.

«Будь я проклят, если заговорю первым, — подумал Лэнсинг. — Буду стоять тут, пока они не заговорят сами. Я заставлю их говорить».

В конце концов молчание нарушил картежник А. Еле шевеля прорезью, служившей ему ртом, он словно бы с усилием выдавливал из себя слова.

— Ну, — произнес он, — вы решили задачу.

— Вы удивляете нас, — ответила Мэри. — Мы и не подозревали, что задача решена.

— Мы могли бы прийти к решению скорее, — вступил в разговор Лэнсинг, — если бы знали, в чем состоит задача. Или хотя бы, что она существует. Теперь, раз вы говорите, что задача решена, что дальше? Мы вернемся домой?

— Никто никогда не решает ее с первой попытки, — сказал В. — Всегда приходится возвращаться.

— Вы не ответили на мой вопрос, — настаивал Лэнсинг. — Что дальше? Вы вернете нас домой?

— О Боже мой! Нет! — ответил D. — Нет, вы не возвратитесь домой. Мы не можем вас отпустить.

— Должны понять, — вступил в разговор С, — что удается отобрать очень немногих. Редко в группе попадается один, почти никогда — двое, как в вашем случае. Чаще всего — никого.

— Они разбредаются во все стороны, — снова заговорил А, — обращаются в бегство, ищут убежища за дверью в яблоневый сад, или прибегают к помощи переместителя, или…

— Переместителем, как я понимаю, вы называете поющие машины? — спросила Мэри.

— Да, так мы их называем, — ответил В. — Может быть, вы могли бы придумать лучшее название.

— И пытаться не буду, — отрезала Мэри.

— И есть еще Хаос, — сказал Лэнсинг. — Должно быть, там гибнут многие. И все же вы бросили мне веревку…

— Мы бросили вам веревку, — объяснил А, — потому что вы пытались спасти робота. Рискуя собственной жизнью, без колебания вы пытались спасти робота.

— Полагаю, он того заслуживал. Он был моим другом.

— Может быть, и заслуживал, — сказал А, — но он принял неверное решение. Здесь не место для тех, кто принимает неверные решения.

— Не знаю, о чем вы, черт возьми, — гневно ответил Лэнсинг. — И мне не нравится, что вы тут выносите приговоры. Да и вообще вы, четверо, мне не особенно нравитесь.

— Вы можете сколько угодно испытывать к нам неприязнь, — вмешался D, — но нельзя позволить мелкому препирательству отвлечь нас от необходимости говорить друг с другом.

— И вот еще что, — сказал Лэнсинг. — Если разговор имеет шанс затянуться, мы не собираемся стоять перед вами, как просители перед троном. Вы, по крайней мере, могли бы иметь совесть и предложить нам сесть.

— Конечно, за чем же дело стало, — ответил А. — Берите стулья и располагайтесь поудобнее.