— Эй, — позвала Маритха сквозь прорезь в пологе, — а долго ли до этой Латиштры?

— Дней десять, — ответил хранитель, даже не взглянув на неё. — Это если все ладно пойдёт.

— Ладно пойдёт, это как?

Тангар что-то пробубнил себе под нос, и ветер унёс слова, так что пришлось переспрашивать вновь. Оказалось, оно того не стоило.

— Если повезёт, — повторил он громче, — дойдём быстрее.

Девушка сгоряча дала себе слово помалкивать до самой Латиштры.

Как только первый страх и первый восторг перед таинственной Расселиной и водой на дне её прошёл, вокруг опять потянулись бесконечные холмистые пустоши, не предвещавшие пока что тех опасностей, о которых болтали в окрестностях Табалы. Маритхе стало невыразимо скучно и обидно. Медленно бредущая череда тарпов и спина Тангара впереди довершали её отчаяние. Неужто до самого посёлка ей придётся выносить с собою рядом этого твердолобого ненавистника? Неужто никого другого нельзя было найти? Ведь ясно же, Тангар её не терпит. А ещё вина перед ней… огнём его жжёт, не даёт забыть ни на миг, кого он стережёт.

Остаток дня осаждённая невесёлыми мыслями Маритха провела, забившись в уголок носилок, подальше от бурдючного жира, даже в холоде издававшего такой противный запах, что трудно было удержаться от гримасы отвращения. Иногда девушка подвигалась к щели, обозревала окрестности. Вокруг тянулись серые одинаковые холмы. Теперь её клетка сжалась до тесных носилок, угрюмо думала она, пытаясь отогреть лепёшку под одеждой, чтобы можно было жевать без усилий.

Холод уже не донимал так сильно, как во время её прихода в Табалу. Великий хорошо позаботился об её одёжках, да и погоды стояли совсем другие. Днём солнце так подогрело стылый воздух, что Тангар даже шапку снял и распустил ремни на своих шкурах. Девушка видела, что и другие погонщики от него не отстают, и оттого ещё больше куталась. Она в отличие от горцев к здешней погоде так и не привыкла. То, что им хорошо, ей плохо, а что им плохо — ей и вовсе конец.

Привалов не делали, двигались до самого заката. Когда скалы окрасились в багровые тона уходящего солнца, а в темнеющем небе едва обозначились обе луны, расходящиеся по местам, обоз встал. Бледный диск Большой Луны пока не успел опуститься в холмы, а Малая только начала свой путь по небу, когда погонщики выстроили тарпов неровным кругом, мордами наружу. Это место, видно, приглядели загодя. Тут холмы раздавались в стороны, образуя довольно широкую долину, так что во время ночного привала обоз растягивать не пришлось.

Бодрый вечерний холод пробрался за полог, заставляя Маритху запахнуться поплотнее. Снаружи слышались нечастые окрики, всхрапывания тарпов, и только. Тангар тоже что-то ответил, перекликаясь с остальными. Такие обозы не раз отправлялись в Латиштру. Никакой суеты. Никакого общего лагеря. Люди таились друг от друга, и каждый оставался при своём.

— Эй! — кто-то окликнул их снизу, обходя, видно, всех подряд. — Ваша вторая треть!

— Ясно! — ответил Тангар и полез внутрь, отогнув полог.

— Какая это треть? — подозрительно спросила Маритха.

— Нам охранять во вторую треть выпало.

— А-а…

Хранитель посмотрел на неё со вниманием, и девушка сжалась до упора, почти уйдя в мохнатые одёжки.

— Чего огня не разожжёшь, если замёрзла?

Без издёвки спросил, даже участливо.

Она только плечами пожала слегка, вряд ли Тангар заметил в полутьме, которую даже открытый полог не сильно развеял. Вечереет. Скоро темень опустится. А с огнём Маритха до сих пор не сообразила. И разводить его в этих неудобных плошках она не умеет. Не пришлось научиться. Раньше его все проводники да случайные попутчики разжигали. А ей без сноровки недолго и шкуру на тарпе подпалить.

Хранитель до конца отодвинул полог, чтобы впустить быстро уходящий вечерний багрянец, и сам принялся за дело. Скинул рукавицы, подвесил плоский жаровник, привычно приладив ременные петли к низенькому потолку, открыл верхнюю отдушину, достал ворох верёвок из пережатого игольника, вымоченного в земляной смоле, откромсал ножом несколько кусков, ловко продел их в дыры, оставленные в верхней плошке. Развязал бурдюк, скребком щедро нагрёб оттуда жиру в нижнюю плошку жаровника. Ловко у него получалось и быстро, но Маритха во все глаза не на это смотрела, а на руку его. Как это она раньше не заметила? На правой руке не хватало, мизинца, и была она страшно изуродована до самой кисти, а может, и дальше — не видно под одёжей.

— Откуда это? — вырвалось у девушки.

Тангар даже глаз не вскинул, ударяя раз за разом огненными камнями. Он сосредоточенно молчал, пока искра не подпалила пучок сухого мха, тут же ловко подхватил его и запалил все фитили. Огонь начал понемногу разгораться, и хранитель опустил полог.

— Что откуда? — наконец отозвался он. — Тут лишнего нет. Я к дороге в пустошах готовился, и не маленькой.

— Нет… Не про то я…

Он вскинул глаза, вопрошая. Огонь заполнил уже всю плошку и светил ярче некуда, наполняя их каморку удушливой вонью. Маритха украдкой посматривала на изуродованную руку, опасаясь суровой отповеди. Разве это её дело? Мало ли у здешних хранителей тяжёлых дней? Но раз уж вырвалось…

— Я… — она протянула руку и тут же отдёрнула, так и не коснувшись, — я вот что увидала. Вот и вырвалось. Ты… не злись, хорошо?

Тангар тяжело глянул на неё. Ничего не сказал. Она тоже решила язык попридержать.

Молча он принялся за другой бурдюк, с водой. Налил в большую кружку, отхватил туда кусок уже другого жира, из бурдючка поменьше. Поставил на жаровник, бросил поверх пару лепёшек. Кинул Маритхе короткие щипцы. Велел самой следить, её ужин. Сам ещё повозился, извлекая на свет узел, от которого резко пахло вяленым мясом, подкинул ей поближе. Он и впрямь подготовился основательно. Маритха в этих местах как ребёнок, даже огня толком развести не умеет. А горцы, те всегда в дорогу готовы, не боятся ни холода, ни голода, ни смерти.

Её спутник притулился с другой стороны от огня, у самого полога, отдавая девушке местечко потеплее. Прикрыл глаза. То ли устал, то ли задремать решил, а может, Маритху не хотел смущать своим неусыпным надзором.

— А ты что же? Не голодный? — робея, пробормотала девушка.

— Я потом, сначала ты, — ответил он, не открывая глаз.

Маритха воспользовалась тем временем, пока грелась вода, чтобы ещё раз без помех оглядеть его. Теперь ей казалось, что она вдруг с незнакомцем повстречалась. Все их раздоры в подземелье Покровителя, покаянная речь Тангара в пещере Храма и даже его глупая беспомощность в жилище Тёмного Ведателя сильно истёрлись в памяти, точно пылью присыпало. Отчего же Маритха так его боится? За что так не любит?

Хранитель не отдыхал даже тогда, когда отдыхал. Вот и теперь, полуспящий, он как ус горакха, готовый вмиг разогнуться. Черты у него грубые, словно вырубленные из камня, но чёткие, прямые. Глубокие складки меж бровей, у рта, жёсткий упрямый подбородок. Он привык отдавать наказы, привык распоряжаться направо и налево, думала Маритха, хотя ещё далеко не стар, сединами не убелён и опытом наверняка не умудрён, как иные.

Тангар распустил завязки настолько, что хорошо было видно косой шрам на шее и подальше, за ухом, полускрытый волосами. Только изуродованную руку он укрыл, случайно ли, намеренно ли — неведомо. Если бы не их вражда, Маритха нашла бы в спутнике намного больше привлекательного. Вместо того она вздохнула, сняла кружку с огня, с сожалением ковырнула пальцем отмякшую лепёшку.

— Давай я после, а? Я тут немножко погрызла, пока ты там… трудился.

Хранитель открыл глаза. Удивился. Отказываться, однако, не стал.

Маритха засуетилась, отмеряя себе воду и еду, подумывая о том, какой же цепкий взгляд у нею, это она ещё при первой встрече приметила. Как будто в чем-то подозревает. То ли её одну, то ли целый мир.

Она принялась мостить свою кружку на жаровнике так же, как и он, краешком глаза подглядывая, что делает её спутник. Смотрит ли за ней? Но хранитель жадно, большими кусками поглощал еду, точно спешил разделаться с трапезой поскорее.