Стук в дверь осадил его внезапную горячку. Сказитель замолк, слова отзвучали, возвращая обоих в привычную жизнь. Пожаловал сам хозяин. Общая зала битком набита, люди давно уже ждут. Ветер лишь вздохнул.

Илче тогда показалось, что стихотворец жалеет о данном обещании, но нет, сегодня он щедро расходовал дар, отпущенный ему Нимоа, словно вознамерился сжечь его без остатка. Точно в воздухе парил. А после едва добрался к себе, распластался на лежанке.

Опускалась ночь, и хозяин уже успел наложить запоры, когда какой-то поздний путник принялся настойчиво колотить в ворота. Стихотворец тут же послал Илчу узнать, как будто ожидал чего-то.

Стоит ли говорить, кем оказался ночной гость! Снова Серый. Он влетел, как сама буря, однако бросил единственный взгляд на Илчу и сразу успокоился.

"Наконец-то", - встретил его Ветер.

"Я торопился", - коротко ответствовал Лассар.

И вновь они со стихотворцем прободрствовали всю ночь, вызывая у добровольного стража зубовный скрежет. У Ветра ведь и так сил нет! После сегодняшнего-то… А они там шепчутся без сна! Ничего человеческого нет у этого Лассара.

А как только забрезжило утро, Серый куда-то отлучился и скоро вернулся с легкой повозкой. Они отбыли, опять не прихватив с собою Илчу. Тот полдня мерил шагами подворье, пока они вернулись. Стихотворец стал совсем прозрачным, так обессилел, гость, как обычно, скрывал обличье, на котором и так ничего не прочтешь. И вновь они заперлись, о еде так никто и не вспомнил.

Илча уселся под дверью, не на шутку встревоженный. Но то ли сам Ветер, то ли гость его, наверно, догадались, что кто-то может услыхать их: говорили очень тихо, ни словечка не разобрать. Прошла целая вечность, пока послышались шаги, но на беду, ноги у сторожа изрядно затекли - вовремя отскочить не удалось. На пороге показался Лассар.

- Входи, - уронил только одно слово, не выказывая ни удивления, ни гнева.

Илча кинулся к лежанке. Уходящий Канн позолотил все вокруг, но лицо стихотворца уже утеряло всякие краски.

- Я лекаря позову… - растерянно пробормотал Илча, не решаясь, однако, сдвинуться с места.

- Не стоит, - очень тихо, но четко ответил Ветер. - Лекарь не понадобится… Не нужно лишней суеты.

- Но как же… почему… - бормотал Илча, понимая, что говорит не то. - Все же хорошо было…

- Я очень устал, - бледно улыбнулся Ветер, словно ободрить хотел, но сил на то не хватило. - А значит пора.

Надо было что-то еще сказать. Только вот что… Илча силился придумать, но третий раз замолкал на полуслове.

- Не нужно ничего говорить, если в том нет потребности, - раздался сзади ненавистный голос. - Молчание порой ценнее. И говорит лучше слов.

Илча резко обернулся.

- А ты… - процедил он, не зная, что еще добавить пообиднее.

- Не лучшее время для злости, - прошелестел Ветер, и Илча устыдился.

Некоторое время все безмолвствовали. Канн тащил прочь по стенам свои уходящие лучи. Последние для одного из них.

- Илча…

Тот кинулся вперед.

- Надеюсь, ты все же поверишь… В сказку… Как поверил я… в свое время…

Странные слова. И непонятные.

- Лассар…

Теперь пришлось освободить место для Серого.

- Помни о моей просьбе! - Серый кивнул. - И еще… Знаешь… о чем я жалею? Нет… не так… О чем часто думаю?.. Я никогда… не говорил тебе прежде…

Илча подвинулся ближе, стараясь не упустить ни слова, пусть даже не ему назначенного. Не желая уступать Серому ничего. Он и так, не спросясь, забрал себе последний день Ветра. И последнюю ночь. Он привык забирать себе все, что пожелает.

- Ни о чем больше… только об одном… Человек так глупо устроен… Ты еще меня слышишь?

Лассар вновь кивнул.

- Как же хорошо, что ты успел… Помнишь, я рассказывал о той… другой Жемчужине?.. Фиолетовой…

- Помню.

- Полжизни думал… А что если б выбрал ту… И ведь свою бы ни на что не променял… Она - как весна… И все равно… так хочется знать… что было бы, если…

- Ты выбрал хорошую Жемчужину. Принес много света. И пусть тебя больше ничего не тревожит.

- Хорошую… И он тоже… так сказал…

Кто это "он", так и осталось темным. Ветер больше не уронил ни слова. Лассар взял его за руку.

- Прощай.

Илча тут же схватил другую, но сказать ничего не смог, сдавило горло.

Ветер беззвучно шевельнул губами. Едва заметно улыбнулся кому-то невидимому. И тихо ускользнул.

- Кто может вольный ветер привязать… - прошептал рядом Лассар.

Илче показалось, что последний луч Канна отливал весенней зеленью. И тут же внутри запоздалым лучом блеснуло: так все это правда! Не выдумки стихотворца, а самая настоящая взаправдашняя правда! Ведь только что они оба всерьез говорили… о Жемчужинах? Тех самых, что могут все? Для любого человека, пускай даже не такого отважного, как Сид, и не такого замечательного, как Ветер?

Он столько времени потратил зря! А теперь узнать больше не у кого. Кроме…

Мгновенно пришедшая жажда оказалась такой неуемной, что Илча пересилил свое отвращение.

- Так это он… всерьез? Про Жемчужины?

В набегающих сумерках он отважился дерзко посмотреть в глаза Серому и тут же взгляд отвел.

- Он говорил о них каждый день. И всегда всерьез. Только глухой мог того не слышать, и только слепой не заметил бы очевидного, - Лассар ронял слова мимоходом, размышляя о чем-то своем, и все равно ухитрился уязвить сверх всякой меры.

Илча замкнулся. Они еще немного посидели рядом с Ветром. Темнело. Серый зажег свечу.

- Он оставил тебе все, что имел, до последнего медяка. Немного, и все же… Кроме этого. - Он извлек два свитка, оба тоненькие. - Это - мне.

- А с чего это тебе? - огрызнулся Илча. - Там не написано!

Время для злости, конечно, было совсем неподходящее, а для торга - уж тем более, но мысль о том, что придется отдать хотя бы кусочек стихотворца Серому, причиняла боль.

- Именно что написано, - в тон ответил Лассар. - Смотри.

Один свиток оказался запечатан, и с наружной стороны не только начертано, но и процарапано для надежности: "когда я умру, этот свиток надлежит передать на хранение Лассару, главе иледов, где бы он ни оказался". Второй легко развернулся, являя малую печать Городского Совета Фалесты и размашистый росчерк, удостоверяющий истинность намерений Ветра, но Илча все равно читал и не верил.

"Заветное письмо.

Я, Ветер, бродячий стихотворец, отцовское имя которого неизвестно, также ведомый в Краю Вольных Городов под прозвищем Вольный Ветер, желаю сделать Лассара из Альмиты, главу иледов, новых слуг Дракона, распорядителем своей смерти".

И только. Но и того довольно.

Это как пощечина… нет, как удар ножом в спину!

И не отменишь, не сотрешь. Ни слов на пергаменте, ни своей обиды.

В Краю Вольных Городов все как на торгу - примечено и поделено заранее промеж родичей. А вот если нету никого… тогда и назначается распорядитель смерти. Это он ведает погребением, он хранит "заветные" свитки, толкует последнюю волю, расписанную на "заветном" пергаменте, он берется улаживать все посмертные дела и споры. Он, и только он, обличен доверием… Но бывает - очень редко, но все же случается, - что после смерти не остается "заветных" свитков, и тогда единственным законом и волей становится слово названного распорядителя. Это высочайшая честь, что можно оказать лишь по смерти, знак безграничного доверия и близости. Илча не смел и надеяться на подобное, а тут… Уж лучше бы не осталось никакого заветного письма, и все заботы достались Городскому Совету!

- Тут что-то не так, - пробормотал он, беспомощно разглядывая все положенные отличия. - Как же ты этого сподобился, а? Все-таки окрутил тогда Ветра, еще в Вальвире, да? Потому и отпустил нас… вроде как ничего не вышло! А потом… Эх!.. - махнул рукой. - А я все голову ломал, как да что! Как будто не ведал, что такое слуги Дракона! И зачем оно тебе, а?

Серый потянулся за свитком, но Илча отстранился, готовясь дать деру. Если запереться, то он успеет сжечь эту гадость. Но противник даже в тусклом свете видел гораздо лучше, чем Илча ясным днем.