Он снова запнулся, тяжело дыша. Руки его дрожали. Клэр взяла его руки в свои. Боль, написанная на его лице, казалось, передалась ей.

Дэнзил посмотрел на их соединенные руки, потом — ей в глаза.

— А ты… ты сочувствуешь мне, Клэр?

Горячая краска прилила к ее щекам. В его словах она услышала насмешку. Клэр попыталась убрать свои руки, но он удержал их.

— Я не собираюсь смеяться над тобой. Я нередко оказывался в подобных ситуациях, только обычно я выступал в роли внимательного слушателя, готового помочь советом. Мне как режиссеру часто плачутся в жилетку, и это естественно, особенно когда имеешь дело с темпераментными, эмоциональными людьми — актерами.

— А тем более — красивыми актрисами… — не удержалась Клэр. И встретила его веселый взгляд.

Клэр почувствовала, как на ее щеках разгорается пожар. Она готова была откусить себе язык. Он наверняка распознал скрытую ревность в ее словах.

— Должен сказать, — чуть смущаясь, добавил он, — что для меня ново быть рассказчиком, и я вовсе не хочу утомлять тебя перипетиями своего трудного детства.

— Ты совсем не утомляешь меня! — поспешно заверила Клэр. Наоборот, она стремилась лучше узнать Дэнзила.

— Мне не хочется рассказывать дальше, ведь то, что случилось потом, выставляет меня в плохом свете. — Дэнзил нахмурился, однако, помолчав, продолжил: — Я горел желанием уязвить тетю, причинить ей душевную боль. И это самое непростительное в моей истории. Я обозлился, потому что тетя вся светилась от радости за себя и за «мальчиков». Я же не забывал, как в тетином доме обходились со мной, сиротой, которым можно пренебречь, которого можно обидеть… Потеряв власть над собой, я раскричался. В переходном возрасте все защищают правду… Я считал себя обязанным восстановить справедливость и бросал обвинения в лицо тете. Конечно, она не поверила мне. А если бы и поверила, то никогда не призналась бы в этом. Она начала ругать меня, кричать в ответ… и вдруг, схватившись за грудь, стала хватать ртом воздух. Пошатнулась и упала на стул. Я страшно перепугался, подбежал к ней — спрашивал, все ли в порядке… А она ударила меня. Это движение было последним в ее жизни. — Дэнзил снова поднял глаза на Клэр. Он был белым как полотно. — Ударила. Последнее, что она сделала… А потом умерла, и я не пытался ей помочь.

Клэр неудержимо захотелось обнять его, но она побоялась и лишь крепче сжала его руки.

— Ты, наверное, был очень напуган. Ты был слишком мал и страдал из-за своей вины… К тому же ты, вероятно, не знал, что нужно делать в таких случаях!

— Вообще-то, я даже толком не понял, что произошло. Она громко кричала, а в следующую секунду затихла навсегда. — Он сосредоточенно смотрел на Клэр, в его потемневших глазах затаилась печаль. — Я не пытался помочь ей — вот что не дает мне покоя. Я просто стоял как столб и ничего не делал. Время как будто остановилось. А я — я онемел. Мне казалось, был какой-то особый смысл в том, что тетка, никогда не питавшая ко мне добрых чувств, в последнюю минуту перед смертью ударила меня.

— Ты был в шоке.

— Да, наверное. Сначала я не понимал, что происходит, потом запаниковал. Я не бросился оказывать ей первую помощь, а вызвал «скорую». Врач сказал, она умерла мгновенно, но я никогда не был до конца уверен в том, что он не ошибся.

— Ты был ребенком, Дэнзил! Ясно, что ты испугался.

— Не знаю… Может, если бы я сделал чтонибудь… искусственное дыхание, массаж сердца… Если бы у меня получилось, она бы выжила.

Клэр едва сдерживала подступившие к горлу рыдания. Его глаза были как два глубоких колодца, до краев наполненные болью.

— И ты не можешь избавиться от чувства вины…

Он криво улыбнулся.

— Я старался забыть о ней, но ты права, меня не покидало чувство вины. В конце концов, она взяла меня в дом, хотя не была обязана заботиться о сироте, и потом, не она — ее сыновья мучили меня. Сейчас они, наверное, почтенные, уважаемые люди. Мне не повезло, что я узнал своих двоюродных братьев, когда они были в переходном возрасте. Подростки обычно забавляются, муча других. А тетю нельзя осуждать за то, что у нее не осталось для меня ни капельки любви, после того как она отдала ее всю четверым детям.

Они немного помолчали.

— Что случилось с тобой после ее смерти? — наконец спросила Клэр.

— К тому времени мой отец уже два года как был мертв. Он служил на большом пассажирском судне и утонул в море. По официальной версии, это был несчастный случай, но я думаю, бедняга спрыгнул за борт: он беспробудно пил.

— А твоя мать?

— Бог знает, где она. Возможно, тоже умерла. Она исчезла, когда мне было два года, и с тех пор о ней никто ничего не слышал. А мои братья, унаследовавшие дом после тети Флоры, продали его и поделили вырученную сумму, так что я снова стал бездомным.

Клэр в ужасе содрогнулась. Теперь она многое поняла в нем. События детства объясняли его таинственную остраненность, склонность к одиночеству. Он жил вдали от людского тепла, и поэтому у Клэр часто возникало ощущение, будто он из темноты заглядывает в чужие освещенные окна. По сути, Дэнзил оказался выброшенным за борт нормальной человеческой жизни.

— А что было дальше? — мягко спросила она.

— Дальше мне впервые улыбнулась удача. — Дэнзил слегка оживился. — Между прочим, у меня есть своя теория, что касается жизни, вселенной… всех вещей на свете. Я верю, что воздается за плохое и за хорошее. Если сейчас ты неудачник, то рано или поздно фортуна повернется к тебе. Рок, провидение, Божья воля — называй это как хочешь, однако последние станут первыми… Моя жизнь началась тяжело, но, когда умерла тетка, меня взяла к себе школьная учительница, и я жил у нее до восемнадцати лет. Ее дом совсем не походил на теткин — у старой женщины тоже были дети, они выросли, разъехались кто куда, и миссис Даррелл с мужем хотели, чтобы дом не оставался без молодежи.

Лицо Дэнзила прояснилось, смягчилось. Клэр поразила происшедшая с ним перемена.

— Наверное, они были замечательными людьми.

— Да, — твердо ответил Дэнзил. — Они молоды душой. И сейчас. А ведь обоим супругам уже где-то под семьдесят. Когда я переехал к Дарреллам, моя жизнь круто изменилась. Благодаря им я поступил в колледж на актерский факультет, начал карьеру. Я до сих пор навещаю моих благодетелей и постоянно поддерживаю с ними связь.

— А твои братья?

Его лицо вновь омрачилось. Он жестко сказал:

— Я больше их не видел. — Он замолчал, потом процедил сквозь зубы: — Я стараюсь не думать о них. Меня уже не так часто мучат кошмары, но, если я устал или меня что-то тревожит, они возвращаются снова.

К ее горлу вдруг подступила дурнота.

— О… — Только теперь она поняла, какую ошибку совершила. — Ты… тебе опять приснился кошмар, потому что я надела на тебя цепь?

Дэнзил пожал плечами и не ответил, напустив на себя безразличный вид, но Клэр уже знала, кто был причиной возвращения его страшных снов.

— Прости меня… Я так раскаиваюсь… Если бы я знала, я бы никогда… — Она запнулась. — Господи, почему ты не сказал мне о своей клаустрофобии? Должно быть, ты пережил ужасную ночь… — Голос Клэр сорвался, ее душили рыдания.

Он невесело засмеялся.

— А ты поверила бы мне?

Клэр вздохнула.

— Наверное, нет. — Дрожащими руками она вытащила из кармана ключ. — Садись, я открою замок.

Он сел, и черная шелковая пижама от резкого движения распахнулась на груди. Клэр была так расстроена и потрясена, что не сразу смогла открыть замок, но в конце концов он поддался. Клэр стащила ремень и гремящую цепь на пол. Дэнзил был свободен.

Он потянулся, чтобы размять мышцы.

— Все-таки это случилось. Было чертовски неудобно лежать здесь как тюк.

— Прости меня, Дэнзил. Я не хотела причинить тебе боль. Я только пыталась…

— Спасти свою сестру от меня, я знаю, — закончил он. — Полагаю, Люси уже в дороге? Во сколько у нее самолет?

Клэр искоса взглянула на него. Может, она и чувствовала себя виноватой в его кошмарах, но не доверяла ему до конца. Она бы не удивилась, если бы Дэнзил захотел взять реванш за нанесенное оскорбление. Клэр была вся как на иголках, она была готова в любой момент удрать, но пока Дэнзил, по всей вероятности, не собирался идти в наступление.