— Простите, Акамицу-сан, — ответил ей я, — но у меня ещё остались декораторские дела. Я не хотел испортить костюм в день премьеры.
— Сколько вам говорить, Руднев-сан, — всплеснула руками Акамицу, — что вы шеф декораторов — оставьте всю работу им и только наблюдайте за ней.
— Но наблюдать-то приходится много где, — усмехнулся я. — Не думаю, что пятно от бензина или пыльный рукав так уж украсят мой костюм. Мне ведь надо надзирать за разгрузкой последних декораций и их установкой. А также монтажом на поворотном круге оставшихся деталей «Ласточки». Я ведь перемажусь до премьеры, как поросёнок.
— Хорошо-хорошо, — махнула на меня рукой Акамицу, — ступайте, раз у вас столько дел. Только чтобы за час до спектакля были готовы.
— Обязательно, — усмехнулся я и поспешил по делам.
Я слышал о неприятной истории, что произошла несколько дней назад у декораторов, в результате которой пропал без следа один из них. Бокий предпочитал отмалчиваться, говорил всё больше какими-то туманными намёками. Он, вообще, сильно изменился после неё, я его практически узнавать перестал.
Сейчас Глеб Иванович вместе с парой крупных работников нёс стол, кажется, предназначавшийся для дома Огудаловой, а может салона на «Ласточке», или, скорее всего, для обеих сцен. Он, конечно, больше руководил процессом, следя за тем, пройдёт ли стол в дверные проёмы, по каким коридорам лучше его нести и всё в том же духе. Похоже, Тонг окончательно приблизил его к себе, задвинув неуправляемого Ксинга подальше.
Я решил, что и одного руководителя в виде Бокия декораторам вполне хватит, он неплохо справлялся с этим делом, и отправился к сцене. Там уже сам Тонг с остальными рабочими проверяли механизм поворота, который уже несколько месяцев не работал. Это дело было намного важнее стола. Ведь растягивать паузы между явлениями — смерти подобно, как не раз объясняла нам Акамицу. И именно от работы механизма поворота это во многом зависело.
Вот по дороге туда я и встретил второго Бокия. Он уверено шагал мне навстречу и даже рукой махнул.
— Мастер Тонг говорит, — сообщил мне второй Глеб Иванович, — что механизм поворота вполне исправен. Сейчас закончат смазку, провернут пару раз туда-обратно, чтобы разошлась по всем деталям, и будет как новенький.
— Ви Мин, — спросил я у него, — а как же стол? Уже отнесли? — Глупее вопроса придумать было нельзя, но ничего другого в голову не пришло.
— Стол, — протянул Бокий. — Ах, стол! — хлопнул он себя по лбу, становясь совершенно непохожим на того человека, с кем я общался эти несколько дней. — Тот самый стол. — Глаза его под окулярами очков забегали, на лбу выступил пот, таким я не видал его ещё ни разу. — Стол, говорите, — снова повторил он, как заклинание…
И тут грянула музыка!
— И что это за молодое дарование нам сосватали дирижёром? — поинтересовалась Акамицу, глядя на юношу в чёрном фраке и партитурой под мышкой.
Он выбрался из чёрного авто и важно проследовал через фойе театра, даже не обернувшись на режиссёра.
— Накадзо-сан говорил о нём, — ответила режиссёру Дороши. — В зале отведена отдельная ложа для военного министра Араки-тайсё и посла Риббентропа. Именно из-за немецкого посла Накадзо и рекомендовали этого юношу. Сообщили, что он очень одарённый молодой человек, который будет гастролировать у нас с немецким оркестром. Его взяли с собой, чтобы предъявить как козырь на переговорах и возможных гастролях, ну, так мне Накадзо-сан объяснял. В общем, сплошная политика. Я в этом ничего не понимаю.
— Надеюсь, — пробурчала себе под нос Акамицу, — что это дарование из Германии не испортит нам спектакль.
Дороши только плечами пожала. Поделать ничего с этим она просто не могла.
Молодой человек со столь же важным видом прошёл к оркестровой яме, уложил партитуру на пюпитр, взял дирижёрскую палочку и строго постучал ею, призывая музыкантов к порядку. Обучавшиеся за границей музыканты оркестра прекратили шуметь, все взгляды устремились на палочку в руках молодого человека. Тот взмахнул ей…
И грянула музыка!
Она, казалось, прокатилась по всему театру. Одновременно грянули ударные, струнные, духовые инструменты, вразрез со всеми законами и правилами музыкального искусства. Зазвенели стёкла в оконных рамах. Все, кто был в театре, за исключением нескольких декораторов, несших тяжёлый стол, пригнуло к земле. Один из них отпустил свой угол стола и сунул руку в карман жилета.
Сидящая в столовой Алиса закричала, из глаз её хлынули слёзы. Сатоми, сидевшая напротив неё, хотела вскочить на ноги, броситься к девочке, но музыка накрыла и её. На плечи как будто тяжкий груз взвалили, выпрямиться оказалось просто невозможно, заплаканное личико Алисы расплывалось, как будто ревела и сама Сатоми. Собравшись с силами, Сатоми упёрлась руками в стол и сделала пару шагов, что разделяла её и Алису. Но всё, что могла сделать, это обнять её за плечи и вместе с девочкой рухнула на пол.
Даже за пределами театра почувствовалась музыка. Сидящие в чёрном авто неподалёку от театра фон Нейманы и Исаак с Гудерианом ощутили только отголосок музыки, творимой Дитрихом. Большую часть гасила защита театра. Все они хорошо видели чёрный купол, скрывающий здание, по его поверхности шла заметная рябь, вызываемая музыкой, рвущейся изнутри.
— Дитриху не удаётся прорвать защиту, — заметил Мельхиор. — Она оказалась куда крепче, чем вы думали.
— На большее трюк с музыкой просто не рассчитан, — бросил через плечо Исаак. — Часть энергии идёт на то, чтобы не давать людям внутри театра головы поднять, иначе до Дитриха давно уже добралась бы охрана.
— А как же появление ожившего Бокия? — поинтересовался Бальтазар. — Он не сыграл свою роль?
— Вполне возможно, что и сыграл, — отмахнулся фон Кемпфер. — Попадём внутрь — узнаем.
— А разве это не он? — поинтересовался Мельхиор, поправив очки. — Вон там, со столом. Или я его с кем-то путаю?
— Кажется он, — протянул Исаак, открывая окно автомобиля и вглядываясь в фигуры декораторов, возящихся со столом. — Не могу разобрать из-за защиты.
— Это не люди, — сообщил все Гудериан, чьё зрение было самым лучшим из всех. — Это те, кого я убил во время нашей прогулки в город. Сейчас внутри них сидят демоны.
Тот, кто показался Мельхиору похожим на виденного однажды — да и то мельком — Глеба Бокия, вынул из кармана небольшой предмет и встряхнул ладонью. К музыке добавился мелодичный звон. От него у всех немцев тут же заныли зубы, рот наполнился кровью. По куполу защиты, накрывавшему театр, прошла новая дрожь, а от того места, где стояли мёртвые рабочие, потянулась ледяная корка. Музыку начал перекрывать треск. Она грянула громче, как будто соревнуясь с новым звуком, стремясь поглотить её, сделать частью общей композиции.
— Они входят в резонанс, — констатировал Мельхиор, снимая очки, металлическая дужка которых начала покрываться ледяной коркой. — Сейчас защита театра не выдержит.
Мертвец с лицом Глеба Бокия во второй раз встряхнул рукой. Звон ударил уже не только по ушам, он впился в самые кости немцев, холодным языком проходясь по ним. До хруста сжав шатающиеся зубы Кемпфер начал творить защитное заклинание. Ему давно не требовалось для этого говорить что-либо или сотрясаться в шаманском танце камлания. Из мостовой полезли щупальца тьмы, быстро сливающиеся в кокон, скрывающий автомобиль с немцами. Точно такой же, только больших размеров, накрыл грузовик, в котором сидели эсэсовцы из охраны Риббентропа.
Практически следом взорвалась защита театра. И это ударило уже по всем, кто находился в тот момент примерно в квартале оттуда. У людей начинались эпилептические припадки, у других не выдерживало сердце, пожилые просто падали замертво. Череда подобных маленьких трагедий уносила жизни людей или лишала их здоровья, и ни один врач не мог дать им сколько-нибудь вразумительного объяснения. Истину же знали единицы и сейчас они начинали действовать.
Черные коконы, накрывающие грузовик и авто немцев, рассыпались, как только иссякла взрывная волна, разошедшаяся во все стороны от театра. Эсэсовцы, как по команде, принялись выпрыгивать из него с автоматами наперевес. Они уверенно ринулись к театру, вскидывая на бегу оружие.
