Валерочка готов был зареветь, у него дрожали губы Фредик стоял, опустив голову, и молчал.
— Я прошу вас оставить ребят в санатории под мою ответственность, — попросила Надежда Сергеевна, — завтра у нас будет педсовет, в три часа дня, на который мы приглашаем и вас…
— Обязательно буду. И прошу вызвать родителей. Мы дадим телеграмму Гречишниковым и вызовем мать Улыбина.
— Она не придет, — вздохнул Фредик. — И губы его задрожали так же, как у Валерочки.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
ПЕДСОВЕТ
Прижав ухо к дверной щели, Леня, скрытый от глаз дежурной сестры тяжелыми драпировками, слушал выступления членов педсовета и кратко сообщал Фредику и Валерочке все, что о них говорят. Закутавшись в одеяла для тепла и маскировки, дружки притаились за большим диваном в вестибюле.
Время от времени они выглядывали из своего укрытия, чтобы лучше слышать Леню.
— Екатерина Павловна напустилась на тебя, — шептал Леня Фредику. — И не читаешь ничего, и учишься плохо, и книги рвешь, а Гречишников, — говорит, — «подпал под твое дурное влияние»…
— Ничего я не подпадал, — сказал Валерочка, не глядя на Фредика.
— «Химия» против вас, — снова начал свою информацию Леня. — Показывает разорванную простыню, грязное полотенце, салфеточки, залитые чернилами…
— А больше ничего? — с облегчением сказал Фредик.
— Еще сломанные санки, разбитые стекла. Это те, что вы тогда башмаком в окне на веранде разбили… и сломанную корзину для бумаг.
— Я могу заплатить за все, — растерянно произнес Валерочка.
— Сестры и няни против вас. Говорят: «Они нарушают режим, грубят, не ценят наш тяжелый труд».
— Подумаешь… переработались, за что только им деньги платят, — выпятил свою нижнюю губу Фредик.
— Выступает сержант милиции! Говорит: «Их надо перевоспитывать…»
— Я сам им это сколько раз говорил, — подал реплику Фредик.
— В колонию для малолетних преступников их надо отправить.
— Ой! — схватился за голову Валерочка.
— Не дрейфь, — подбодрил его Фредик, — мы вместе…
— Минна что-то пищит, тише. Ага!
И передача начинается снова:
— Улыбина обязательно надо исключить из санатория и направить в исправительную трудовую колонию. Здоровенный малый, не учится и не хочет работать, ест за семерых, нарушает дисциплину и еще начал воровать, — возмущалась Минна Эриковна.
— Украл фактически не Улыбин, а Гречишников, — поправил Минну Эриковну сержант милиции, — ваш больной…
— Но позвольте, какая же это кража, если мальчик взял только свои деньги? — вступилась за Валеру Светлана Ивановна.
— И вправду, как это можно украсть свое? — поддержал ее Иван Иванович.
— Не свое, а родительское, — доказывала «Химия».
— А если родительское, так пусть родители и разбираются, — сказала Екатерина Павловна, — причем тут милиция? Это не кража.
— Кража, кража! — настаивала «Химия». — Ведь шкатулку-то они у меня похитили и взломали. Кража со взломом!
— Опять сержант милиции!.. — шепнул Леня.
Вся тройка у двери насторожилась.
— Извините меня, уважаемый педсовет, но только вы мне задали трудную задачку, сейчас поинтересуемся… — И он углубился в свой справочник.
— Милиционер задачку решает про вас, — снова сообщил Леня. — Глядит в самый конец, в ответы… Сейчас он про вас решит… Ждите.
Все ждали.
— Извиняюсь, — вежливо сказал сержант, — такого случая здесь не предусмотрено, я должен буду по этому вопросу проконсультироваться с юристом…
— Ну что, решил?.. — допытывались у Лени Валера и Фредик.
— Нет, сам не может, ему слабо!
— А-а!..
Ребята выбрались из своего укрытия и приникли к двери.
— В этой краже, безусловно, виноват один Улыбин. Он разложил Валерочку, и воспитатели ответят за то, что недосмотрели. А Улыбина надо немедленно выгнать, — решительно предложила Минна Эриковна.
— Куда? — спокойно и строго спросила Надежда Сергеевна.
— Как это «куда»? Домой, он же местный…
— У него нет дома…
— Понимаю. Вам жалко этого отпетого хулигана. Пусть разлагает порядочных детей, пусть обкрадывает наших сотрудников. Вы хотите быть доброй за счет государства!..
Минна Эриковна неожиданно рванулась к двери, и тррах… изо всей силы треснула по лбу Фредика и расквасила нос Валерочке.
Фредик взвыл:
— Дряхлая блошка!..
— Нехорошо подслушивать, нехорошо, — пробирала дежурная медсестра ребят, накладывая холодный компресс на здоровую шишку, выросшую на лбу у Фредика.
— Нехорошо, конечно, — согласился Валерочка, — но ведь решалась наша судьба…
— И шкатулку тоже брать было нехорошо!
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
ПРИЗНАНИЕ
Валерочкин отец появился в санатории совершенно неожиданно. Это был высокий, широкоплечий человек, в элегантной шляпе, хорошо сшитом пальто. С виду он походил на иностранца. Но лицо, говор и какая-то особая манера держаться, такая, когда человек чувствует себя крепко дома, в своей родной стране, — обличали в нем русского, советского человека. И, безусловно, военного, несмотря на штатский костюм. Может быть, это чувствовалось в его открытом взгляде серых, умных глаз, упрямом подбородке, в волевой линии рта.
Дежурная сестра Зоя Николаевна пригласила товарища Гречишникова пройти в кабинет к главному врачу.
— Получив вызов в Москву, я решил сначала заехать к вам, уважаемая Надежда Сергеевна, — начал он. — Ваше письмо меня очень встревожило…
Они беседовали долго. Надежда Сергеевна рассказала отцу все.
— После этой непредусмотренной врачами грязевой «процедуры» няни сначала выстирали в ванне вашего сына вместе с его дружком, затем их одежду. Митя повредил себе больную ногу, растянул связки и теперь долго пролежит в постели. А воспитательницу в тот день с сердечным приступом отправили в больницу.
Гречишников слушал Надежду Сергеевну и, не замечая, мял шляпу большими сильными руками.
Неприятно отцу слушать такое о своем сыне. И еще неприятней эта история с кражей шкатулки.
«Почему он сдружился с Фредиком, а не с Митей, Сашей или с кем-либо из других хороших ребят? Что их сблизило?»
— Я прошу вас познакомить меня с Митей. Мне хочется лично поблагодарить его за спасение жизни моему сыну.
— Пожалуйста, после тихого часа вас проведут в палату.
— А сейчас не могу ли я повидать своего босяка?
— Можете… — Надежда Сергеевна широко распахнула дверь своего кабинета в коридор и добавила, как-то странно улыбнувшись: — не только увидеть, но и услышать.
— Вот приедет мой папа, он вам покажет, где раки зимуют, — доносился из палаты Валерочкин голосок. — Вы узнаете, как держать меня в изоляторе без штанов, меня, сына известного дипломата, которого весь Советский Союз знает.
— Нам теперь все равно, — басил Фредик. — Мы — люди конченные, пропащие…
— К нам подход нужен! Индивидуальный подход! — явно передразнивал кого-то Валера.
— Ах, стервецы, — отец покачал головой и в наброшенном ему на плечи халате вошел в изолятор.
— Папа! — почему-то упавшим голосом вскрикнул Валерочка.
— Здорово, сынок…
Фредик, раскрыв рот, застыл от изумления. Дверь плотно закрылась. О чем они говорили — никто не слышал. Но все видели, как после тихого вначале разговора, затем горячих споров и, наконец, всхлипываний, похожих на лай охрипшей собаки, Фредик в трусах и тапочках на босу ногу вышел из изолятора с невидящим взором.
Обычно он в два прыжка «брал» лестницу, ведущую наверх, к их палате. Но сейчас она ему показалась необыкновенно крутой и трудной.
Валерочкин отец начал разговор с Фредика. И не стал читать ему «мораль», как это делали другие и чего терпеть не мог Фредик.
Он почувствовал доверие к этому человеку и понемногу рассказал все. И про шкурки…
Товарищ Гречишников слушал Фредика и смотрел на него пристально, не отрывая глаз. Фредик не смог выдержать его взгляда. Опустил голову и заревел, как девчонка.
