— Хорошо, если у человека есть совесть! — сказал Валерочкин папа, — я понимаю, трудно признаваться в своей вине и особенно в подлости, и особенно в такой! А Митя спас тебе жизнь…

Они еще долго говорили. Никогда и никто так не говорил с ним, Фредиком. И вот Фредик должен пойти к Мите. До чего же крутая лестница… И как трудно начать этот разговор! К счастью, Митя был в палате один.

— Лежишь? — хрипло спросил его Фредик.

— Лежу, входи…

— А Сашка где?

— На консультации у профессоров…

Фредик присел на кровать подле Мити.

— Знаешь, я заниматься решил, письменным русским.

— Пожалуйста, — удивился и обрадовался Митя, — только вот не совсем удобно. Ты в одних трусах, без тетради, без книжек…

— Сегодня и так ладно, — как-то странно сказал Фредик. Вскочил, забегал по комнате. Опять сел. Сжал голову руками.

Митя ни разу не видел Фредика в таком состоянии.

— Я у тебя возьму, — Фредик вдруг вырвал страничку из Митиной тетради.

Мите было немного жаль испорченную тетрадь, но он ничего не сказал.

— Ну ладно, я буду тебе диктовать, а ты пиши, — предложил Митя.

— Нет, — сказал Фредик. — Я буду писать, а ты меня поправляй!

— Хорошо, пусть будет по-твоему…

Фредик, красный, взволнованный, закусив губу, что-то быстро написал.

«Я — хам», — прочел Митя. — Правильно написал?

— Правильно.

Фредик взял листок и снова что-то быстро нацарапал.

— «Я с выня», — прочел Митя и сказал, теряясь: — Три ошибки.

— Безо всяких ошибок! Это я написал правильно.

Он вырвал у Мити листок и размашисто написал еще кое-что.

«Я…» — дальше шло такое, что ни читать, ни произносить — нельзя…

— Зачем ты так про себя, — мягко упрекнул его Митя, — я никогда о тебе так худо не думал.

— Не думал! — неожиданно высоким голосом крикнул Фредик. — А я — такой. Я тебе сейчас докажу, кто я… — Он вырвал из-под Мити подушку и сунул руку в наволочку… Шкурок не было… Фредик вскочил, принялся лихорадочно ощупывать подушку, сдернул наволочку, разорвал наперник и стал из него выбрасывать горстями пух и перо, наконец, вытряхнул все содержимое наперника в воздух.

— Ты с ума сошел?! — пытался остановить его Митя, но не мог подняться с постели.

— Значит, ты взял их?

— Кого?

— Ну, эти дырки!

— Какие дырки? — удивился Митя.

— Ну эти, тьфу, норки?! — вид у Фредика был безумный.

— Что ты прешь? Я ничего не брал.

— Врешь, я сам затолкал их к тебе в наволочку, со зла…

Митя все понял и побледнел.

— Так это ты сделал, гад?

— Я… — весь сжался, сидя на полу, Фредик.

Митю начала бить мелкая дрожь.

— Ну, ударь меня, ударь по морде! Я со зла, из-за Ляльки, — Фредик подполз к нему на коленях.

Митя размахнулся и ударил его.

— Бей еще, я виноват, бей…

— Гад ты такой, — выдохнул Митя. — А меня вором посчитали, в кабинете срамили. Я с такого позору хотел убиться… а после уж Светлана Ивановна сказала, что вор сознался.

— Я ей не сознавался, — Фредик вскочил.

— Тогда кто же?

Весь в пуху и перьях Фредик ворвался в кабинет к главному врачу.

— Надежда Сергеевна! Светлана Ивановна! Я должен вам сказать… признаться… Митя — не виноват, и тот, другой, это я. Все — я… — и Фредик закрыл лицо руками.

Творилось что-то непонятное. Не успела няня Маша поймать на мокрый веник пух, разметавшийся по палате, как стремительно ворвалась Светлана Ивановна. Пух снова взвился в воздух. Светлана Ивановна целовала Митю, приговаривая после каждого поцелуя: «Милый! Дорогой! — Затем Светлана Ивановна схватила за талию няню Машу. И вместе с нею, веником и перьями закружилась по палате.

— Не ошиблась я, не ошиблась! — смеялась и радовалась Светлана Ивановна.

Она легко, как птичка, выпорхнула из палаты. Няня Маша, вся в пуху с головы до ног, мелко крестилась.

— Ужасти, святой крест! И что же это такое деется!? И все в этой палате. Не иначе, как заколдованная.

— Ида! Марксида! Где ты? — радостно звенел по коридору голос Светланы Ивановны.

— Я здесь, — вышла из своей палаты Ида, сдержанная и сумрачная за последнее время.

— Ида, девочка моя, — обняла ее Светлана Ивановна, — сколько ты перестрадала, я все знаю… Фредик сознался…. Я все, все поняла… Твой детдом может гордиться своей воспитанницей!

Ида уткнулась в плечо Светланы Ивановны. Воспитательница молча и нежно гладила ее черные вьющиеся волосы.

Успокоившись, Ида попросила:

— Только Мите ничего не надо говорить.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

 МИТИН ВЕЛОСИПЕД

Неприятная беседа Валерочки с отцом продолжалась. Трудно сказать, кто из них был сильнее расстроен.

Вдруг в изолятор вкатилась «Химия». Отец Валерочки встал, извинился перед нею за беспокойство, которое ей доставили ребята, и попросил вернуть ему велосипед.

«Химия» расцвела.

— Ну вот и хорошо. Недоразумение с Валерочкой уладилось. Он — чудный мальчик, собственно говоря, он в этой истории не виноват, не браните его. Это затеял Улыбин, отпетый хулиган, лодырь, безнадзорный парень. Не могу понять, зачем только таких принимают в санаторий…

— Но деньги из вашей шкатулочки украл все же мой сын. Кто из вас их взял? — жестко спросил отец.

— Я, — покраснев, ответил Валерочка и опустил голову.

— Он больше не будет, не будет… Он хороший мальчик, — погладила Валеру по голове «Химия». И выкатилась из палаты. Вместо нее появилась Минна Эриковна.

— Это мой больной, — сладенько улыбаясь, сказала она Гречишникову и обняла Валерочку.

— Как подвинулось лечение? — сухо спросил отец. — Меня интересует, может ли сын заниматься спортом, выполнять физическую работу?

— Какую?

— Ну хотя бы копать землю, носить кирпичи, рубить дрова. Делать все, на что требуется физическая сила.

— Тяжелую — нет, не может… Валерочке не понравились грязи… он пропускал процедуры, мало работал на снарядах, уклонялся от массажа.

— А зачем мне делать тяжелую работу, — подал голос Валера. — Ведь мама давно решила, что я буду дипломатом… Она заочно устроила меня в мастерскую художественного слова — учиться красиво говорить.

Отец без улыбки взглянул на него.

— Пойдем-ка лучше к Мите, ты, я вижу, все еще ничего не понял…

Минна Эриковна взялась их проводить, хотя Валера и без нее прекрасно знал дорогу в свою палату.

Митя сначала смущался и на вопросы Гречишникова отвечал, односложно, но постепенно они разговорились. Мите понравился Валерочкин отец. Совсем, совсем простой человек. Незаметно Митя рассказал ему и про своих ребятишек, и про тетку Варьку с дядей Антипом, и про то, что его отец был танкистом…

— Я сам командовал во время войны танковым корпусом… В какой части служил твой отец?

— В Н-ской части…

— Так это же у меня?!

— Мой отец имел орден Отечественной войны, — с гордостью сказал Митя, — но он никогда не рассказывал, за что его получил. Бывало спросим: пап, за что тебе орден дали? Расскажи! — А он отвечает:

— Сам не знаю… воевал как все.

Гречишников внимательно слушал Митю, приглядывался к нему. В памяти возникал облик очень похожего на Митю, дорогого ему человека, и теплое чувство к мальчику росло.

В палату вкатились велосипед и «Химия».

— Получите вашу собственность, — расплылась в улыбке сестра-хозяйка. За ее спиной стоял Фредик.

— Этот велосипед принадлежит Мите, — сказал отец Валеры.

— Нет, нет, я не возьму, — запротестовал Митя. Он уже знал, как этот велосипед был приобретен…

— Не волнуйся. Я разрешил Валере потратить эти деньги на велосипед, — сказал Гречишников и кивнул ребятам.

Валерочка и Фредик одновременно схватились за велосипед и подкатили его к Митиной кровати: