— Есть!
Взял небольшой камень, вроде бы специально здесь оставленный, и постучал им по гранитной тверди. Еще раз постучал, еще…
Звук глухой. Словно пустота за тонкой перегородкой. Постучал, отступив немного влево. Звонко. Вновь по тому месту, где глухо отдавались его удары. Ударил три раза по трижды и стал ждать.
Тихо. Решил еще раз ударить трижды по три раза. Подождал. Вновь — тишина в ответ. Хотел уже с досадой отшвырнуть камень, подумав, что вход в храм не здесь, а в каком-либо ином месте, даже не из пещеры, но в это самое время в грот вошел с улицы жрец в белых одеждах и внес с собой в прохладную застойность свежесть солнечного тепла. Вопросил с поклоном:
— Кто вы, беспокоящие бога Эона?
Узнав все о гостях, жрец заговорил с почтительным благоговением:
— Там, за тайным выходом, гроб Эона, рожденного Каре, непорочной Девой. Он открывается только один раз в году. В Рождество Эона. Время этой мистерии через неделю. Великому Посвященному будет дозволено, если он пожелает, принять в ней участие. А сейчас следуйте за мной.
В нескольких метрах за гротом жрец повернул на тропинку, круто взбиравшуюся вверх. Не сказать, чтобы она была хоженая, но и скрытой ее никак не назовешь. А храм-то, как ему говорили, — тайный.
Еще более удивился Иисус, когда жрец храма остановился у зубчатой скалы, довольно высокой, густо увитой плющом, и, дождавшись Иисуса со слугами, немного приотставшими, раздвинул ветви плюща с пояснением:
— Вот здесь вход в храм Карейоны.
И в самом деле, в скале был пробит тоннель. Широкий настолько, что позволил бы разойтись встречным пешеходам. Длина его не превышала сотни шагов, ибо конец тоннеля был хорошо виден.
«Желающему проникнуть в храм трудно ли будет отыскать в него путь-дорожку?»
Выход из тоннеля даже не был закрыт плющом, и, еще не миновав окончательно тоннеля, Иисус увидел первые колонны на каменной ровности, когда же шагнул на эту самую ровность, сразу же охватил взором весь храм. Совсем небольшой, как сама площадка. Видимо, в какие-то давние-предавние времена гора в этом месте просела и образовался прогал между скал. Его-то и нашли жрецы-служители бога Зона, рожденного Каре, непорочной Девой, пробили сюда тоннель, обсадили обрывистые стены плющом, и получилось уютно: безветренно, солнечно и в то же время не жарко от спускавшейся сюда прохлады со снежной вершины Иермона.
Храм без стен. Лишь крыша на нескольких колоннах из песчаника, а возле каждой колонны — мраморные идолы языческих богов. И только у дальней стены, под легкой крышей, — жилища для жрецов. В центре этого однообразного ряда, довольно убогого, — более высокие и более просторные помещения с террасой перед ними.
«Видимо, для молений», — предположил Иисус, но явно ошибся. Здесь жил настоятель храма и имелось несколько комнат для почетных гостей.
Туда и повел Иисуса жрец. Через храм. Мимо статуй богов.
Встретил хотя и неожиданного, но великого гостя сам настоятель храма. Он вышел на террасу в окружении сонма жрецов.
— Служители бога Зона с благосклонностью предоставят тебе, Великому Посвященному, слугам и ученикам твоим убежище в храме.
— Благо дарю вам, гостеприимные священнослужители…
— Мы наслышаны о твоих, Иисус Назаретянин, проповедях о Царстве Божьем не только в небесных сферах, но и на земле…
— Истинно — Царство Божье в нас самих. В наших сердцах. Великий Творец…
— Мы наслышаны об этом, — продолжил настоятель храма, словно Иисус вовсе не перебивал его, хотя взгляд настоятеля стал строже и суше. — Поэтому я хочу с полной серьезностью попросить тебя: не вноси в наш храм свое слово, не искушай нашу веру, ибо она — незыблема. Она от Всевышнего, который устроил мир как устроил. По его воле родился от непорочной Девы Зон, олицетворяющий эпоху. Мы допустим тебя, если проявишь интерес, к мистерии Рождества Зона, и ты поймешь нашу веру. Возможно, убедишься в ее истинности.
Иисус хотел ответить настоятелю теми словами, какими посрамил в свое время брахманов: «Великий Творец сам повелевает движением небесных светил, наблюдая за строгим порядком во времени, и он не поделится своей властью ни с кем, ибо планеты все — суть его члены», но посчитал нужным в данный момент промолчать, понимая возможные последствия своего возражения: ему просто укажут рукой на тоннель, пробитый в скале. А где еще он найдет такую возможность отрешиться от суеты мирской? Однако слова, что не станет проповедовать ни в городе, ни в самом храме Иисус не дал. Он лишь молча, склонил голову в знак покорности.
Потянулись покойные дни, полные раздумий и поисков выхода из того положения, в какое он попал. Лишь на несколько часов в день он отдавал себя в руки настоятеля храма, который подробнейшим образом знакомил его, Иисуса, с богами, находившимися под священной крышей. Пантеон богов Корейонитов почти ничем не отличался от египетского, индийского, греко-римского, и Иисус еще раз убедился, что все религии имеют одни и те же корни, а изменения их от интересов тех или иных групп священнослужителей: волхвов, жрецов, брахманов и других хранителей культов, кто захватил власть над душами своих сородичей. И даже здесь, в храме Эона в Кесарии Филипповой, имелись отличия в трактовке функций богов от трактовки в Карейоне — главном храме Карейонитов, что в Александрии. Там он провел со своим наставником несколько дней, но сейчас решил об этом не говорить, а слушал настоятеля со вниманием, словно все услышанное для него внове.
А вот что касается мистерии по имени Эпоха, для Иисуса было много нового и интересного. В Александрии наставник его и жрецы-карейониты рассказывали об этом в общих чертах, настоятель же карейонийского храма бога Эона пояснял глубинную суть каждого действа мистерии, каждого акта со всеми подробностями. И всякий раз он добавлял:
— Увидишь своими глазами.
— Обязательно приму участие, — отвечал неизменно Иисус, хотя для него знакомство с еще одной мистерией не имело, как он считал, никакого значения. Он жил анализом своей проповеднической деятельности и поиском возможной ошибки, какая привела к тому, что восторженно встречавшие Живой Глагол о Царстве Божьем люди вдруг отвернулись от него и даже настроились враждебно под влиянием фарисейства.
Иисус признавал влияние фарисеев на народ пока еще довольно сильным, ибо израильтяне чтили их как главных вдохновителей и организаторов тех побед, какие достигнуты были при Халдейской династии. И в самом деле, заслуга хасидим, то есть правоверных, велика именно в том, что евреи, оказавшись в рабском изгнании, нашли в себе силы вернуть могущество свое. Возникшая тогда религиозная партия смогла встать во главе национального движения, сплотить сородичей на основе одной идеи: страдание Израиля от грехов, от нарушений закона, составленного Моисеем по завету с Господом. Пророчествуя и проповедуя об этом, они способствовали победам Макковеев над Сирией, объединению в единое сильное государство Идумеи, Самарии, Галилеи, всего Поморья от мыса Кармила до Синайского перешейка. А память народа — крепкая память. Хотя с годами хасидим переименовал себя в перушим, то есть — отделение (в греческой транскрипции — фарисей), изменив, таким образом, самою сущность свою.
Внешне все вроде бы выглядело по-прежнему: они — хранители чистоты закона, но разве можно жить по закону Моисея, находясь под игом римлян-захватчиков?! А фарисеи призывают народ к сдержанности, объясняя, что за грехи свои несут кару Господню, и, чтобы Господь сжалился и протянул над народом своим длань свою, нужно неустанно молить его об этом, всячески показывая ему покорность свою. Главным же показателем своего преклонения перед Господом — жертвоприношение. И не где-либо, но только в Иерусалиме. Лишь в Храме Соломона, после принесения жертв, могут быть отпущены грехи. И только служителями Храма.
Сами же фарисеи, холеные, разряженные в богатые одежды, как бы выпяливали свою набожность. Они даже милостыню подавали только прилюдно, требуя от принявшего ее знаков великой благодарности и почтения, будто милостыня получена от самого Господа.
