— Голубь. Троих крестил ты, равви, и всем троим Святой Дух ниспосылал Всевышний в виде голубя. Если такое станет повторяться всегда, одного ли меня одолеют сомнения?

— Ты молод, но мудр. Не всегда идти осенению Святым Духом через голубя. Не всегда. Только избранным мною.

— Значит, я верно понял?

— Да. Отец мой Небесный благословил меня и дал мне силы творить чудеса.

— Получу ли я благословение Отца Небесного?

— Получишь, мой юный друг. Обязательно получишь. Если, конечно, проявишь прилежание. Не вдруг, но с годами ты сможешь делать все, что делаю сегодня я.

— Я с великим прилежанием, даже с жадностью буду впитывать все, равви, передаваемое тобой!

Ицхак упал на колени и обнял ноги Иисуса.

— Встань, Ицхак, и никогда не уподобляйся подхалиму. Ум твой, дела твои откроют для тебя Священные Истины, но при одном непременном условии: ты должен будешь дать мне клятву умолчания. Вечную. При этом ясно понимая, что нарушение этой клятвы — смертельный грех. Готов ли ты к этому?

— Да.

— Тогда так… Пройдет время, и по слову Отца моего Небесного я приму от тебя клятву твою.

Иисус еще не убедился окончательно в том, что Ицхак достоин стать таким учеником, перед которым нет никаких тайн, а двери к познанию сути бытия, к познанию Священной Истины можно открыть полностью.

Для этого нужно время. Даже Иисусу, умеющему проникать в души людские. И еще необходимо испытание на прочность в обстоятельствах сложных.

После этого, первого в Сринагаре крещения, пошли ничем не примечательные будни, если не считать того, что настоятель храма Кришны послал через вестника приглашение Иисусу посетить его храм, но Иисус наотрез отказался, и тогда в дом к нему пожаловали жрецы из Посвященных для, как они выразились, предупредительной беседы — Иисус повторил им то, о чем говорил Посвященным горного монастыря, закончив свое слово предложением:

— Я готов на диспут с вами. На нем я повторю еще и еще: мы можем без ущерба друг для друга, и в первую голову для вас самих, противостоять только Словом. Определите день диспута и оповестите меня. Я готов даже на открытый для всего Сринагара диспут.

Они ушли, не сказав ни да ни нет, и Мария принялась уговаривать Иисуса, чтобы он перестал рисковать жизнью.

— Ты свершил все, тебе предопределенное. Теперь осталось одно: множить потомство свое.

— Нет, Мария, не выпущу я из руки своей посоха.

Сказано это было с такой твердостью, что Мария прикусила язык.

Еще одно событие, выходящее за рамки повседневности, — первое чтение Священного Писания и мидраш в новой синагоге. Народу полным-полно. Яблоку негде упасть. Антресоли тоже заполнены. Мария и Соня расстарались, оповестив женщин, что Иисус станет проповедовать о святости матери, о пагубности высокомерного отношения мужчины к женщине, которые видят в них предмет удовлетворения страсти своей. А раз антресоли полны, нельзя, стало быть, ударить Иисусу в грязь лицом.

Впрочем, ему не первый раз проповедовать о женщинах, и каждая его прежняя проповедь приносила успех, особенно в Галилее. Вот он и определил себе повторить те проповеди и здесь, начав с Евы.

— В «Бытие» сказано, что обвинена созданная из ребра Адама жена ему в грехопадении, наказание за которое — изгнание из рая. Разгневаться бы Адаму, оттолкнуть от себя толкнувшую на греховный путь, так нет: Адам не только безропотно покорился воле Всевышнего, лишь бы не расставаться с женой своей, но он нарек ее великим именем — Ева. Жизнь. Почему?

Он не стал говорить о непоследовательности Творца Всего Сущего в заповеди его с сотворенным по образу и подобию своему для того, чтобы жили они и плодились, но забывшему указать пути размножения, не стал Иисус повторять и то, что проповедовал в Галилее: женщина, понявшая свою роль в исполнении Заповеди Творца, смело исправила забывчивость Творца — он заговорил лишь о словах Бога, обращенных к женщине, когда изгонял он сотворенных им из рая:

— Так сказал Господь Бог наш: в болезни будешь рожать детей… Но разве без детей мог бы на земле появиться народ. Оттого и нарек Адам жену свою Жизнью, ибо она стела матерью всех живущих. Так от сотворения и до дня нынешнего: женщина, жена — есть мать, давшая жизнь, потому святая.

Впервые за многие сотни лет здесь, вдали от Земли обетованной, звучали такие слова, вот и затихла синагога, боясь пошевелиться или даже громко дыхнуть. Одни недоумевали, отчего Мессия выступает против привычного: жена да убоится мужа своего; у других открывались глаза, и после проповеди они станут иначе относиться к женам своим, как матерям, но не было никого, кто готов был бы вступить в полемику с Иисусом, даже из перворядных, которые там, в Галилее, всегда высказывали недовольство подобным проповедям, задавали каверзные, как им казалось, вопросы, но всякий раз оказывались посрамленными. Иисус и сейчас ждал либо вопросов, либо прямого опровержения, тогда он мог бы своими остроумными ответами поставить несогласных с ним по меньшей мере в смешное положение, что более впечатляет, чем простой монолог, однако, никто не задавал вопросов, никто не перечил, и оставалось Иисусу одно: вплетать в монолог притчи, которые тоже хорошо воспринимаются слушающими.

Он добился успеха. У выхода из синагоги его встречала толпа женщин низким поклоном.

— Спасибо, равви! Спасибо, Мессия!

Они провожали его до самого дома. Мария шла рядом с ним, гордясь тем, что он, Великий, ее муж, ее возлюбленный.

После той проповеди антресоли были всегда полны, а Иисус в каждом своем добавлении к прочитанному из Священного Писания, находил добрые слова о женщинах, игравших заметную роль в жизни своего народа. О Саре говорил, о Ревекке, о Есфири, о прочих знаменитых, слава и дела которых имели великий авторитет у соплеменников.

Субботы сменялись субботами, Иисус уже не во всех из них брал на себя чтение установленного из Священного Писания, да и в обмене мнениями о прочитанном, в мидраше, не всегда говорил свое слово — главную скрипку играли поочередно то гаццан, то председатель синагоги, то Самуил, все более и более радующий Иисуса своими умными репликами, в которых виделось глубокое осмысление основополагающих Заветов Господа.

Не каждый раз ходила в синагогу и Мария, по положению своему, но когда читал и вел мидраш сам Иисус, ничто не могло удержать ее дома. Вот и на этот раз она пошла, хотя Иисус, да и Соня с Иоанном уговаривали ее не рисковать.

Читать было установлено о помазании Давида на царство мужами из дома Иудина, о борьбе Давида с домом Сауловым, захватившим царство над Галаадом, Ашуром, Изреелем, Ефремом, Вениамином — над всем Израилем, и о победе Давида в той долгой борьбе. И как раз в тот момент, когда Иисус читал об обращении Авенира к старейшинам Израиля, чтобы те называли Давида царем над ними, говоря словами Господа: руками раба Моего Давида Я спасу народ Мой Израиля от руки филистимлян, и от руки всех врагов его — Мария сдавленно простонала. Она терпела до предела своего, но все же не могла больше сдерживаться.

Иисус услышал ее стон, в его голове пронеслось тревожно-радостное:

«Началось, слава Господу!»

Увидел он, как увели Марию, ему захотелось бросить все и бежать следом, но он продолжал читать, не сделав даже паузы.

Оставался Иисус в синагоге до конца обсуждения прочитанного, а когда вышел, его уже встретила Соня.

— Радуйся, Мессия. У тебя сын.

— Благословен Отец Небесный. По его воле родился посвященный ему тогда, когда читал я слово о Давиде. В этом — знак Божий! И я нарекаю сына своего Давидом. И будет он под дланью Господа Бога нашего.

Иисуса принялись все поздравлять.

Потянулись годы. Однообразные, хотя битком забитые проповедями в синагогах, беседами и диспутами в храмах многобожников, которые Иисус не обходил стороной и в которых к нему уже стали привыкать, разговоры вели с ним откровенные, поражаясь его мудростью и рассудительностью, ибо он с годами обретал все больший опыт проповедования своих идей о Царстве Божьем на земле для всех, о свободе, равенстве и братстве, и добился главного, его слово стало авторитетным и для соплеменников, и для кашмирцев.