Андрей и Симон нет-нет, да и бросят взгляд на Иисуса, пытаясь понять, кто он, принесший своим появлением невиданный улов; и странным им казалось, что такой человек ничем не отличается от своих слуг. Телом даже тщедушней их. Только взгляд необычен: добрый, волнующий, притягивающий к себе и в то же время, словно проникающий вовнутрь. Подобный взгляд им тоже еще не попадался.

И вот еще что… Волосы на голове, борода и усы не стрижены. Похоже — назарей.

По окончании работы глава семейства пригласил Иисуса войти в их дом, и Иисус не отказался, хотя намеревался за первый день одолеть более того, что пройдено. Подумавши, решил: куда спешить. К тому же он твердо определил взять братьев в ученики-спутники, а для того, чтобы предложить им странствие, нужно их убедить. Не от нужды они пойдут, ибо имеют они с отцом своим тонь и, стало быть, безбедно живут, но если поверят в него. За трапезой, да и в вечерней беседе после нее воплотить в реальность задуманное будет намного успешней.

Иисус не отказывался ни от каких яств, ни от кубков с вином, что весьма удивило хозяина дома и его сыновей. По виду — назарей, по сотворенному чуду — Господом благословенный, почему же ведет себя за столом без всяких ограничений? И хотя никто из сотрапезников не задал Иисусу ни одного интересующего их вопроса, но тот, прочитав недоуменные их мысли, решил открыться, ибо Симон и Андрей все более нравились ему, и у него никаких сомнений о том, что их нужно пригласить с собой, не возникало.

— Вы пытаетесь понять, кто я? — спросил Иисус и увидел, что своим вопросом еще более удивил хозяев. Потешив себя произведенным эффектом, продолжил: — Я действительно назарей. Я — Сын Человеческий. Я обречен, проповедовать, и, если вы хотите, — обращение к Андрею и Симону, — идите со мной. Вы станете ловцами душ человеческих.

Нерешительное молчание в ответ. Иисус же, читая их смятенные мысли, диктовал им волю свою: «Решайтесь! Вы непременно решитесь идти со мной!»

Сказал же совершенно иное.

— Менять привычное на неведомое не стоит поспешно. Утром вы скажете свое слово.

Воля же Иисуса сосредоточена на одном:

«Вы пойдете со мной! Обязательно! Первые из двенадцати!»

Однако волю, Иисус подкрепил еще и весомым аргументом, как бы брошенным невзначай. Уже под самый конец трапезы. Когда хмельные головы каждое слово воспринимают за великое откровение.

— Я — сын Давида. Сын Авраама. От Авраама до Давида — четырнадцать родов; от Давида до переселения в Вавилон — четырнадцать родов; от переселения в Вавилон до моего рождения — четырнадцать родов.

Все. Этого вполне достаточно, чтобы заработала заманчивая мысль о том, что он, Иисус из Назарета, благословлен Господом на царский престол и первосвященство в Израиле. Ради этого наделил его Господь даром пророчества, даром творить чудеса. Как в свое время Моисея.

Утром братья готовы были идти с Иисусом. Навьючили они ослика припасами и всем необходимым в пути. Иисус же, ухмыльнувшись, повелел:

— Оставьте все. Кроме посохов в руке своей. Птицы Божьи не сеют, не жнут, а сыты заботой Господа. Чем же вы хуже их.

Странно слышать подобное, но коль скоро определился в ученики, то слушай своего учителя с верой в его слово.

Пошли они, берегом моря, наслаждаясь утренней прохладой и ведя беседы вольные. Берег пустынен. Только в море видны лодки рыбаков-тружеников.

День разгорался. Солнце начало припекать, но что им, привыкшим к его палящим лучам, полуденная жара — идут себе и идут, продолжая беседы. Впрочем, о крове, чтобы потрапезничать в прохладной тени, Иисус уже начал подумывать.

Вот, наконец, впереди большой навес, чуток отступивший от берега на взгорок. Под ним — пара перевернутых лодок и сети на вешалах. Трое рыбаков чинят их. Чем ближе подходят к навесу путники, тем проворней мелькают руки чинивших сети.

— Мир труду вашему, — приветствовал Иисус рыбаков.

— Мир вам, путники. Мы ждали тебя, Иисус из Назарета, но, как видишь, не успели починить сеть.

Пошла, стало быть, молва по берегу Галилейского моря о сотворенном чуде; появились первые, кто поверил в него. Начальный шажок сделан. Очень малый, но обнадеживающий.

Когда обменялись традиционными приветствиями и познакомились (а чинили сеть, готовясь выпросить у Иисуса чуда, Зеведей с сыновьями Иаковом и Иоанном), Иисус сказал Иакову с Иоанном, удивив их:

— Оставьте сети свои, оставьте отца своего, оставьте кров свой; возьмите в руки свои посохи и следуйте за мной. Вы получите во сто крат больше того, что имеете и на что надеетесь.

Рухнула надежда на сказочный улов, но всплыло заманчивое завтра. Настолько заманчивое, что трудно от него отказаться. Братья согласились без особых колебаний, а отец их на радостях пригласил путников в дом свой омыть им ноги, попотчевать обильными яствами и выдержанным вином.

Слух о появлении на берегах Галилейского моря проповедника достиг Капернаума прежде прибытия туда Иисуса. Народ, в большинстве своем, отнесся к этой вести безразлично: мало ли странствует проповедников. И даже чудо со сказочным уловом не удивило людей, принявших это за очередную выдумку какого-нибудь самозванца. Иначе рассуждали саддукеи. Они собрались в синагоге, пригласив туда же фарисеев для объединения усилий.

— Не новый ли это Иоанн Креститель?

— А если пришествие Илии? Тогда еще не лучше.

Они не желали никаких изменений в жизни города и его окрестностей, поэтому, посоветовавшись, наметили осрамить раз и навсегда проповедника, которого еще нет, но о котором уже идет в городе молва.

— Поднимем на смех, испытав его на непреодолимом.

— Лучше изгнать его из города или побить камнями еще за стенами.

— Лучше, конечно, не пускать его в город. Остановив перед воротами, осрамить. А потом, вполне возможно, побить камнями.

Еще за день пути до Капернаума Иисус почувствовал в душе непокой и сразу же догадался: впереди его ждет испытание. Он начал внутренне готовиться к нему, хотя точно не знал, с каким препятствием он встретится. Он просто сосредотачивал свою волю.

Понял он все на подходе к южным городским воротам. Чуть отдалившись от них, стояли священники-саддукеи и нарядно одетые фарисеи, словно собравшиеся на праздничные моления с обильным жертвоприношением. За их спинами — толпа сторонников их, числом до полусотни. С явными ухмылками на устах.

Иисус не убавил шагу и не прибавил его. Шел, как шел, хотя почувствовал, что четверка позванных с собой рыбаков начала отставать. Только верная пара слуг продолжала шагать с Иисусом нога в ногу.

«Запретят вход в город? Но какую объявят причину? Нет, иное замыслено. Сейчас все выяснится».

И в самом деле, перед Иисусом, словно из-под земли вырос прокаженный.

— Исцели словом Господа, если тебе дано такое.

Вроде бы просьба искренняя, но в ней — нотки насмешки. Да и мысли прокаженного Иисус прочитал. Спросил серьезно:

— Веруешь ли в меня, Сына Человеческого?

Рот разинул прокаженный: никак не ожидал он подобного вопроса, а ему никто не подсказал. Впрочем, смутились и фарисеи, и саддукеи. Не по их задумке пошло. Не отмахнулся проповедник от прокаженного, не сказал ему грубо: «Пойди прочь!»

Иисус тем временем продолжал:

— Истинно говорю тебе: исцелишься, если уверуешь в меня.

Пауза. Долгая. Иисус вновь:

— Господь не дал мне силы для маловеров. Только для искренне уверовавших в меня. Как имя твое?

— Имя мое — Симон. Из Вифании, — взволнованно ответил прокаженный и пал на колени. — Уверую! Всем сердцем! Всей душой своей! Сотвори чудо! Исцели!

Иисус возложил руки прокаженному на голову и произнес торжественно:

— Благословляю тебя и отпускаю тебе грехи перед Господом, покаравшим тебя.

Возроптали саддукеи. Только им, считавшим себя единоправными священнослужителями со времен Давида, свершать таинство отпущения грехов; их поддерживали фарисеи, тоже считавшие возможным отпускать грехи только при всесожжении жертвы. Самый старший по возрасту из них выступил вперед.