Ханна пожала плечами:

– Что же вы теперь будете делать?

Дождь прошел, оставив после себя влажный, порывистый ветер; налетев из сада, он заставил Ханну вздрогнуть и поежиться в своем мокром платье.

– В этом сундуке есть теплые кимоно. Снимите с себя все это.

– Да нет, все нормально.

– Делайте, как я сказал. Трагическая героиня, страдающая насморком, – что может быть смешнее и нелепее?

То, с какой легкостью Ханна расстегнула молнию и спокойно перешагнула через упавшее к ногам платье, прежде чем удосужилась поискать себе сухое кимоно, вполне сочеталось с ее чрезмерно короткими шортами и полурасстегнутой рубашкой. У Ханны всегда вызывало удивление (по всей видимости, искреннее), как недвусмысленно мужчины реагировали на нее. Она никогда не признавалась самой себе в том, что пользуется определенными общественными преимуществами благодаря своему телу – столь желанному и казавшемуся таким доступным. Но если бы даже молодая американка и дала себе труд подумать об этом, она, вероятно, просто назвала бы свои бессознательный, непреднамеренный стриптиз чем-нибудь вроде здорового восприятия собственного тела или же отсутствием “устаревших предрассудков”.

– Так что же вы собираетесь делать? – снова спросила она, заворачиваясь в просторное кимоно.

– Правильнее было бы спросить, что вы собираетесь делать. Вы все еще настаиваете на том, чтобы продолжать? Хотите спрыгнуть с волнолома в бурное море в надежде, что я прыгну вслед за вами?

– А вы согласны? Прыгнуть вслед за мной?

– Не знаю.

Ханна, не отрываясь, смотрела в темноту сада, кутаясь в уютное, теплое кимоно.

– Не знаете… Я и сама ничего не знаю. Еще вчера все казалось так ясно и просто. Я знала точно, что должна сделать, знала единственно верный путь.

– А теперь?

Пожав плечами, она покачала головой:

– Вы бы, конечно, хотели, чтобы я уехала домой и забыла бы обо всем этом, правда?

– Да. И это может оказаться не так просто, как вы думаете. Даймонду о вас известно. Потребуются некоторые усилия для того, чтобы доставить вас домой в целости и сохранности.

– А что будет с сентябристами, которые убили наших спортсменов в Мюнхене?

– О, они умрут. С каждым в конце концов это случается.

– Но… Если я просто уеду домой, ведь тогда гибель Аврима и Хаима окажется бессмысленной!

– Это верно. Это была бессмысленная гибель, и тут вы ничего не можете изменить.

Ханна шагнула к Хелу и подняла на него глаза; на лице ее были написаны сомнения и растерянность. Она хотела ощутить поддержку, хотела, чтобы ее успокоили, утешили, сказали бы ей, что все в конце концов будет хорошо.

– Вы должны принять решение достаточно быстро. Пойдемте в дом. До утра еще можно подумать.

Они нашли Хану и Ле Каго на террасе, где было прохладно и сыро. Гроза оставила после себя порывистый ветер; воздух был свежий, омытый дождем и все еще пропитанный влагой. Хана поднялась им навстречу и ласково, с присущей ей чуткостью, взяла Ханну за руку.

Ле Каго раскинулся на каменной скамье; глаза его были закрыты, стакан с остатками коньяка выпал из беспомощно свесившейся руки; его тяжелое дыхание время от времени прерывалось легким храпом.

– Он заснул на полуслове, рассказывая очередную свою историю, – объяснила Хана.

– Хана, – сказал Хел. – Мисс Стерн уедет завтра, еще до наступления вечера. Не могла бы ты проследить, чтобы ее вещи к утру были уложены? Я хочу отвезти ее в домик в горах.

Он повернулся к Ханне:

– У меня есть хорошее место в горах, где можно укрыться. Вы можете пожить там, вдали от всех опасностей, пока я не найду способ доставить вас к вашим родителям в целости и сохранности.

– Я еще не решила, хочу лия ехать домой.

Вместо ответа Хел поддал ногой подошву ботинка Ле Каго. Грузный баск вздрогнул, открыл глаза и несколько раз причмокнул губами.

– Где я остановился? А…Я рассказывал вам об этих трех монахинях из Байонны. Ну так вот, я встретился с ними…

– Нет, ты решил не рассказывать об этом, принимая во внимание присутствие дам.

– О? Ну что ж, ладно! Видите ли, моя маленькая девочка, история вроде этой могла бы разжечь вашу страсть. А я хотел бы, чтобы вы, когда придете ко мне, сделали это по собственной воле, не ослепленная вожделением. Что случилось с нашими гостями?

– Они уехали. Вероятно, назад, в Соединенные Штаты.

– Я хочу сказать тебе кое-что с полной откровенностью, Нико. Мне не понравились эти люди. В их глазах видна трусость; и это делает их опасными. Тебе следует собирать у себя более приятное общество, иначе ты рискуешь лишиться моего покровительства. Хана, чудная, очаровательная женщина, не хотите ли вы отправиться в постель вместе со мной?

Она улыбнулась:

– Нет, благодарю вас, Беньят.

– Я восхищен вашим самообладанием. А как насчет вас, малышка?

– Она устала, – сказала Хана.

– А, ну ладно, возможно, это и к лучшему. И все же в моей постели будет теперь, пожалуй, слишком тесно. Она очень пухленькая – эта португалочка из кухни. Итак! Я скорблю о том. что вынужден оставить вас без того блеска и обаяния, которые только мое присутствие может внести в общество, однако великолепный механизм, каковым является мое тело, требует немедленного облегчения и сна. Доброй ночи. друзья мои!

Он с кряхтеньем поднялся на ноги и сделал уже несколько шагов по направлению к дому, как вдруг заметил кимоно, надетое на Ханне.

– Что это? Что случилось с вашей одеждой? О, Нико, Нико! Ненасытность – большой порок! Ну ладно… Спокойной ночи.

Нежно, легонько, кончиками пальцев постукивая по спине и по плечам лежавшего на животе Николая, Хана сняла с него напряжение, накопившееся за день; теперь она массировала ему затылок, тихонько потягивая его за волосы, пока он не расслабился, покачиваясь на волнах наплывающей дремы. Она вытянулась на нем, прижав колени к его ягодицам, положив свои ноги на его ноги, и руки – на его руки, теплой тяжестью своего тела защищая его от всего на свете, успокаивая, утешая, вбирая в себя его усталость.

– Неприятности, да? – прошептала она. Он пробормотал нечто невнятное, но утвердительное.

– Что ты собираешься делать?

– Не знаю, – выдохнул он. – В первую очередь, увезти отсюда девушку. Они могут решить, что с ее смертью исчезнет и мой долг перед ее дядей.

– Ты уверен, что они не найдут ее? В этих долинах невозможно что-то сохранить в тайне.

– Только горцы будут знать, где она. Они мои друзья и не станут связываться с полицейскими, нарушая свои обычаи и традиции.

– А что потом?

– Я еще не знаю. Мне надо подумать.

– Хочешь я доставлю тебе удовольствие?

– Нет. У меня слишком натянуты нервы. Позволь мне побыть эгоистом. Позволь мне доставить тебе удовольствие.

Хел проснулся на рассвете и два часа до завтрака проработал в саду; он завтракал вместе с Ханой в комнате, устланной татами, глядя, как морской гравий, который он только что разровнял, серебристой струйкой сбегает к кромке воды.

– Со временем, Хана, это будет очень неплохой сад. И я надеюсь, тогда ты приедешь сюда, чтобы насладиться им вместе со мной.

– Я обдумала все это, Никко. Эта мысль не лишена привлекательности. Прошлой ночью ты был самим совершенством.

– Просто я хотел избавиться от стресса. В этом все дело.

– Если бы я была более себялюбива, я бы пожелала, чтобы ты всегда испытывал такие стрессы. Николай хмыкнул.

– Будь, пожалуйста, так добра, позвони вниз, в деревню, и закажи билет на следующий рейс до Соединенных Штатов для мисс Стерн. Это будет По – Париж, Париж – Нью-Йорк, Нью-Йорк – Чикаго.

– Так, значит, она уезжает?

– Пока нет. Я не хочу подставлять ее под удар. Но заказ будет передан в компьютерный банк воздушных сообщений, а оттуда он немедленно поступит в распоряжение “Толстяка”. Это собьет их со следа.