— Лина, — режиссерский голос был бодрым и веселым, — ты почему нос повесила? Высоты боишься?

— Нет, Андрей Саныч! — пискнула актриса. — Над ролью думаю.

— Ну-ну, — хмыкнул неверующий Фома, — не журись, дивчина, минут через десять на месте будем.

Через пять минут за поворотом их остановили двое в камуфляже. Жестами велели открыть переднюю дверь, забрались в микроавтобус, забитый техникой и людьми. Один — совсем мальчик, лет восемнадцати, невзрачный и щуплый. Другой — постарше, что-то около двадцати пяти, коренастый, небритый, толстогубый, с глубокой выемкой на укороченном подбородке, что делало его лицо безобидным, глуповатым и сляпанным кое-как, наспех.

— Хто такы? Куды двыгаэтэ? — На бледных, покрытых щетиной скулах играли желваки, остекленевшие глаза лихорадочно блестели, обшаривая затравленным взглядом киношников.

Эти глаза Ангелине очень не понравились, у нее заныло под ложечкой. Вересов поднялся со своего места.

— Добрый день! Мы — из Москвы. Снимаем у вас картину, едем на натуру. А что случилось?

— Сыдэть! — скомандовал младший и, выхватив пистолет, наставил на режиссера.

Другой, лениво процедив «москалы прокляты», достал из-за пояса такую же игрушку и приставил к спине водителя. Потом смачно сплюнул. Плевок упал на чистый ботинок директора Эдика. Тот брезгливо поморщился и наклонился вытереть хамскую мерзость сложенной вдвое салфеткой, которую всегда держал под рукой. Кривогоров был известным чистюлей, и по этому поводу над ним частенько подшучивали в группе.

— Цыц! Я казал: нэ двыгаться! — Ствол пистолета уперся в молодой висок.

Вересов побелел. Ангелина могла бы поручиться, что от злости, не от страха.

— Успокойтесь, господа! Мы — граждане России. Не вооружены, не опасны, никому не причиняем вреда. Мы просто временно здесь работаем, и у нас есть на то разрешение властей.

— Срать я хотел на твое разрешение! — оборвал режиссера тот, что постарше. — Твой господын — Кучма проклятый, Кучму — гэть! А мы — бойцы НОСУ. Сыдэть! — вдруг истерично выкрикнул «боец», заметив шевеление оператора. Сима был фанатично предан своей камере и предпочел бы собственную смерть травме боевой подруги.

— Что вам нужно? — Вересов был абсолютно спокоен, только слова выговаривал тщательно и медленно.

— С вами, москалы, балакають бойцы национального отряду самостийной Украины. Мы выдвигаем политические трэбовання. И пока их не выполнят, будэмо дэржаты вас усих у заложниках.

Сумбурная русско-украинская речь казалась бредом, и от этой дикой белиберды ошалел Михаил Яковлевич.

— Какие требования? — не удержался он.

— А цэ хто? — спросил младший. — Жид?

— Это — наш продюсер, — пояснил Вересов, едва сдерживаясь от ярости. Пара подонков из никому не известной шайки ставила под удар весь съемочный день.

— Мобыла е?

— Что? — не понял продюсер.

— Мобильник!

— Есть.

— Звони!

— Куда? — растерялся бедный Михаил Яковлевич.

— Куды хошь. Скажи, шо вы — в заложниках. Нэхай прыносють мильен баксов та выртолет шлють.

— Вы это серьезно? — не поверил своим ушам Рабинков.

«Обрезанный подбородок» выстрелил в открытую дверь. Эхо понесло резкий звук вниз, к морю, которое беспечно нежилось под солнцем. У Ангелины заложило уши, и она непроизвольно прижала к ним ладони.

— Бачишь? — Старший выпятил живот, обмотанный шнуром, на котором болтались какие-то железки. — Усих подорву к чертовой матери!

— Звони, Миша, на киностудию, — устало сказал Вересов. — Только не волнуйся, пожалуйста.

У обочины дороги стояла женщина с высоко поднятой рукой. Рядом, на брошенной подстилке темнело нечто неопределенное. Даже издали было заметно, что голосующая явно не в себе: нервничает, поминутно поглядывает на подстилку и подскакивает от нетерпения. Идущая впереди «Волга» притормозила, женщина кинулась к водителю, что-то начала объяснять, но, видно, общего языка они не нашли, и машина покатила дальше, оставив неудачницу позади. Через пару минут Борис понял почему. На развернутой газете беспомощно распласталась окровавленная собака. Сначала Глебов собрался последовать чужому примеру и проехать мимо, но, решив, что пример этот — дурной, остановился. Обрадованная дама в светлом дорогом пальто кинулась к передней дверце и, задыхаясь, бессвязно забормотала:

— Умоляю, пожалуйста, отвезите нас в ветлечебницу! Только что этого беднягу сбила машина. На моих глазах. Он погибнет, если ему не помочь!

— Ваш?

— Боже сохрани! — ужаснулась она. — Мой — дома, на диване. А этот пуделек потерялся, наверное. На нем и ошейник есть, но без номера телефонного. Я как раз дорогу переходила, в парикмахерскую шла, а он на проезжую часть выскочил. Кошмар! — Глаза ее наполнились слезами. — Пожалуйста, помогите!

— Садитесь.

— Спасибо большое! — всхлипнула женщина. — Никто не хочет в машину брать: боятся кровью салон запачкать.

— А вы пальто свое не боитесь испортить?

— Какое пальто?! — изумилась дама. И бросилась к собаке.

— Подождите! — остановил ее Борис, вышел из машины, открыл багажник. В углу, рядом с домкратом была клеенка, которую он всегда держал под рукой, мало ли что в дороге случается. — Сейчас мы его пристроим. — Он расстелил на заднем сиденье клеенку и подошел к несчастному псу. — Как же тебя угораздило под колеса угодить, бедолага?

Черные, полные боли глаза уставились в одну точку перед собой, не веря в человеческую помощь.

— Я уже минут двадцать пытаюсь поймать машину, — дрожащим голосом пояснила женщина. — Никто не хочет связываться!

Борис бережно подхватил черного пуделя и уложил сзади.

— Знаете, куда ехать?

— Конечно!

— Тогда не будем терять времени.

В лечебнице пришлось проторчать около двух часов. Но все обошлось благополучно.

— В рубашке родился ваш пудель. Повезло парню! — заявил ветеринар, снимая резиновые перчатки. — Еще бы часок — и конец бедняге. Вовремя вы его доставили. Дома — уход, покой, придется потерпеть лужи на коврах. Уколы умеете делать? — обратился он к Борису.

— Нет, — растерялся тот от неожиданного поворота событий. — Я… — Он попытался объяснить, что не имеет к собаке никакого отношения, пути их пересеклись случайно и вообще, забот хватает и без этого пса.

— Как же так? — прервал нелепые оправдания ветеринар. — Собаку имеете, а уколы делать не умеете? — И ухмыльнулся, довольный внезапным созвучием слов. — А жена умеет?

— Мы не женаты! — отрезал Борис.

— Доктор, мы эту собачку случайно нашли, — залепетала дама.

Глебов недовольно поморщился, услышав объединяющее местоимение.

— Сколько берете за спасение животных? — сдерживая раздражение, спросил он и достал бумажник.

— А вот ирония здесь абсолютно неуместна, — обиделся собачий лекарь. — Пройдите в приемную, там по прейскуранту оплатите. — И сухо добавил «хозяину»: — Пуделя можете забрать не раньше, чем через полчаса. Я должен его понаблюдать.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Воистину, не делай добра — не получишь камня на шею. Борис посмотрел на прооперированного. Тот лежал без движения, перебинтованный, с закрытыми глазами и вытянутыми лапами — беспомощный и жалкий.

— Хорошо, — вздохнул он, — мы подождем. — И выразительно посмотрел на виновницу идиотской ситуации.

— Спасибо большое, доктор! — расшаркалась та перед лекарем. — Квитанцию нам дадут?

— Безусловно, — холодно кивнул ветеринар, вытащил из кармана чистый носовой платок и вытер блестевшую лысину. — Дверь в приемную — перед вами. — И указал странной паре на выход. — В следующий раз, переходя дорогу, не спускайте собаку с поводка. — Бог знает что! Заводят животное, а обращаться с ним не умеют, олухи! И открыл дверь: — Следующий!