В приемной, услышав сумму, дама охнула и беспомощно уставилась на неожиданного сотоварища.

— Простите, бога ради, вы не могли бы добавить? Или одолжить? Я верну, честное слово! Просто никак не думала, что такое случится. Я ведь шла в парикмахерскую. — Она растерянно замолчала, не зная, что сказать дальше.

Борис молча достал бумажник, отсчитал деньги и протянул девушке в белом халатике. Почти вся выручка за день! И отчего он не пошел в ветеринары?

— Не надо ничего возвращать. Вы фактически спасли собаке жизнь. — И усмехнулся. — Но усложнили мою.

— Послушайте, — горячо зашептала спасительница, потянув его за рукав к стульям у синей стенки, — я вижу, вы хороший, благородный человек. И у вас доброе сердце. Возьмите к себе собачку!

— Вы шутите? — разозлился «благородный человек». Вот уж точно: подставь палец — отхватит всю руку.

— Я серьезно: заберите пуделька. Он скрасит вашу жизнь, принесет удачу, снимет любой стресс. — Настырная взахлеб убеждала, умоляюще глядя в глаза: — Возьмите, черный пудель в доме — хорошая примета!

— Почему же в таком случае его не берете вы? — сухо поинтересовался несговорчивый.

— У меня уже есть! — доложилась дама, и блаженная улыбка шлепнула печать глупости на ее лицо, в общем, довольно приятное. — Кокер-спаниель, американец, Лафи зовут. — И с гордостью уточнила: — Улофсон-Мигор! Очаровательный, умница и обожает наряжаться. Но Лафичка уже немолод, для него будет трагедией делить с другим нашу любовь.

Нет, эти собачники — ненормальные, никогда он не станет таким! Борис поднялся со стула.

— Спасибо за лекцию о пользе животных. Моя миссия выполнена. Всего хорошего! Надеюсь, вашему Лафи будет приятно новое знакомство. — И направился к выходу.

— Прошу вас, не уходите! — кинулась вдогонку дама. — Хотя бы попрощайтесь с пудельком, ведь вы спасли ему жизнь!

Идиотизм полный! Из кабинета вышел мужчина с собакой на руках, а за ним выглянул и ветеринар.

— Забирайте своего! Все нормально, парень отлично перенес операцию.

Дама нахально втолкнула Бориса в открытую дверь. На гладкой металлической поверхности стола лежал пудель. Черные умные глаза, не мигая, уставились на Бориса, кожаный нос чуть подергался, и человек готов был поклясться, что пес улыбнулся.

— Ой, улыбается! — ахнула дама.

— А как же, — хмыкнул ветеринар. — Радуется, что с того света вернулся. Забирайте своего весельчака!

Борис подошел к псу. Тот счастливо вздохнул и закрыл глаза… Черт!

Черныш очухался довольно быстро, окреп и по-хозяйски обосновался на новой территории. Чего это стоило истинным хозяевам, может вместить единственное слово: кошмар.

Но дама оказалась Кассандрой: пес действительно здорово согревал дом. Который почему-то стал терять уютное тепло, стремительно превращаясь в холодную, чистую, комфортную коробку для пересыпа и кормежки. Домашняя температура находилась в обратной пропорции к уличной: чем выше поднимался ртутный столбик на градуснике за окном, тем прохладнее становилось в доме. И процесс этот, похоже, становился необратим. Борис невесело вздохнул и посмотрел на пассажира рядом — кудрявого брюнета, который теперь извозом зарабатывал с хозяином на жизнь.

Из фирмы Глебов ушел ободранным как липка. Юридически «кидаловка» была оформлена вполне грамотно. Собрали совет соучредителей, повысили в разы уставный капитал — и оставили своего партнера с носом. По-своему они и правы: лохи не нужны никому. Забирая из офиса свои вещи, Борис пожелал бывшему другу и заму побыстрее испытать финансовый оргазм.

— Уже испытал! — цинично ухмыльнулся Попов, развалясь за столом в глебовском кресле.

Самодовольная реплика эмоций не вызвала никаких. Ее подавал не Сашка. Кто-то другой влез в поповскую шкуру и, замазав совесть дерьмом, вышвырнул прежнего обитателя. Разбираться с причинами этого «выселения» было неинтересно. Бориса больше волновали перемены в себе самом: они затрагивали судьбу другого человека. Хорошего, только начинающего жить, ни в чем не виноватого. Ольга — вот кто занимал сейчас его мысли. Их отношения все больше заходили в тупик, и выбраться оттуда, кажется, надежды не было никакой. Почему и кто виноват? Ответы на эти вечные вопросы достойны Нобелевской премии. Но претендовать на почетное звание лауреата некому. Просто так распорядилась жизнь — вот и весь сказ. А над причинами пусть ломают головы философы да романисты. «Не судьба!» — вздыхая, говорила в таких случаях его мудрая бабка. И эта куцая фраза переговаривала всех велеречивых исследователей.

— Шеф, на Казанский подбросишь?

— Полтинник.

— Годится! — Парень открыл переднюю дверцу и увидел спящего на пассажирском сиденье пуделя. — О, и этот тоже опаздывает на поезд?

— Садись сзади! — бросил Борис.

— Понял, шеф! Нет проблем!

С Казанского вокзала подбросил в Сокольники двух теток с чемоданами. Из Сокольников — молодую пару — на проспект Мира, оттуда озабоченного очкарика — на Кузнецкий, с Кузнецкого девушку — в Кузьминки. И так — весь день! К вечеру ныла спина, в ушах скапливались назойливые голоса, а высшим наслаждением казались тишина, бутылка пива и полное одиночество, разбавленное Чернышом. Ольге в этом мире места, к сожалению, не было. Да и кто может знать свое место в вечном хаосе! Но сказать об этом любящей женщине очень трудно. И Борис откладывал разговор, подсознательно ожидая повод — ошибку, промах, презирая себя за малодушие и подловатое выжидание. А может, он просто устал и в нем зашевелился ворчливый старик, который постоянно зудел в уши, что с молодостью зрелости не по пути, пережевывал двадцатилетнюю с хвостом разницу в возрасте, издевался над романтическими бреднями и намекал на близкую старость, напоминая, что не для лета изба рубится — для зимы. Ядовитый зануда сделал свое дело, и по утрам, слыша веселый молодой голос, Глебов бесстрастно констатировал, что этот юный оптимизм его раздражает.

За дверью квартиры слышались чужие голоса, играла громкая музыка. Глебов недовольно поморщился: не домой возвращаешься — в студенческое общежитие тычешься. В замочной скважине изнутри торчал ключ, судя по всему, хозяина никто здесь не ждал. Оно и понятно: свои все дома, веселье в разгаре, кому нужен хмурый, усталый неудачник?

— Скоро, Черныш, будем по телефону запрашивать: можно ли попасть в собственный дом, — усмехнулся Борис. — Все идет к тому, что мы становимся лишними, тебе не кажется?

Пес молчал, терпеливо ожидая, когда откроется, наконец, дверь и его накормят. Ввязываться в глупые дискуссии ему явно не хотелось.

— Ладно, — вздохнул хозяин, — не горюй. Сейчас попытаемся войти, может, и удастся. — И нажал кнопку звонка.

— Ой, Боря! — обрадовалась выскочившая на порог Ольга. — А я думала, у тебя ключ есть.

— У меня есть, да только слишком много ключей на один замок.

Радостная улыбка слетела с лица.

— Иди ко мне, милый, я вымою тебе лапы и накормлю, — позвала она Черныша и, не глядя на Бориса, направилась в ванную.

— Я тоже не прочь бы вспомнить, что в мире существует еда.

— Через минуту напомню, — сухо пообещала Ольга.

В комнате орал телевизор. Слава богу, чужие голоса неслись с экрана — не с дивана. Для полного счастья не хватало только гостей. Он взял пульт управления и вырубил звук, наблюдая за странными телодвижениями молчащих человечков. Кто-то что-то доказывал, кого-то убеждал, с кем-то спорил — какая чушь! Красная кнопка погрузила во тьму эту нелепую суету.

— Там хороший фильм показывают, — заметила Ольга, входя в комнату, — с де Ниро. — За ней, повиливая хвостом, трусил довольный Черныш.

— Я уже нанырялся за сегодняшний день. Скоро пузыри пускать начну.

— Первое будешь?

— Да! — Идиотский вопрос: мужик голодный весь день, и вола съешь, не то что тарелку супа.

Она молча вышла. В кресло запрыгнул Черныш и укоризненно посмотрел на хозяина: дескать, что ж ты хамишь-то? Опомнись!

— Ты еще будешь на меня давить! — буркнул обвиняемый и направился в ванную.